Ознакомительная версия.
– Токио, Токио,– квохчет Лао-Цзы.– Не пожар, так землетрясение. Не землетрясение, так бомбы. Не бомбы, так наводнение.
Вдова кукарекает со своего насеста:
– Пора эвакуироваться. Женщин и детей – вперед.
– Эвакуироваться куда? – спрашивает мужчина в грязном плаще.– Один шаг за дверь, и течение смоет вас дальше острова Гуам.
Ослица подает голос с самого безопасного места – полки для кофейных фильтров:
– Если мы останемся здесь, то утонем!
Беременная женщина трогает рукой живот и шепчет:
– О нет, не сейчас, не сейчас.
Священник вспоминает о роли алкоголя и делает большой глоток из плоской фляжки. Лао-Цзы мурлычет себе под нос матросскую песенку. Младенец все никак не заткнется. Я вижу раскрытый зонт, его несет в самую бурную часть потока; красно-сине-желтый зонт, а с ним и моя официантка – то скроется под водой, то вынырнет, судорожно молотя по воде руками и ловя ртом воздух. Не раздумывая, я вспрыгиваю на стойку и открываю верхнее окно, до которого еще не дошла вода.
– Не надо! – хором кричат беженцы.– Это верная смерть!
Бросаю свою бейсболку Лао-Цзы, словно метательный диск.
– Я вернусь.
Сбрасываю кроссовки, подтягиваюсь на руках и вылезаю в окно – бурлящий поток, словно какая-то мифическая сила, которая колошматит меня, топит и снова выбрасывает на поверхность с дикой скоростью. Вспыхивает молния, и я узнаю Токийскую башню, наполовину погруженную в воду. Здания пониже тонут у меня на глазах. Должно быть, количество погибших исчисляется миллионами. Лишь «Пан-оптикон» не пострадал, возвышаясь в самом сердце урагана. Море отступает и снова накатывает, завывает ветер – сумасшедший оркестр. Официантка и зонт то приближаются, то их относит совсем далеко. Когда мне уже кажется, что я вот-вот пойду ко дну, она приближается ко мне на своем зонте-байдарке.
– А вы, оказывается, спасатель,– говорит она, хватаясь за мою руку.
Она улыбается, но улыбка тут же превращается в гримасу ужаса: она увидела что-то у меня за спиной. Я оборачиваюсь – к нам приближается крокодилья пасть. Изо всех сил отталкиваю зонт и поворачиваюсь навстречу смерти.
– Нет! – кричит моя официантка, как и подобает.
Я молча жду своей участи. Крокодил ныряет, его огромное туловище уходит под воду, пока не исчезает даже хвост. Может, он просто хотел меня напугать?
– Скорее! – зовет официантка, но острые зубы хватают меня за правую ногу и тащат под воду. Я изо всех сил пинаю крокодила, но с тем же успехом мог бы сражаться с кедром. Ниже, ниже, ниже; я пытаюсь вырваться, но добиваюсь лишь того, что облака крови из прокушенной икры становятся еще гуще. Мы опускаемся на дно Тихого океана. Оно смахивает на крупный город – оказывается, крокодил решки утопить меня перед кафе «Юпитер»; это доказывает, что у земноводных тоже есть чувство юмора. Посетители и беженцы смотрят на нас с беспомощным ужасом. Буря, должно быть, утихла, потому что вода вокруг прозрачна, как в бассейне, и полна танцующих лучиков света, и я могу поклясться, что слышу «Lucy In the Sky With Diamonds»[12]. Крокодил смотрит на меня глазами Акико Като, предлагая порадоваться вместе с ним тому, что мой раздувшийся труп на несколько недель послужит ему закуской в его логове. Я слабею, и мое тело наполняется легкостью. Лао-Цзы закуривает последнюю сигарету из моей пачки и снимает мою кепку. Потом изображает, будто вонзает что-то себе в глаз, и указывает на крокодила. Мысль приходит сама собой. Вчера мой домовладелец дал мне ключи,– тот, которым открывается штора витрины, целых три дюйма длиной и может послужить мини-кинжалом. Изогнуться так, чтобы нанести удар,– подвиг не из легких, но крокодил задремал и не видит, как я вставляю ключ острием ему между век и загоняю. Глаз поддается, хлюпает И вытекает. Вопль крокодила слышен даже под водой. Челюсти разжимаются, и чудовище отплывает, дергаясь в конвульсиях и вертясь вокруг своей оси. Лао-Цзы аплодирует, но я уже три минуты под водой без воздуха, а поверхность до невозможности далека. Я вяло отталкиваюсь от дна. В мозгу играет азот. Я парю, а вокруг поет океан. Лицо в воде, что ищет меня, свесившись с камня-кита,– это моя официантка, верная мне до конца, с развеваемыми водой волосами. Наши взгляды встречаются в последний раз, а потом, зачарованный красотой собственной смерти, я тону, описывая круги, медленно и печально.
С первым лучом рассвета священнослужители храма Ясукуни[13] разжигают погребальный костер из сандалового дерева. Мои похороны – самое величественное зрелище на памяти ныне живущих; вся страна объединилась в трауре. Движение пущено в объезд Куданситы[14], чтобы дать возможность десяткам тысяч скорбящих прийти и отдать мне дань уважения. Языки пламени лижут мое тело. Послы, всевозможные родственники, руководители государства, Йоко Оно в черном. Мое тело ярко пылает, восходящее солнце прорезает предрассветную дымку, и день вступает в свои права. Его Императорское Величество пожелал поблагодарить моих родителей, так что они снова вместе, впервые за двадцать лет. Журналисты спрашивают у них, что они чувствуют, те задыхаются от избытка эмоций и не могут отвечать на вопросы. Я не хотел такой помпезной церемонии, но что поделать – героизм есть героизм. Моя душа возносится к небу вместе с моим прахом и парит среди набитых телевизионщиками вертолетов и голубей. Я усаживаюсь на гигантские ворота-тори[15] – они такие огромные, что под ними мог бы свободно пройти военный корабль,– и наслаждаюсь возможностью читать в людских сердцах, которую дарует смерть.
«Мне не следовало покидать этих двоих»,– думает моя мать.
«Мне не следовало покидать этих троих»,– думает мой отец.
«Интересно, смогу я оставить себе задаток?» – думает Бунтаро Огисо.
«Я так и не спросила, как его зовут»,– думает моя официантка.
«Ах, если бы Джон был сегодня с нами,– думает Йоко Оно.– Он написал бы реквием».
«Ублюдок,– думает Акико Като.– Источник пожизненного дохода безвременно иссяк».
***
Лао-Цзы смеется, заходится кашлем и судорожно ловит ртом воздух.
– Ой-ой-ой! Да такого ливня не было года с семьдесят первого. Должно быть, конец света. По телевизору говорили, что он вот-вот наступит.
Едва он успевает это произнести, как ливень прекращается. Беременные женщины смеются. Я думаю об их младенцах. Что возникает в их воображении все эти девять месяцев взаперти? Горные потоки, болота, поля сражений? Для людей, когда они еще не вышли из материнского чрева, воображение и реальность, должно быть, одно и то же. Снаружи пешеходы опасливо смотрят вверх и поднимают ладони, проверяя, идет ли еще дождь. Зонтики закрываются. Облака-декорации уезжают со сцены. Дверь кафе «Юпитер» со скрипом отворяется – помахивая сумкой, входит моя официантка.
– Вы не особенно торопились,– ворчит Вдова.
Моя официантка кладет на прилавок коробку с фильтрами.
– В супермаркете была очередь.
– Вы слышали гром? – спрашивает Ослица, и тут мне кажется, что она не такой уж плохой человек, просто натура слабая: попала под влияние Вдовы.
– Конечно, слышала! – фыркает Вдова.– Моя тетушка Отанэ однажды услышала такой гром, что пролежала без чувств целых девять лет.
Почему-то мне кажется, что Вдова подделала завещание и спустила тетушку Отанэ с лестницы.
– Чек и сдачу, если позволите. В головном офисе меня считают образцовым бухгалтером, и я не намерена портить свою репутацию.
Моя официантка подает ей чек и стопку монет. Безразличие – мощное оружие в ее руках. На часах два тридцать. Зубочисткой я рисую в пепельнице пентаграммы. Мне приходит в голову, что, прежде чем подниматься в офис Акико Като, я должен, по крайней мере, удостовериться, что она находится в «Пан-оптиконе»,– если я прорвусь через секретаршу лишь для того, чтобы обнаружить на экране ее компьютера наклейку с надписью «Вернусь в четверг», то буду выглядеть полным идиотом. Визитка госпожи Като лежит у меня в бумажнике. Я позаимствовал ее из бабушкиного несгораемого шкафа, когда мне было одиннадцать лет, собираясь изучить вуду и использовать ее в качестве тотема. «АКИКО КАТО. АДВОКАТ. ОСУГИ & БОСУГИ». Адрес в Синдзюку и номер телефона. Сердце забилось быстрее. Я сам с собой заключаю сделку – один кофе со льдом, последняя сигарета, и я звоню. Дожидаюсь момента, когда моя официантка встанет за стойку, и подхожу получить свой кофе вместе с ее благословением.
– Стаканы! – Вдова рявкает так резко, что мне ошибочно кажется, будто она обращается ко мне.
К стойке подходит Ослица, а моя девушка отправляется обратно к раковине. Мне грозит передозировка кофеина, но отказываться уже поздно.
– Кофе со льдом, пожалуйста.
Дождавшись, когда Лао-Цзы в очередной раз погибнет от рук биоборгов, я вымениваю спичку на «Карлтон». Пытаюсь разделить пополам пластинку миндаля, но она застревает у меня под ногтем.
Ознакомительная версия.
