Коллеги, что характерно, работали как автоматы. Наманикюренные пальчики экономисток механически перебегали по клавиатурам, как будто отдельно от тела. Они соответствовали, а Ларичева нет. Голова работала с натугой, как перегретая “Искра”. Сын в новом садике. Плачет, наверно. Дочь не в школе. Что она есть будет? Дома только гречневая каша, а вот осталось ли молоко? Муж опять в командировке. Денег, естественно, нет. Да, надо занять денег. Где? Может, в АСУПе? Забугина всегда занимает в АСУПе и заодно общается с интересными людьми.
Только она это подумала, как в статотдел вошел Губернаторов, сам начальник АСУПа. А ходил он всегда медленно и гордо, костюм носил дорогой, в елочку, башмаки “саламандра” в тон брюкам и темные итальянские очки с зеркальными стеклами. Очки были частью лица и придавали ему гордое и завершенное выражение. Несмотря на твердые квадраты скул и острые пики бровей, лицо его казалось бы, беспомощным, глаза светло-коричневого, почти желтого оттенка, выдавали его мечтательность и главное, молодость. А в очках он был, как в крепости. Он тихо и учтиво поздоровался — со всеми, персонально за руку — с начальником данного статотдела, а потом отдельно — с Забугиной.
Последнее “здравствуй” означало длительный и подробный процесс целования руки. Начинался он от мизинца, потом каждый пальчик отдельно, потом дальше до локотка, потом вверх по плечу, едва заметная пауза в районе индийского агата, украшавшего безукоризненные ключицы Забугиной, а заканчивался где-то за ушком. Ну, что тут поделаешь? Ларичева, забывшись, смотрела туда, куда смотреть было неприлично, но ничего, ничего не могла с собой поделать.
— Ларичева, у вас в каком состоянии месячная сводка? — осведомился Нездешний, начальник статотдела, прямой шеф Ларичевой. Он всегда осведомлялся только после того, как срок подачи был нарушен.
— Филиалы не дали, — грустно сказала Ларичева, — но я потрясу.
— И построже. И закажите на два телефона, на мой и на свой. Форсируйте вопрос, уж будьте так любезны…
— Буду, — убито прошептала Ларичева. — Сейчас.
Она хотела бы стать меньше, мечтала бы ужаться раз в сто и влезть в эту “Искру”, спрятаться в ней. Они были одинаковы, две облупленные подружки без следа минимального ухода. Брызнувшее в окно солнце подчеркнуло это. Молчаливый шеф Ларичевой все это ясно видел и поэтому вышел, давая Ларичевой опомниться от замечания. Ему было жалко Ларичеву, но что поделать.
— Ваш шеф недолюбливает меня, — сказал Губернаторов. — Его не устраивает форма моих приветствий…
— Он этого не показывает, — заметила Забугина, — и поэтому не падает в наших глазах. Потому что он выше этого… А мы в его — да. Мне ведь тоже попадет сегодня за отчет.
— Не прибедняйся, — мрачно отозвалась Ларичева, держа телефонную трубу возле уха и колотя по клавишам, — когда это тебе от него попадало? Ты вечно на особом положении.
— Послушайте, любезные дамы, а почему ваша бедняжка Ларичева должна выбивать из филиалов то, что они сами должны давать?
— Да потому что их нет, данных этих. Вот они и врут, а мы проверить не можем. Противно. — Брови Ларичевой застыли горестной крышей. — Представь, она написала в главк, чтобы отменили отчет, раз он провоцирует обман. Мы веками отправляли этот отчет, не задумываясь, а наша мышка — раз, и возмутилась. И начальству письмо пришло, типа что за безобразие…
— Ларичеву пора переводить на повышение, — сказал Губернаторов. — Мыслит верно, неверно распределяет силы.
В это время с другого конца отдела передали сводку пятого филиала. На один телефон заказывать меньше…
— Ура, бабы! — крикнула Ларичева. — Это клево. Спасибо.
Губернаторов с Забугиной переглянулись.
— Не хотелось бы никого обижать, но слово “бабы” зачеркивает слово “спасибо”. Что может сильно испортить карьеру, — заметил, крутя портсигар, Губернаторов.
— Это портит и карьеру, и оклад. — Забугина скосила свои озорные блудливые глазки. — Какой у нас нынче повод для встречи, ты не забыл?
— Я никогда ничего не забываю. — кивнул Губернаторов и ушел во внутренний карман фешенебельного пиджака.
— Просила для себя, но уступаю подруге.
— Подобные речи обидны. — Он подал две радужные ассигнации на две стороны.
— Спрячу за корсаж! — замечтала Забугина. — Там и встретимся.
Ларичева вдруг заплакала. Она не поняла, возвышало это ее или унижало. Чтобы жизнь твоя зависела от чужого кармана? Эх…
— В чем дело, этого недостаточно?
— Достаточно пока. Это она от счастья. Где платок? Сейчас приведем себя в порядок и пойдем обедать.
— Я не пойду, — тускло уронила Ларичева.
— А что, много работы? Будешь звякать по филиалам?
— Да, буду звякать.
— Как ты мне надоела. Так рассуждают только зануды. Дай-ка сюда лицо… Так, сначала миндальное молочко и пудра. Потом височки — сиренево-розовые. Вот тебе помада такая же. Тени тоже сиреневые, но потемней… Не моргай, тушь смажешь… Готово.
— А как же простыни?
— Сверни в трубочку, возьми с собой, расстелем на стол. А скажи-ка нам, Губернаторов, какова теперь Ларичева с макияжем?
— Да у меня глаза маленькие, рот большой. Это никаким макияжем не скроешь, — хрипло и не к месту сказала Ларичева.
— Интуиция подсказывает мне, — запел арию Губернаторов, — что мадам Забугина права насчет теней и остального. И серые глаза при такой смуглой коже редкость… А рот хоть и великоват, но все ж имеет неожиданный и чувственный рисунок. В итоге макияж лишь подчеркивает ваши богатые природные данные.
И поцеловал Ларичевой — а не Забугиной! — руку. Ларичева была готова упасть на пол. Экономистки статотдела зорко следили за мизансценой, не прерывая щелканья по клавиатурам. Ларичева чуть не потеряла сознание, но ей не позволили, увели, придерживая за локотки с обоих сторон.
Они пошли под светлые своды административной столовой, где на подвеске работал большой телевизор, где в ароматном пару плавали яркие подносики, и вообще была праздничная атмосфера.
После обеда с салатиками из крабов и миндальными кексами дамы пошли к Губернаторову в АСУП. Там Губернаторов отдал кому-то ларичевские простыни и сел повествовать.
— Интересно, почему ваш шеф не переведет все ваши мелочные отчеты на автоматику? Или это хлеб у кого-то отнимает? Малопонятно. И что общего у законченного технаря с вашими простынями? Ничего. Было дело, сделала наша бухгалтерия в его филиале ревизию. Он приехал отчитываться к управляющему и нате — очаровал. Бывает, конечно. Но как бы за этим не последовала смена политики. Ваш шеф, дорогие дамы, состоял еще в команде Батогова, которую разогнали. Но теперь могут согнать, как я понимаю. А вот и наши бедные сводки по филиалам.
Тут к Губернаторову подошел мальчик и положил проверенные ларичевские простыни.
— Ошибки красным. Пропущенные филиалы приплюсуете и можно рапортовать.
— Спасибо, спасибо, — улыбаясь и маясь, бормотала Ларичева.
— А теперь милые дамы покинут меня, ибо меня зовут неотложные дела! — Губернаторов обнял, приласкал мимолетно и выпроводил.
Некоторое время подруги шли молча. Психика слабая, трудно переносить хорошее.
— Таких любовников должны иметь все порядочные женщины, — вздохнула, наконец, Забугина.
— Поздравляю, — зло буркнула Ларичева, — ты одна из них.
— Ой, брось. Все лишь политес. Видимость, значит. Но и без этой малости трудно обойтись. Как вообще работать, если нет на месте Губернаторова?
— А скажи… Зачем ты меня при нем красить стала? Стыдно же это.
— Ты не понимаешь? — Забугина даже руками всплеснула. — Я дала ему понять, что ты женщина.
— А сам бы он не понял?
— Как же он поймет, если ты сама еще не понимаешь? Сначала тебя надо раскачать… Скажи, вот когда я косметичку достала и начала тут возиться вокруг… Ты что-нибудь чувствовала? Он смотрел на тебя неотрывно. На них иногда — это — действует.
— Да ну еще! Я такая позорная. Хотя он даже руку поцеловал…
— Вот видишь!
— Но мужчина должен первый…
— Да ничего он не должен, пойми! Он тоже со слабостями и хочет, чтоб ему потакали. — Забугина выгнула шейку и засверкала глазами. — И не обязательно это Губернаторов, хоть кто. Шеф у тебя сводки проверяет — ты не горбаться за три километра, подойди, обдай волной запахов. А ты синтетику носишь, какая уж тут волна. Прятаться надо скорей. На каблуки надо влезть. Что у тебя на ногах! Тапки. Жуть конопатая.
— Да вот, после родов никак не привыкну.
— Когда эти роды были! Давно и неправда. А ты все ходишь в клетчатом платье, обсыпанном перхотью. Стыдись. Вон в АСУПе продают костюм трикотажный с бархатной аппликацией. Купи.
— Небось, дорого.
— Ну и что? Тебе же много лет! Ты режешь глаз в такой дешевой одежде. Пора переходить на другой вид оболочки — классико, натюрель.
