А ещё три месяца спустя, перед самой зимой, мы снова заявили в полицию.
В полиции, надо сказать, Кота знали и любили, о её «странствиях» были осведомлены, так что нам сказали не волноваться. Сказали, что сделают всё возможное. А когда мы спросили, что нам делать теперь, они ответили:
— Ждать, чего же ещё.
Ждать? Хорошо, мы стали ждать. В конце концов, мы привыкли ждать Кота. Кроме того, мы не верили в то, что Кот может вот так вот запросто пропасть без вести. В этом мире, наверное, возможно всякое, но только не пропажа Кота, — разве что временная. Это и сейчас кажется немыслимым…
И мы ждали.
Однако мы и сами не заметили, как всё пошло наперекосяк… Мы ждали, каждый из нас ждал и верил в то, что Кот вернётся. При этом мы всё глубже уходили в себя, в глубины своих подвалов с сушёными скелетами и необузданными тараканами, и ждали там, в этой непроглядной темноте, ждали, когда Кот вернётся и, отворив все двери и окна, впустит свой ласковый свет в наши тёмные обиталища.
Во всяком случае, со мной всё было именно так.
Прошло ещё полгода. Потом ещё полгода. Потом ещё год. Мы уже забыли что такое нормальная жизнь, хотя внешне могло показаться, будто ничего не изменилось, — ну, почти ничего.
Ещё год. И ещё год. А когда прошёл ещё один год, в квартире раздался звонок в дверь. Ха, ручаюсь, в тот момент наши сердца замерли, синхронно.
Но это был не Кот… Это был участковый. И участковый, смущаясь и нервничая, сообщил нам, что, согласно законодательству Российской Федерации, по прошествии пяти лет МВД прекращает поиски и закрывает дело, а Кот отныне считается пропавшей без вести, — читай «мёртвой».
Мёртвой. Погибшей. Пропавшей без вести. Ушедшей навсегда.
Вы понимаете, говорил участковый, она ведь могла, например, отправиться в горы. А там, в горах, там ведь, понимаете, обвалы. Лавины. Помните группу Бодрова-младшего, спрашивал участковый и, вздохнув, добавлял:
— Так и не нашли их, и это при том, что хотя бы примерно знали, где искать.
Читай: лавины. Обвалы.
Читай: дикие звери. Маньяки-убийцы. Грабители.
Читай: автомобильные аварии.
Страна-то большая, вы же понимаете, говорил участковый, утирая пот со лба. И мы кивали. Молча. Да, большая. Мы понимаем. Да, обвалы. Грабители, да. Аварии. Да, мы всё понимаем.
— Вы чайку не хотите? - ужасающе буднично поинтересовалась мама. Участковый как-то весь сразу посерел, поглядел на маму со страхом и помотал головой. Мама пожала плечами:
— Как хотите.
И ушла в «мастерскую». Отец поднялся с табуретки, пожал участковому руку и последовал за мамой. Молча.
Молча ушла в «комнату девочек» Соня. Молча ретировался Матрица. Участковый взглянул на меня как на человека, способного спасти гибнущий мир.
— Вашим родителям… Им бы лучше к врачу обратиться… Да вам всем бы не мешало… Всё-таки такие вещи… не проходят бесследно…
Я протянул ему руку:
— Спасибо вам за вашу работу.
И улыбнулся.
Тогда он понял, что мир, по всей видимости, уже не спасти.
— Простите, я… пойду, пожалуй. Всего вам… доброго.
— До свиданья, — сказал я.
С улыбкой.
И когда дверь за ним закрылась, я ещё долго стоял там, в прихожей, и улыбался. По моим щекам беззвучно текли слёзы, отчего во рту было ужасно солоно.
А потом я ушёл на балкон.
…И вот — ноябрь. Снова. Два года спустя после визита участкового. К врачу, конечно, никто не пошёл. Да и зачем?
Ноябрь. Не люблю я всё-таки позднюю осень. Не люблю ноябрь.
— Да ладно тебе, Лохматый, — говорит Кот. — Не смотри на него с такой неприязнью. Сам подумай: он же не виноват в том, что он такой, — так ведь?
Я смотрю на Кота. Да, она почти не изменилась, хотя и выглядит старше. Военные штаны с тысячей карманов, грубые туристические ботинки, красная клетчатая рубашка. Длинные, много длиннее, чем у меня, волосы убраны в хвостик.
Кот смотрит на меня, склонив голову на бок. И улыбается. Какая же она всё-таки у меня красавица!
— Ты вернулась, Коть?
— А то как же. Кот, он на то и Кот, чтобы всегда возвращаться. Так ведь, братишка?
— Угу.
Кот улыбается, я тоже улыбаюсь.
Что ж, похоже, я всё-таки сошёл с ума.
Всем привет!
…
Глава 2. Матрица: Воспоминания и безумие Лохматого.
Я всегда говорил брату, что целая комната для одного меня — это слишком много. Но с тех пор, как он решил переехать на балкон, ему в ней стало неуютно. И дело вовсе не в моих «машинах»: они занимают совсем не так много места, как может показаться. Установленные на специальном стеллаже, они используют весьма компактный объём пространства. Учитывая тот факт, что я не нуждаюсь в кровати, эта комната слишком велика для меня.
Здесь слишком пусто.
«Матрица». Это придумал брат. Он всегда любил придумывать прозвища. Вроде бы всё пошло с того, что отец назвал его лохматым, потому что он не очень любил причёсываться. Кличка закрепилась за ним; из-за этого он решил, что и мне нужна кличка. Придумать кличку Коту он, однако, не отважился, но за него это сделал дед. А Соня, как выяснилось, была наделена кличкой с рождения.
Матрица — вот как он назвал меня.
Началось всё, конечно, с одноимённого фильма. До этого мы с ним называли друг друга просто «брат», потому что оба недолюбливаем наши имена. Мне это нравилось, просто и ясно. Хорошее слово — брат. Но потом он решил, что клички будут звучать лучше. Я не могу сказать, что согласен с ним. Однако как бы я ни относился к его решению, спорить из-за этого я не стал. Как по мне, спор — это пустая трата времени. От того, как мы назовём друг друга, ничего не изменится.
Прозвище прилипло ко мне из-за количества времени, которое я провожу за компьютерами. Брат и Соня думают, что это что-то вроде моего хобби, и отчасти это правда. Действительно, когда-то я любил просто сидеть в Сети или играть в компьютерные игры. Но несмотря на то, что у меня всегда было какое-то хобби, я никогда не относился к нему, как к способу убить время. Любое хобби было для меня не целью, но средством. В детстве я любил разбирать всё по винтикам, чтобы затем снова собрать. Это был мой способ познания мира. Однажды брат вручил мне атлас человеческой анатомии. Он решил, что однажды у меня может возникнуть желание «разобрать нечто немеханическое», как он выразился. Но он ошибался: изучив строение человека, я пришёл к выводу, что в целом его устройство мне совершенно не интересно.
Другое дело — компьютер. Помню, бабушка подарила брату на пятнадцатилетие игровую приставку. Он был рад, и мы долго играли в разные игры. Но однажды я не смог сдержаться и разобрал её до основания. Брат был в шоке. Он рассердился на меня, сказал, что я вечно всё порчу. Мне стало обидно, ведь я никогда ничего не ломал, не разбирал забавы ради. Мне просто было интересно. Так что я собрал приставку прямо на его глазах, минут за пять, и она заработала как ни в чём не бывало. Она была очень просто устроена. Впрочем, я понимал, что механическая часть не так интересна, как программная. Но для того, чтобы «разобрать» её, нужно было нечто большее, чем мои простые инструменты.
Поэтому я отправился в библиотеку и отыскал там учебники по информатике. В нашей школе был класс информатики, но мои занятия в нём должны были начаться только с пятого класса, а я был в третьем. Однако меня это не остановило: продемонстрировав учителю свои навыки обращения с машинами, мне удалось уговорить его дать мне возможно позаниматься, — под надзором, конечно.
Ведь к тому времени я уже четыре раза прочёл учебники от корки до корки…
Три года спустя родители купили для своих нужд более современный и мощный компьютер, а старый отдали мне. Так начался мой путь к Сети.
Это событие не стало главным в моей жизни, но сыграло свою, довольно значительную роль.
