Сидя на перилах, «Дракониха» указывала на голубой дом. Ровно посередине между первым и вторым этажами было маленькое окошко. На витражном стекле две красные стрекозы. Таро показалось, что недавно он видел в том окошке свет, но не был уверен в этом. «Дракониха» перебралась по перилам в угол, держась за стену, осторожно поднялась на ноги и показывала теперь рукой куда-то на границу голубого дома с участком «бетонного сейфа». Таро вышел на балкон, взглянул туда, но в густой тени ничего не разглядел.
— А то окошко должно быть в ванной комнате. Я ждала, что удастся его увидеть, но нет, не видно. Простите.
«Дракониха» спустилась с перил, теперь уже на балкон.
Услышав голоса, с балкона второго этажа свесилась «Змея». Она хитро и многозначительно улыбнулась и слегка поклонилась, здороваясь. Смотрит на них… Таро ответил на поклон, и «Змея» тут же исчезла.
«Дракониха», не меняя выражения, отряхнула с рук и коленей песок, потом, держа в руке снятые кроссовки, без приглашения прошла в комнату Таро.
— Я выйду через прихожую? Школа, где я училась в старших классах, была по соседству с полицейским участком, и, если в классе мальчик и девочка оставались вдвоем, полицейские немедленно звонили в учительскую. Такие у них были дикие фантазии.
Таро подумал, что вообще не понимает смысла этого разговора. Но молчать было неудобно, поэтому он открыл рот:
— А сколько лет госпоже Змее, не знаете?
— Госпоже Змее?
— Ну, она живет в квартире «Змея».
— Да, действительно…
«Дракониха» знала и возраст, и настоящую фамилию «Змеи». Таро же про себя решил, что «Змея» подходит той больше. Он также узнал, что та родилась под знаком Скорпиона. Услышав, сколько лет «Змее», Таро подумал: «Да она ровесница отцу». Он не помнил точно дату рождения, но в возрасте отца никогда не ошибался. Ведь отец родился в год окончания войны, и летом то тут, то там появлялись цифры, напоминавшие о том, сколько с тех пор прошло лет. Отец умер от кровоизлияния в мозг, будь он жив, сейчас ему было бы столько же. Мать была младше отца ровно на десять лет и вот-вот перешагнет тот возраст, когда его не стало. Отец родился в феврале, значит, «Змея» моложе всего на девять месяцев. Но отец навсегда остался пятидесятидевятилетним. Пока он был жив, естественно было представлять себе, каким он станет с возрастом, но теперь Таро просто не мог вообразить отца «дедушкой». В сознании всплыли ступка и пестик с посудной полки. Теперь для Таро эти предметы были навсегда связаны с отцом. Но отец-то про них знать не знал.
— Ну, тогда мне надо было бы жить на первом этаже. Я — Ниси, есть на первом этаже квартира под знаком Курицы? Иероглифы очень похожи: запомнить легко.
— А-а.
— А у вас в квартире расположение немного другое. Ванная на эту сторону.
Ниси, с кроссовкам в руках, оглядела комнату и направилась к выходу. Таро двинулся следом.
— Я думаю, на общую площадь это не влияет.
Его квартира под знаком Свиньи находилась в углу дома и была чуть больше вытянута в длину, чем прочие, но кухня в шесть дзё [4], застланная циновками комната в восемь дзё, раздельные ванна и туалет были как и в остальных квартирах.
— А кажется больше. И когда кухня так расположена, это удобнее.
— Правда?
— Ну, я так думаю.
Ниси, закончив беглый осмотр квартиры, надевала у двери кроссовки.
— Может, я в благодарность угощу вас ужином?
Пивная, куда Ниси привела Таро, находилась за переездом прямо перед соседней станцией. Там останавливались поезда, следовавшие со всеми остановками, поэтому Таро эти края не знал.
«Тут еда в кляре просто объедение», — сообщила Ниси. Сказала, не знает, что выбрать: курицу или кальмара. В итоге заказала и то, и другое, а еще по средней кружке разливного пива.
Ниси сидела напротив, и Таро смог наконец рассмотреть ее бледное при свете дня лицо и физически развитую фигуру. И руки, и шея, не скрытые футболкой, были плотными, мускулистыми, крепкими.
Он спросил, занималась ли она спортом, и получил неожиданный ответ: «Бейсболом».
«В младших классах. В соревнованиях не участвовала, все только тренировалась», — добавила она и, не дожидаясь, когда принесут еду, залпом выпила кружку пива и сразу же попросила еще.
Потом достала из пестрой матерчатой сумки что-то напоминавшее детскую книжку с картинками.
— Это вот тот дом.
Тоненькая книжка большого формата оказалась фотоальбомом с заголовком «Весенний сад». Таро полистал его: на каждой странице по четыре или шесть фотографий. Почти все они были черно-белые.
— Вот, ведь одно и то же.
Ниси показала Таро страницу с общим видом дома. Одна из немногих в альбоме цветных фотографий, на ней — определенно тот дом: голубые доски обшивки, крыша под бурой черепицей, украшенная острой пикой. Снимок сделали из сада, и Таро впервые увидел выходящий туда нижний этаж. За стеклянными дверьми просматривалась большая веранда.
— Да-а, — Таро чуть подался вперед. — А внутри все по-японски.
Первый этаж состоял из переходящих одна в другую больших комнат, выдержанных в японском стиле. На веранде стояли плетеные кресла, и сидящая в одном из них женщина широко улыбалась в объектив. Молодая женщина с короткой стрижкой. На соседней фотографии перед японским комодом стоял худой с длинными волосами мужчина в белой рубашке. Комод с черными металлическими накладками был изумителен: такую вещь встретишь разве что в антикварном магазине.
— Ну да. Впечатление совсем другое, не то, когда смотришь снаружи, верно? А панно наверху — в индийском стиле: вот со слонами.
Панно были над перекладиной, делившей переходящие одна в другую комнаты. На этой перекладине, ухватившись рукой, повисла та же коротко стриженная молодая женщина. Смеется во весь свой большой рот. Витраж со стрекозами, который виден из комнаты Таро, тоже сфотографировали. Он действительно оказался на лестнице. Длинноволосый мужчина заглядывает в старинную фотокамеру — зеркальную, с двумя объективами.
И выходящая на террасу второго этажа комната, и комната с окнами в европейском стиле, рамы у которых поднимаются вверх, затянуты циновками. Перед окном — письменный стол. Стоящая к нему спиной молодая женщина изготовилась запустить в фотографа подушкой.
— Его построили в 1964 году, значит, в год Токийской олимпиады. Типичный для того времени дом деятеля культуры. Сейчас, говорят, такими мало интересуются — уж очень много всяких украшений.
— Точно.
Фотографии, сделанные в комнатах, были черно-белые, но с десяток снимков сада оказались цветными. Сад фотографировали с веранды. Персидская сирень в глубине, слева у забора, горная сакура справа и слива рядом с ней — все так, как Таро на днях разглядел с улицы, только прямо перед сливой тянется ввысь великолепная сосна. Под ней, воссоздавая реку, уложены круглые камни и нашел свое место небольшой каменный фонарь. На страницах в самой середине альбома — две большие фотографии, на них сад запечатлен практически целиком. На правой странице в саду позирует женщина, на левой — в том же самом месте — длинноволосый мужчина. Весенний сад. На сливе, где ветвей меньше, чем сейчас, уже появились блестящие зеленые листочки, деревце слева буквально усыпано цветами, похожими на цветы сакуры, но более яркими. И дерево персидской сирени ниже, чем теперь. Листья уже появились, а цветы вот-вот распустятся. На земле видны маленькие белые цветочки.
На последней странице в альбоме помещена всего одна цветная фотография — как подарок от издательства. Снята ванная комната. Ее стены и пол покрывает мозаичный узор из плитки: цвет плиток незаметно переходит от желто-зеленого [5] к зеленому. Это напоминает и лес, и волны.
Ни молодой женщины, ни худого мужчины — никого здесь нет, ванна тоже пуста. Свет из маленького окошка мягко ложится на зеленое пространство.
— До чего ж хороша ванная! Моя любимая фотография. Эта желто-зеленая плитка…
