— Если у нас так пахнет в лаборатории, мы включаем вытяжку и выходим за дверь.
Рея должна их всех предупредить. Обязана, ради их безопасности. Но тогда они скажут, что она мешает им развлекаться. Решат, что это она назло Герти.
Она прокрутила в голове предстоящий разговор. Подойдет она к дому № 116, вломится во владения Герти и скажет: а ну, все по домам. Под горячий душ, и намыльтесь как следует. Они поставят бутылки с пивом, покивают, дождутся ее ухода и продолжат развлекаться. Может, и не скажут про нее ничего плохого, когда она удалится. По крайней мере, вслух. Но она прекрасно знает обитателей Мейпл-стрит. Хихикать будут точно.
Она отошла от окна.
Вернулась к проверке сочинений. Отхлебнула еще вина, просмотрела следующую работу из стопки, набранную замысловатым шрифтом, седьмым кеглем. Про то, как последние проплаченные выборы доказали: демократия не работает. «Нам нужен фашизм, только без нацистов», — предлагал студент. Она взяла красную ручку. Написала: «Что??? Нацизм = фашизм — это как шоколад и арахисовое масло!»
Здесь сочинения, там, снаружи, веселье, муж на работе, дети наверху — Рее было страшно одиноко. Мир ее не понимает, она слишком умна. А вокруг дома витал смех с водяной дорожки. Бился в камень, дерево и стекло. Очень хотелось впустить его внутрь.
Как и многие люди, перевалившие через порог среднего возраста, Рея Шредер сознавала, что жизнь ее пошла не по тому руслу. Выросла она совсем неподалеку, в округе Саффолк, отец служил в суде. Мама умерла молодой от рака груди, папа был человеком сильным, молчаливым. Любил ее за двоих. У них было общее увлечение — научная фантастика, и самым ярким воспоминанием были часы, когда они сидели вдвоем на диване и смотрели все подряд, от «Дня триффидов» до жалкой «Космической одиссеи 2001 года».
В детстве Рея с трудом заводила друзей, но училась хорошо. Первой из всей родни получила высшее образование — в Университете штата Нью-Йорк в Вестбери. Отец, задействовав свои связи, добыл ей направление в полицейскую академию. Вот только — слишком много людей. Слишком большая физическая нагрузка. Не хотела она становиться копом. Однажды вечером перехватила отца на пути к верстаку в домашней мастерской. Рассказала, что хочет подать документы на филологический в Сиэтле. Люди, пояснила она, общаются с помощью едва заметных знаков. Она хочет их переводить. Хочет разгадать загадку работы этого механизма — человека. Папа проявил понимание. Обнял дочь и обозвал себя эгоистом — сориентировал ее на сыскную работу на Лонг-Айленде, потому что это тут, под боком. Не хотел, чтобы она уезжала из дому.
Ей грустно было оставлять его в одиночестве.
Но к грусти примешивался азарт. Она теперь была сама себе хозяйка. Через пять лет Рея получила в Университете Вашингтона докторскую степень по литературе, со специализацией в семиотике. Ее взяли в штат. Работа отличная. Студенты отличные. Преподаватели отличные. Никогда она не была так счастлива.
А потом раздался телефонный звонок. Отец скоропостижно скончался от болезни, о существовании которой она и не подозревала. Даже представить себе не могла. От потрясения она запустила работу. Печаль давила невыносимым грузом, физическим спудом, который не сбросишь. Внутри поселилась узловатая тяжесть, которую сама она называла мраком.
Пока папа был жив, она не ощущала потребности в других людях. Не понимала всех этих глупостей: перекидываться записочками с подружками-третьеклассницами или — то же самое, но в старших классах — меняться одеждой. Кого они пытаются обмануть этим наивным позерством? Дружбы у них ненастоящие. Во взрослые годы сверстницы казались ей какими-то инопланетянками: скучная работа, неуверенность в себе. Она их чуралась, боясь, что низкая самооценка может оказаться заразной.
Но без папы некому стало звонить по воскресеньям и смотреть вместе, но каждый в своем городе, «Солярис». Некуда ездить на выходные, не с кем стрелять в глиняных голубей в тире Калвертона. Отношения у них были легкие и совершенные. Тишина, не требовавшая никаких слов.
В попытках вырваться из своей квартиры, уйти от чистой страницы, которой полагалось становиться книгой, основанной на ее диссертации, Рея стала после занятий приглашать студентов на кофе и пиво. Их бодрость и веселье отвлекали. Время тянулось не столь мучительно.
К следующему семестру она вновь почувствовала себя собой. Просыпаться стало не так страшно, потому что мысль об утрате не подхватывала внезапно, как океанское течение. Она понемногу сдружилась и со студентами, и с другими преподавателями. Мрак отступил.
И тут — несчастный случай. Совершенно непредвиденное, случайное событие. Без всякой своей вины она зашибла колено. Оно и по сей день ноет в дурную погоду. Другой человек пострадал даже сильнее. Выдвинули обвинение. Ложное, но не менее от того убийственное. Рею отстранили от преподавания — а в университете это все равно что уволить. На этом все кончилось. Блистательная карьера погибла.
Жизнь ее стала еще более пустой. Никакого больше кофе. Никакого пива. На занятия и домой. На занятия и домой. Несчастный случай бередил ей совесть. Страшная ошибка, которую мозг постоянно стремился исправить.
И тут вмешалась судьба. В их многоквартирном доме поселился Фриц Шредер, доктор химических наук из Германии, старше ее на десять лет. Постучал в дверь, спросил, умеет ли она пользоваться дешевой духовкой — такие стояли на каждой кухне. В розовой рубашке поло с поднятым воротником, брюки цвета хаки перепачканы на коленях какими-то химикалиями, вид одинокий. Беспомощный. Как будто надломленный.
— Давайте поглядим! — сказала она, потому что тогда и сама не знала, как пользоваться духовкой.
Отношения в ее планы не входили. Будущее представлялось ей пустой комнатой — чистой, светлой, заполненной только умозрительными понятиями и восхищением коллеге почтительного расстояния. Она не понимала, как уживаться с кем-то, кроме отца. Слишком у нее много было важной работы.
Но планам случается измениться. Карьеры трескаются, разваливаются. Она совсем запуталась. И тут появился Фриц: мозг в оболочке, с изредка возникающими человеческими позывами. Неприметный, но дышащий. Идеальный выбор.
Были у него всяческие причуды. Обувь он ставил носками в определенную сторону, не выносил ярлыков на рубашках, страдал от пробок в ушах, а ковырять в ушах ватными палочками терпеть не мог, так что пользовался отпаренными салфетками. Ел все, что случайно обнаруживал у нее в буфете, — например, тунца прямо из банки, пальцами. Ее так от этого воротило, что она научилась готовить. Покупая себе одежду, она заодно покупала ему новые брюки хаки и рубашки без ярлыков. Приятно что-то делать для других, особенно когда ответом тебе служит неподдельная благодарность. Кроме того, причуд у нее у самой хватало. Просто она лучше умела их прятать.
Через примерно год свиданий Фриц согласился на высокооплачиваемую работу — составление духов в лаборатории «Бич-ко» в округе Саффолк. Всякие сладковатые ароматы вроде «Малинового обольщения» и «Французского шелка» — дешевые линии для сети «Дуан Рид». Она предложила сочетаться браком, хотя и знала, что для них это не выход. Духовной близости так и не возникло. Они не откровенничали, не говорили о прошлом. Он, например, ничего не знал про «Космическую одиссею», мрак или несчаст ный случай, сгубивший ее карьеру.
Тем не менее однажды вечером он пригласил ее подняться на Спейс-Нидл. Подвел к краю.
— Даже среди людей я чувствую себя чужаком, — объяснил он, не глядя ей в глаза. — И с тобой мне тоже одиноко.
У нее включился рвотный рефлекс. Он собрался ее бросить? Он разве не знает, что кроме него у нее ничего нет? Она смотрела, как он стоит с перепуганным видом, и ей потребовалось все самообладание, чтобы не столкнуть его вниз.
Он вытащил из кармана маленькое колечко с четырехугольным бриллиантом.
— Но ты обо мне заботишься. Никто никогда этого раньше не делал. Я человек ограниченный. Думаю, ничего лучшего мне не светит, — сказал он. — И еще я тебя люблю.
