Они пересекли две рулевые дорожки и поехали по параллельной объездной дороге на восток. Впереди и вправо от них тянулись две взлетно-посадочные полосы. У дальней полосы стояли в ряд аварийные машины.
А в аэропорту Рита Эбрамс говорила по телефону-автомату с далласским отделением Си-би-эй. Заведующий, как она выяснила, уже знал о чрезвычайной ситуации в аэропорту и пытался послать туда местную команду Си-би-эй. Он невероятно обрадовался, узнав, что Рита и остальные уже там.
Рита попросила сообщить об этом в Нью-Йорк, затем осведомилась:
— Как у нас с передачей через сателлит?
— В порядке. Из Арлингтона выехал фургон с передвижным сателлитом.
Арлингтон, как она выяснила, находился всего в тринадцати милях от аэропорта. Фургон, принадлежавший филиалу Си-би-эй, был послан на арлингтонский стадион для спортивной передачи, но сейчас от нее отказались и направили фургон в далласский аэропорт. Шоферу и технику будет дано указание по радиотелефону сотрудничать с Ритой, Партриджем и остальными.
Это известие обрадовало Риту. Она поняла, что, по всей вероятности, сообщение и “картинки” удастся передать в Нью-Йорк так, чтобы они попали в первый блок “Вечерних новостей”.
“Универсал” с группой Си-би-эй и корреспондентом “Нью-Йорк тайме” приближался к полосе 17-Л — цифра “17” означала 170 градусов, иными словами: направление почти на юг, а “л” — что это левая из двух параллельных полос. Как во всех аэропортах, это было написано большими белыми цифрами и буквой на поверхности полосы.
Не снижая скорости, Верной пояснил:
— Когда самолет терпит бедствие, пилот сам выбирает, на какую полосу садиться. На нашем аэродроме это обычно один-семь, левая. Ширина у этой кромки двести футов, и она ближе расположена к аварийным службам.
“Универсал” остановился на рулевой дорожке, у пересечения с полосой 17-Л, откуда видно будет самолет, когда он станет подлетать и садиться.
— Здесь будет ваш командный пункт, — сказал Верной. Тем временем аварийные машины продолжали прибывать, некоторые остановились совсем рядом с ними. В том числе семь желтых машин из пожарной команды аэропорта: четыре гигантских “ошкоша М—15”, грузовик с воздушной лестницей и две машины быстрого реагирования поменьше. Пеновыбрасывающие фургоны с гигантскими колесами почти в шесть футов высотой, с двумя моторами спереди и сзади и брандспойтами под высоким давлением были каждый своего рода пожарным депо. А машины быстрого реагирования, развивающие большую скорость и обладающие маневренностью, предназначались для того, чтобы быстро подойти к горящему самолету на близкое расстояние.
Подкатило с полдюжины голубых с белым полицейских машин, из которых выскочили полицейские, открыли багажники и, вытащив оттуда серебристые противопожарные костюмы, стали их натягивать. Верной пояснил, что полиция в аэропорту натренирована также на тушение пожаров. Поток непрерывно даваемых указаний шел по радио и был слышен в “универсале”.
Пожарные машины, которыми командовал лейтенант в желтом автомобиле, занимали позицию через равные промежутки вдоль взлетно-посадочной полосы. Кареты “скорой помощи”, вызванные из ближайших больниц, съезжались к аэропорту и сосредоточивались неподалеку, но все же на расстоянии от посадочной полосы.
Партридж первым выскочил из “универсала” и принялся делать записи в блокноте. Бродерик — с меньшей поспешностью — занялся тем же. Минь Ван Кань залез на крышу “универсала” и, нацелив камеру в небо, ждал появления самолета. Позади него Кен О'Хара тащил провода и звукозаписывающую аппаратуру.
Почти тотчас примерно в пяти милях от них показался терпящий бедствие самолет — черный шлейф густого дыма тащился за ним. Минь поднял камеру, прильнув глазом к видоискателю.
Минь был крепкий, приземистый — ростом не более пяти футов, но широкоплечий и с длинными мускулистыми руками. С широкого смуглого лица, испещренного отметинами от перенесенной в детстве оспы, бесстрастно смотрели большие карие глаза, ничем не выдавая затаенных мыслей. Люди, близкие к Миню, говорили, что требуется немало времени, чтобы узнать его.
Однако все были согласны с тем, что он один из лучших операторов телевидения, трудолюбивый, надежный, честный.
Его снимки были не просто хороши — они приковывали внимание и часто были высокохудожественны. Минь работал для Си-би-эй сначала во Вьетнаме, где научился своему ремеслу у американского оператора, которому помогал носить оборудование при съемке боев в джунглях. Когда его учитель подорвался на мине, Минь принес его тело для погребения, а затем взял камеру и вернулся в джунгли снимать. Никто на Си-би-эй не помнил, когда и кем был взят на работу Минь. Он просто стал работать для телестанции — и все.
В 1975 году, когда стало ясно, что Сайгон вот-вот падет, Минь, его жена и двое детей оказались среди тех немногочисленных счастливчиков, кого военным вертолетом перебросили со двора американского посольства на один из кораблей американского Седьмого флота. Даже и в той ситуации Минь все заснял, и многие из его материалов были использованы в “Вечерних новостях на всю страну”.
А сейчас он снимал другой сюжет, связанный с авиацией, не менее драматичный, но с еще неясным концом.
В видоискателе четче вырисовались очертания приближающегося аэробуса. Четче обозначился и ореол пламени справа, а также летящий следом дым. Пламя вырвалось из того места, где находился раньше мотор, а теперь осталась лишь его опора. И Минь, и все, кто наблюдал за приближением аэробуса, могли лишь удивляться тому, что пламя еще не охватило весь самолет.
А в “универсале” Верной включил радио, настроенное на волну воздушной диспетчерской. Слышно было, как диспетчер переговаривается с пилотами аэробуса. Спокойный голос диспетчера, следившего за посадкой по радару, предупредил: “Вы спуститесь немного ниже линии скольжения.., уклоняйтесь влево от центра… Теперь вы на линии скольжения, идите по центру…”
Но пилотам аэробуса явно трудно было держать высоту и идти ровным курсом. Самолет спускался точно краб — поврежденное правое крыло ниже левого. Моментами нос самолета нацеливался куда-то в сторону, потом с трудом снова устремлялся на взлетно-посадочную полосу. Видно было, как самолет то подпрыгивает в воздухе, то ныряет, словно вдруг теряя в весе, а затем набирая его. Люди, находившиеся на земле и напряженно следившие за происходящим, молча спрашивали себя: “Неужели аэробус, пролетев такое расстояние, не сумеет сесть?” Дать точный ответ никто не мог.
По радио раздался голос одного из пилотов: “Диспетчер, у нас проблема с шасси.., не работает гидравлика. — Пауза. — Попытаемся выбросить шасси “свободным падением”…”
Капитан пожарной команды, тоже слышавший это, остановился возле “универсала”.
— Что это значит? — спросил его Партридж.
— На больших пассажирских самолетах существует аварийная система, позволяющая выбросить колеса, если отказывает гидравлика. Пилот выключает всю гидравлику, и колеса вываливаются под собственной тяжестью и фиксируются в нужном положении. Но, выбросив колеса, пилот при всем желании уже не сможет их убрать.
Несколько мгновений спустя снова раздался спокойный голос воздушного диспетчера: “Маскигон”, ваши шасси выбросились. Учтите: пламя близко к правому переднему шасси”.
Было ясно, что, если шины на правых передних колесах сгорят, что было вполне вероятно, эта часть шасси отлетит при соприкосновении с землей и самолет на большой скорости резко накренится вправо.
Минь, придерживая рукой жужжащую камеру, снимал. Он тоже видел, что огонь уже подобрался к шинам. Аэробус парил теперь над территорией аэропорта. Вот он уже в какой-нибудь четверти мили от полосы… Он садился, но огонь все разгорался, поддерживаемый горючим, и две правые шины из четырех уже горели. Яркая вспышка показала, что одна из них лопнула.
Теперь горящий аэробус уже летел над взлетно-посадочной полосой со скоростью 150 миль в час. Самолет пронесся над аварийными машинами, и они — одна за другой — тотчас вырулили на взлетно-посадочную полосу и на предельной скорости, так что завизжали шины, помчались за ним. Два желтых фургона с пенными огнетушителями двинулись следом, за ними — остальные пять.
А на взлетно-посадочной полосе, когда колеса самолета соприкоснулись с землей, лопнула еще одна шина справа, потом еще одна. В один миг все правые шины исчезли — остались лишь колеса с ободами. Послышался визг металла, брызнули искры, и облако пыли и кусочков цемента поднялось в воздух. Пилотам поистине чудом удалось удержать аэробус на полосе. Казалось, самолет катился еще бесконечно долго и далеко. Наконец он остановился, и в небо взметнулось пламя.
Пожарные машины быстро окружили самолет и буквально через несколько секунд стали поливать пеной. Она вздымалась гигантскими горами, словно выжатый из тюбика крем для бритья. Огонь снаружи удалось потушить.
