Снаружи раздался звук незнакомой машины. Небесно-голубой «Фольксваген Джетта» полз вдоль тротуара, словно водитель всматривался в номера домов. Доехав до конца нашего тупика, водитель — он оказался женщиной — развернулся (при этом мотор один раз заглох), и машина удалилась по Кингфишер-Медоуз. Надо было запомнить номер — вдруг его покажут в передаче «Телефон полиции 999».
Дедушка умер последним из всех моих дедушек и бабушек, и он единственный из них, кого я помню. Хотя бы отрывочно. Я рисую мелом дорогу для игрушечных машинок на дорожке в дедовом саду. Я в доме у деда в Грейндж-овер-Сэндз, смотрю фильм про войну и пью газировку под названием «Одуванчик и лопушок».
Часы стоят — я завожу их и ставлю стрелки на три часа с минутами.
«Иди на озеро», — бормочет Нерожденный Близнец.
* * *
На тропе через лес есть узкое место, на котором, как страж, стоит вязовый пень. На этом пне сидел Подгузник. Подгузника по-настоящему зовут Мервин Хилл, но один раз мы переодевались на физкультуру, он стянул штаны, и мы увидели, что на нем надет подгузник. Ему тогда было лет девять. Грант Бэрч начал его звать Подгузником, и уже много лет его никто не зовет настоящим именем. Проще поменять глазные яблоки, чем кличку.
Короче, Подгузник качал на сгибе локтя и поглаживал что-то пушистое, лунно-серое.
— Было ницьё, стало моё. Кто насёл — белёт себе!
— Привет, Подгузник. Что это у тебя там?
У Подгузника все зубы в каких-то пятнах.
— Не показу!
— Ну ладно тебе. Мне-то покажи.
— Кит… кит… — забормотал Подгузник.
— Кит-кэт? Батончик?
Подгузник приоткрыл голову спящего котенка.
— Китька! Была ницья, стала моя.
— Ух ты. Кошка. Где ты ее нашел?
— У озела. Лано-лано утлом, когда есё никто не плисёл. Я ее сплятал, пока все иглали. Сплятал в колобке.
— А почему ты никому не показал?
— Бэлч и Ледмалли и Свиньялд у меня бы ее отоблали! Вот посему! Я ее сплятал. А тепель велнулся.
Подгузник иногда выкидывает фортели.
— Она как-то тихо сидит, а?
Подгузник молча гладил кошку.
— Мерв, ну можно я ее подержу?
— Только никому ни слова! Тогда я тебе лазлешу ее погладить. Только сними пелчатки. Они колючие.
Я снял вратарские перчатки и потянулся к котенку.
Подгузник швырнул котенком в меня.
— Она тепель твоя!
Я машинально поймал котенка.
— Твоя! — Подгузник захохотал и помчался прочь, к деревне. — Твоя!
Котенок был холодный и окоченевший, как упаковка мяса из холодильника. Я только теперь понял, что он дохлый. Я уронил котенка. Он стукнулся об землю.
— Кто насёл — белёт себе! — завопил Подгузник и затих вдали.
Двумя палочками я поднял котенка и перекинул его в заросли первых подснежников, рискнувших пробиться наверх.
Он был такой неподвижный и полный достоинства. Наверно, замерз прошлой ночью.
Мертвые существа показывают нам, какими и мы станем когда-нибудь.
* * *
Я думал, что на замерзшем озере не будет ни души, и так и оказалось. По телевизору в это время шел «Супермен-2». Я уже видел его в кинотеатре в Мальверне года три назад, когда мы туда ходили на день рождения Нила Броза. Фильм неплохой, но замерзшее озеро в моем личном распоряжении — это гораздо круче. Кларк Кент отдал свою суперсилу ради того, чтобы иметь половые сношения с Лоис Лейн на сверкающей постели. Кто согласится на такой дурацкий обмен? Ведь он умел летать! Отражал ядерные боеголовки в космос! Поворачивал время вспять, крутя Землю в обратную сторону! Не может быть, чтобы половое сношение всего этого стоило.
Я сел на пустую скамью и съел кусок ямайской имбирной коврижки, а потом вышел на лед. Конечно, когда никто не смотрел, я не упал ни разу. Я кружился и кружился, закладывая виражи против часовой стрелки, словно камень, привязанный на веревку. Нависшие над озером деревья скрюченными пальцами тянулись к моей голове. Грачи кр-кр-кричали, как старики, которые забыли, зачем пошли на второй этаж.
Это вроде транса.
* * *
День уже кончился, и небо начало превращаться в открытый космос, когда я заметил на льду другого мальчика. Он катался с той же скоростью, что и я, и по моей траектории, но все время держался на противоположном от меня конце озера. Когда я был на двенадцати часах, он был на шести. Когда я добирался до одиннадцати, он оказывался на пяти, и так далее, всегда в самой дальней точке. Я решил, что это может быть Ник Юэн — он был такой, приземистый. Но странное дело: стоило мне вглядеться в этого мальчишку больше чем на секунду, и его съедали какие-то темные пятна. В первые несколько раз я решил, что он ушел домой. Но стоило мне сделать полкруга по озеру, как он возникал снова. Я его видел краем глаза. Один раз я покатил напрямую через озеро, чтобы его перехватить, но он исчез, не успел я добраться и до острова в середине. Когда я вернулся на орбиту, идущую по окружности озера, мальчик опять появился.
«Беги домой! — кричал у меня в голове Глист. — Что, если он — привидение?»
Мой Нерожденный Близнец терпеть не может Глиста. «Что, если он — привидение?»
— Ник? — крикнул я. Голос прозвучал как будто в комнате. — Ник Юэн?
Мальчик продолжал катиться.
— Ральф Бредон? — крикнул я.
Ответ долетел до меня только через полный оборот по орбите.
«Мальчишка мясника».
Если бы врач сказал мне, что мальчик на озере — моя выдумка, а его слова прозвучали только у меня в голове, я бы не стал спорить. Если бы Джулия сказала мне, что я сам себя убедил в присутствии Ральфа Бредона, чтобы счесть себя особенным, я бы не стал спорить. Если бы какой-нибудь мистик сказал мне, что в один конкретный момент в одной конкретной точке пространства может, как антенна, принимать слабые сигналы от уже не существующих людей, я бы не стал спорить.
— Каково там? — крикнул я. — Холодно, наверно?
Ответ долетел до меня только через еще один оборот по орбите.
«К холоду привыкаешь».
Может, дети, утонувшие в озере за многие годы, сердятся, что я бегаю у них по крыше? Может, они хотят, чтобы к ним попадали все новые дети? Для компании? Может, они завидуют живущим? Даже мне?
Я крикнул:
— Ты можешь мне показать? Показать, каково там?
В небесное озеро вплыла луна.
Мы сделали один оборот по орбите.
Призрачный мальчишка был все еще тут — он несся по льду, пригибаясь, совсем как я.
Мы сделали еще один оборот по орбите.
Сова или что-то такое пропорхнуло низко надо льдом.
— Эй! — крикнул я. — Ты меня слышал? Я хотел узнать, каково…
Лед смахнул меня с ног. Хаотическую долю секунды я висел в воздухе на совершенно неправдоподобной высоте. Как Брюс Ли в каратешном ударе — вот так высоко. Я знал, что мягкой посадки не выйдет, но все равно не ожидал, что будет так больно. Трещина пробежала по всему телу, от щиколотки до челюсти, до костяшек пальцев, как ледяной кубик, брошенный в теплый лимонад. Нет, больше, чем ледяной кубик. Зеркало, брошенное на землю с высоты «Скайлэба». И место, где оно ударилось о землю, распавшись на кинжалы, шипы и невидимые занозы — это и была моя щиколотка.
Я завертелся на льду и остановился, дрожа, у берега.
Несколько секунд я только и мог что лежать, купаясь в сверхъестественной боли. Даже Великанский Стог[2] на моем месте заскулил бы.
— Чертова сука! — выдохнул я, чтобы не заплакать. — Сука, сука, сука!
Сквозь острые, как кремневые осколки, деревья едва доносился слабый шум с шоссе, но мне туда было не добрести. Я попробовал встать, но плюхнулся на задницу, морщась от нового приступа боли. Я не мог двинуться. Если я здесь останусь, то умру от воспаления легких. Я не знал, что делать.
* * *
— Опять ты, — вздохнула кислая бабка. — Мы так и думали, что ты скоро опять заявишься.
— Мне больно, — голос меня не слушался. — Я повредил ногу.
— Вижу.
— Так больно, что я сейчас умру.
— Да уж наверно.
— Можно я только позвоню от вас папе, чтобы он меня забрал?
— Мы не любим телефонов.
— А вы не могли бы сходить и позвать кого-нибудь? Пожалуйста!
— Мы никогда не выходим из дома. Ночью-то. Здесь-то.
— Пожалуйста! — боль накрывала и трясла меня, как будто я был под водой, и голос вышел громкий, как электрогитара. — Я не могу идти.
— Я понимаю в костях и суставах. Зайди-ка в дом.
В доме было холоднее, чем снаружи. У меня за спиной скользнула на место задвижка и повернулась ручка замка.
— Пошел-пошел, — произнес голос кислой бабки, — пошел вперед, в гостиную. Я приду сразу, как приготовлю, чем тебя лечить. Но что бы ты там ни делал, веди себя тихо. Ты очень пожалеешь, если разбудишь моего брата.
— Хорошо… — я отвел взгляд. — Где у вас гостиная?
Но в темноте зашаркало, и кислая бабка исчезла.
