— Врешь. Твоя тачка у дома стоит, я видел.
— А хоть бы и вру! Какого беса ты всю дорогу одних и тех же людей дергаешь? И было бы из-за чего! Учебки, учебки, учебки, мать их…
— Так. Кончай хныкать! — резко сказал Вагнер. — Я заезжаю за тобой через десять минут. Возьми метлу. Это раз. И два — это не учебка. Человек пропал. Искать надо.
— Пропал? Кто пропал?
— Арье Йосеф из Гинот. Знаешь такого?
— Ну…
— Мне его дочь позвонила. Говорит, Арье вышел из дому по дороге в Эйяль в половине десятого. Хотел забрать какие-то бумаги. Вернуться обещал максимум к одиннадцати. В половине первого она забеспокоилась, стала вызванивать. Мобила не отвечает — отключена, у Карпа он так и не появлялся…
— Погоди, погоди, — остановил его я. — У какого Карпа? У Когана?
— Ну да. Есть у нас еще какой-нибудь Карп?
Я растерянно потер лоб.
— Ты будешь смеяться, но я как раз сейчас сижу у его отца…
— Смеяться? Что тут смешного? — оборвал меня Вагнер. — Борис, ты, может, не врубился? Человек пропал. Попробуй только не стоять через восемь минут у своего дома. С метлой! Понял?
Как не понять… Старик Коган презрительно выслушал мои извинения. Весь его вид говорил: «Как же, как же, чего еще можно ожидать от столь безответственного недотепы?» Наскоро распрощавшись, я выбежал на улицу, в раскаленный хамсинный полдень. Теперь видимость была еще хуже, чем утром. Горизонт почти полностью исчез; я не мог различить очертаний противоположного склона вади. Дышалось тяжело — мне казалось, что я физически ощущаю, как проклятая пыль оседает в легких. И дернул же черт этого Арье Йосефа потеряться именно в такую погоду!
Дома я переобулся в армейские ботинки, наполнил льдом флягу и вытащил из-под матраса старую винтовку М-16 времен вьетнамской войны, называемую еще «метлой» из-за своей общей длины и своеобразной формы приклада. Приготовления заняли около четверти часа, но это меня мало беспокоило: вагнеровы восемь минут вполне могли растянуться на впятеро дольше. По той же причине я не стал выходить наружу — нашли дурака! — а сел на пол возле дверей, поставил метлу между колен и терпеливо ждал, пока не услыхал гневную сирену подъехавшей тойоты.
В машине уже сидели Питуси и Беспалый Бенда.
— О! На ковре все те же, во главе с главным клоуном, — сказал я, залезая на заднее сиденье. — Глаза б мои вас не видели…
Бенда приветственно заржал. Этот удивительный тип никогда не грустил — даже на похоронах. Возможно, из-за образа жизни: Беспалый нигде не работал, практически не выезжал из поселения и целыми днями стоял у калитки собственного дома, ловя прохожих на дымок своей сигареты. Вообще-то прохожих у нас мало — все больше проезжие, но Беспалый редко оставался без добычи: то прихватит соседа, выгуливающего собаку, то остановит соседку с коляской, а то и не побрезгует возвращающимся из школы соседским оболтусом. В случае же полного безлюдья на тротуаре ничто не мешало ему выйти на проезжую часть и дружелюбно притормозить любой приглянувшийся автомобиль.
— Как делы? — спрашивал Бенда для начала и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Что ты на это скажешь?
— На что? — обреченно вздыхали пойманные сосед, соседка, оболтус, а также пес на поводке, ребенок в коляске и школьный рюкзак на спине.
И Беспалый, счастливо улыбаясь, принимался рассказывать. Его голова полнилась сплетнями, как чердак — пауками. Даже маникюрщица Лизетта, с которой водят близкое знакомство все женщины нашего поселения, — и та никогда не знала больше, чем Бенда, о том, кто, когда, с кем и, главное, почему. Отвязаться от Беспалого можно было всего двумя способами: либо подсунуть ему другого слушателя, либо сходу сообщить что-нибудь свеженькое, пусть даже совершенно невероятное. В последнем случае Беспалый Бенда на какое-то время отключался от разговора и замирал, словно усваивая новую информацию, — ни дать ни взять персонаж компьютерной игры, подпитывающий себя новыми жизнями. Тут-то и следовало делать ноги — немедленно, пока охотник не спохватился.
Кто Беспалого любил, так это Вагнер: всегда человек на месте, всегда готов — хоть на учебную тревогу, хоть на стрельбы. Любил настолько, что даже освободил от громоздкой метлы, какую таскали остальные члены команды, за исключением самого равшаца и особо приближенного к нему садовника Питуси — эти красовались с более удобной укороченной винтовкой. Такую же мог получить и Беспалый, но он выбрал пижонский вариант — старый автомат Узи с настолько разболтанным затвором, что его можно было взвести на голливудский манер — одной рукой, резким движением вверх-вниз.
На правой кисти у Бенды не хватало трех пальцев, и он убедил Вагнера, что из-за этого в принципе не может справиться с затвором американской винтовки.
— То ли дело наш старик Узи, — говорил Беспалый и одной левой, лихим шварценеггеровским жестом взводил свой автомат. — Ни на что не променяю.
Я уверен, что именно это эффектное движение, а вовсе не врожденное уродство и было истинной причиной, по которой Беспалый предпочитал тяжелое и ненадежное оружие легкому и удобному. К несчастью, разболтанность затвора имела неприятную оборотную сторону: Узи Беспалого вполне мог самопроизвольно взвестись и в результате случайного падения. Поэтому на стрельбах все старались держаться подальше от Бенды и его железного друга. Для обозначения этой опасности мы даже придумали специальный сигнал — так называемый «код Бенда».
Вот и теперь, бухнувшись на заднее сиденье рядом с Беспалым, я прежде всего стал искать глазами злополучный автомат. Вагнер тронул машину.
— Стоп! — сказал я. — Так я не поеду. У него магазин вставлен.
— Бенда, — лениво проговорил Вагнер. — Вынь магазин. Потом вставишь.
Беспалый снова радостно заржал. Он выглядел абсолютно счастливым — даже теперь, в хамсин, когда все нормальные люди продолжали жить лишь неимоверным усилием воли.
— Старик Узи… Ни на что не променяю… — этот гад даже не подумал вытащить магазин. — Как делы, Борис? Что ты на это скажешь?
Что я мог на это сказать? Старик Яков, старик Коган, а теперь вот — старик Узи… Объяли меня старики до души моей!
— Вагнер! — крикнул я. — Пусть он вынет, или я выйду! Это смертоубийство, Вагнер! Питуси, что ты молчишь? Питуси, мать твою! Код Бенда!
— Все в порядке, Борис, — сказал Питуси, не оборачиваясь. — Код Бенда. Режим Ван-Дам.
— Ага, — я перевел дыхание. — Тогда понятно. Тогда ладно.
Ну конечно. Иначе они не сидели бы так спокойно, имея за спиной смертельно опасного старика Узи. На кодовом языке слова «режим Ван-Дам» означали, что Питуси уже успел подменить Беспалому магазин на другой, с холостыми патронами.
Мы выехали за ворота Эйяля и повернули направо. Хамсин пыльной непроницаемой занавеской раскачивался перед капотом.
— Вагнер, что с кондиционером, Вагнер?
— Ты что, не чувствуешь? Кондиционер-то работает, — отвечал Вагнер. — А вот с тобой что сегодня, парень?
Он на несколько секунд оторвал глаза от дороги и посмотрел на меня. У Вагнера загорелое жесткое лицо и щеточка небольших усов. Ему за шестьдесят, но выглядит он сильно моложе. Вагнер родился сразу после мировой войны, в Нагарии. Папаша — йеки из Ганновера — и мать — уроженка Лодзи — познакомились в лагере для перемещенных лиц, куда попали после освобождения Маутхаузена. Сабры называли их здесь «лагерным мылом». Если родители — мыло, значит, Вагнер — обмылок? Нет, не похож Вагнер на обмылок. Вагнер похож на ковбоя из фильмов с Клинтом Иствудом. Вагнер — Иствуд, Бенда — Шварценеггер, режим — Ван-Дам… Сплошной Голливуд, хоть кричи «мотор!»
Я мотнул головой:
— Мотор… то есть — хамсин. Хамсин. Башка раскалывается. На шоссе смотри, чего ты на меня уставился?
Он отвернулся, не скрывая усмешки.
— Ботинки надел. Молодец. Учись, Питуси.
Садовник Питуси не удостоил равшаца ответом. Сам он зимой и летом во всех ситуациях, даже в самых торжественных, ходит в кожаных сандалиях на босу ногу. Только я ведь не Питуси. В отличие от него, не дружу ни со скорпионами, ни со змеями, которых более чем хватает в тех местах, где Вагнер намеревался искать пропавшего Арье Йосефа. Себе дороже.
Мы проехали деревню Бейт-Асане и свернули с шоссе в сторону Гинот. Вообще-то официально это небольшое, в пятьдесят домов, поселение называется Гинот Керен, в память о Керен Лави — девятнадцатилетней девушке из Эйяля, погибшей в первую интифаду — интифаду камней. Камни ее и убили — те, которыми арабские подростки забрасывали на шоссе проезжающие машины. Керен тогда только-только получила права. Камень попал в лобовое стекло. В принципе ничего страшного, но она испугалась, дернула руль, машина — в кювет, вот и все. Не повезло. Старики из Бейт-Асане пришли в семью Лави на шиву — выражать соболезнование и извиняться. Мухтар сказал отцу:
