— Так пахнут деревья, когда они занимаются любовью, — сказал Станислас.
Ада прижала ладонь к губам. Заниматься любовью. Никто в ее окружении не говорил о таких вещах. Может, мать права и он завлек ее сюда с определенной целью? Ведь он берет от жизни все.
Станислас рассмеялся:
— Ты не знала? У каштанов цветки делятся на мужские и женские. По-моему, запах издают женские. А ты как думаешь?
Ада отвернулась. Подобные речи лучше игнорировать.
— Я люблю каштаны, — продолжил Станислас. — Горячие каштаны холодным зимним вечером. Нет ничего вкуснее.
— Да, — подхватила Ада, эта тема была более безопасной. — Мне они тоже нравятся. Конские и всякое разное.
И всякое разное. Как вульгарно. Ей надо следить за своей речью.
— Конский — не слишком сытный сорт каштана, — сказал Станислас.
Откуда ей было знать? Ей еще учиться и учиться. Заметил ли он, насколько она невежественна? Если и заметил, то виду не показывал. Настоящий джентльмен.
— Расположимся здесь, у пруда. — Он поставил корзину на землю, вынул скатерть и, прежде чем расстелить ее на траве, встряхнул — скатерть выгнулась летящим лебедем.
Знай Ада, что ей придется сидеть на траве, она бы надела платье с широкой юбкой и подоткнулась бы ею со всех сторон, чтобы ничего не было видно. Она опустилась на крепко сжатые колени, села, сложив колени вбок, и как можно ниже натянула юбку.
— Леди обычно так и сидят, — прокомментировал Станислас. — Но ты и есть леди, Ада. — Он разлил имбирное пиво в высокие стаканы, вручил один ей и уселся напротив. — Очаровательная леди.
Никто еще не называл ее «очаровательной». С другой стороны, у нее и парня никогда раньше не было. Парень. Станислас был мужчиной. Зрелым, опытным. Ему по крайней мере лет тридцать, прикинула она. А может, и больше. Он подался вперед, передавая ей тарелку и салфетку. Существовало отдельное слово для такой салфетки, но Ада никак не могла его вспомнить. Дома на Сид-стрит такие вещички были не в ходу. Затем Станислас извлек из корзины курицу, какая роскошь, свежие помидоры и крошечные солонку с перечницей.
— Bon appétit[1], — улыбнулся он.
Как съесть курицу, не перемазав лицо жиром, размышляла Ада. Все сегодня для нее было внове. Пикник. Она принялась отщипывать мясо по кусочку и класть в рот.
— Ты будто сошла с обложки журнала, — сказал Станислас. — Журнала «Вог». Такая же красивая и загадочная.
Ада опять покраснела. Она потерла шею, притворяясь, что ей жарко, и надеясь, что Станислас не разгадает ее маневра.
— Спасибо.
— Нет, это не пустой комплимент, — продолжил он. — С первого же взгляда на тебя я понял: ты особенная. Все в тебе особенное. Внешность, то, как ты держишься, как одеваешься. Модно. Оригинально. А когда ты сказала, что создаешь одежду… О-о! Ты далеко пойдешь, Ада, поверь. — Он оперся на локоть, вытянул ноги, сорвал травинку и пощекотал легонько ее голую лодыжку. — Знаешь, где тебе самое место?
Ада покачала головой. Прикосновение травинки было приятным. Ей хотелось, чтобы он снова до нее дотронулся, провел пальцем по ее коже и она бы ощутила дыхание поцелуя.
— В Париже. Я так и вижу, как ты плывешь по бульварам и все оборачиваются тебе вслед.
Париж. Станислас прочел ее мысли! «Дом Воан». От миссис Б. она слыхала, что мэзон по-французски означает «дом». Мэзон Воан.
— Я бы хотела поехать в Париж. Стать настоящей модисткой. Кутюрье.
— Что ж, Ада, мне нравятся мечтатели. Посмотрим, что мы можем сделать.
Ада закусила губу, чтобы не взвизгнуть от радости.
Станислас сел, обхватил руками колени. А потом указал на густой папоротник справа.
— Смотри, — тихо произнес он. — Олень. Крупный.
Ада проследила за его взглядом. Не сразу, но она разглядела животное в зеленых зарослях: гордо посаженная голова, свежие шишки на лбу, из которых вырастут рога.
— Они отращивают их весной, — пояснил Станислас. — По побегу на каждый год жизни. У этого к концу лета будет не меньше дюжины отростков.
— Надо же, — удивилась Ада.
— Сейчас ему одиноко, в это время года, — продолжал Станислас. — Но наступит осень, и он обзаведется целым гаремом. Завоюет в битвах с соперниками. И все женщины достанутся ему.
— Мне это не кажется правильным, — заметила Ада. — Я бы не хотела делить своего мужа с кем-нибудь еще.
Станислас глянул на нее искоса. Ну конечно, она опять сморозила глупость. Не при Станисласе с его жизненным опытом и многозамужней тетушкой такое говорить.
— Речь не о женщинах, — сказал он. — О мужчинах. Побеждает сильнейший, вот в чем тут дело.
Ада не совсем поняла, что он имеет в виду.
— Зуб мудрости, — отбарабанила Ада.
Миссис Б. приподняла накрашенную бровь:
— Зуб мудрости? Не пытайся морочить мне голову.
— Ничего подобного!
— Я не вчера родилась. Ты не единственная, кто прогулял работу в погожий летний денек. Авриль я отправила восвояси.
Ада сглотнула. Зачем только она поддалась на уговоры Станисласа?! Миссис Б. уволит ее. Она останется без работы. Что она скажет матери? Ей придется найти новое место сегодня же, пока не спустилась ночь. Знаешь, мам? Я поменяла работу. И соврет, иначе нельзя. У миссис Б. дела идут не очень.
— Ты знала, что поступило много заказов. Как, по-твоему, я с ними управилась бы?
— Простите. — Ада прижала ладонь к щеке, подражая жесту Станисласа, вспоминая прохладную мягкость его прикосновения. Раз соврала, стой на своем. — Он распух. И так сильно болел.
— Ну да, — хмыкнула миссис Б. — Будь на твоем месте любая другая девушка, я бы уже выставила ее за дверь. Только потому что ты хорошо работаешь и нужна мне, я позволю тебе остаться.
Ада уронила руку:
— Спасибо. — Она всем телом чувствовала облегчение. — Мне очень жаль. Я не хотела вас подводить. Больше такого не случится.
— А если случится, — подхватила миссис Б., — второго шанса я тебе не дам. А теперь иди работай.
Ада шагнула к двери кабинета миссис Б., взялась за ручку.
— Ты действительно хороша, Ада, — раздался голос хозяйки. Ада обернулась. — Самая талантливая девушка из всех, кого я видела на своем веку. Не стоит губить свое будущее ради мужчины.
Ада смутилась, кивнула.
— В следующий раз я не буду такой покладистой, — добавила миссис Б.
— Спасибо, — повторила Ада и улыбнулась.
Тонкими пальцами она взяла сигарету, поднесла к губам. Нога на ногу, лодыжки сплетены, словно веревочные пряди. Ада затянулась и с ангельской улыбкой склонила голову набок, наблюдая, как струйки дыма выходят из ее ноздрей. Чуть подалась вперед, взяла бокал мартини. Ресторан «Гриль». Бархат, красные сиденья, золотистые потолки. И зеркала, в которых она и Станислас отражались тысячи раз. В зеркальной бесконечности они становились другими людьми — безымянным мужчиной в элегантном костюме и женщиной в красновато-розовом платье, достойном Голливуда.
— Ты очень красивая, — сказал Станислас.
— Неужели? — Ада надеялась, что ее голос звучит равнодушно, ноншалан, новое французское словечко, подхваченное у миссис Б.
— Ты можешь свести с ума.
Ада расплела ноги, наклонилась и похлопала его по колену:
— Не забывайся.
Бурный роман, так об этом написали бы в журнале «Только для женщин». Любовный вихрь, закруживший Аду. Она обожала Станисласа.
— У нас сегодня юбилей, — сказала она.
— Да?
— 14 июля. Ровно три месяца. — Ада сделала паузу. — Три месяца с того апрельского дня, когда я встретила тебя под проливным дождем.
— Юбилей? — улыбнулся Станислас и нахмурил лоб в задумчивости. Аде уже было знакомо это выражение на его лице. — Тогда мы должны куда-нибудь поехать. Отпраздновать. Куда-нибудь в романтическое место. В Париж. Пари, как говорят французы.
Париж. Пари. Она мечтала увидеть Париж, после пикника в Ричмонд-парке эта мысль не выходила у нее из головы.
— Едем? — спросил он.
Ада не предполагала, что он примет решение так быстро. Тем более сейчас, когда все только и говорят, что о Гитлере и бомбоубежищах.
— А разве войны не будет? Не переждать ли нам немного?
— Война? — Он махнул рукой. — Не будет никакой войны. Все это пустая болтовня. Гитлер получил все, что хотел. Забрал обратно свои немецкие земли. Он не сквалыга, поверь мне.
Отец Ады думал иначе, но Станислас был человеком образованным, он должен лучше разбираться в том, что происходит.
— Ты же хотела поехать, — продолжил Станислас. — Увидишь настоящую французскую моду. Поднаберешься новых идей. Опробуешь их здесь. И быстро сделаешь себе имя.
