– Вечеринка отличная, – говорю я сестре.
– Спасибо, пришлось потратить целую кучу сил и нервов, – отвечает она. – Нас чудовищно подвела компания, устанавливающая шатры, но в конечном итоге мы сумели решить проблему. Оно того стоило: хорошо, когда вся семья собирается вместе.
– Элоди мне как раз про свою книгу рассказывала, – вворачивает дядя Грегори.
– И как идут дела, все в порядке? – спрашивает Ада, и я медлю, пытаясь понять, насколько ей на самом деле интересно. Сестра выдерживает мой взгляд, ничуть не меняясь в лице, поэтому я отвечаю настолько честно, насколько это возможно, – опуская тот факт, что мне отказали девять издателей.
– В понедельник поеду в Лондон на встречу с агентом.
– В манерный Лондон, – повторяет дядя Грегори. – Толковая у тебя сестренка, Ада.
Она кивает, отхлебывая шампанского.
– А в кофейне как дела? – спрашивает Руби с гаденькой ехидцей.
– В кофейне? – хмурится дядя.
– Ага, Элоди работает в «Кружке» в центре, – радостно сообщает Руби. – Разве тетушка Мередит не говорила тебе?
– Ты же вроде в какой‐то престижной маркетинговой компании работала, разве нет? – укоризненно интересуется дядюшка, оборачиваясь ко мне, и я краснею.
– Работала, да… а теперь не работаю. Взяла перерыв, чтобы сосредоточиться на книге. Я бы физически не смогла соблюсти сроки сдачи рукописи, если бы продолжала заниматься карьерой, поэтому… – Я умолкаю, и повисает выразительная пауза: от меня явно ждут дальнейших объяснений. Приходится презентовать свою позицию, как раньше приходилось регулярно презентовать идеи маркетинговых стратегий клиентам. – Учеба в университете далась мне нелегко. Годичный перерыв после защиты диплома я, в отличие от многих моих друзей, тоже брать не стала – сразу с головой нырнула в работу и несколько лет оттрубила в Лондоне с его бешеным темпом жизни. – После «задушевных бесед» с мамой я рада возможности высказаться прямо. Дядюшку мои слова явно впечатляют, ухмылочка Руби хоть немного, но тускнеет, однако у Ады лицо остается совершенно непроницаемым. – И сейчас я хочу посвятить хоть немного времени делу, которое мне по-настоящему близко. – Я делаю глоток вина, довольная тем, как получилось сформулировать последнюю фразу, и слегка пожимаю плечами. – А кофейня – явление временное.
– Так ведь ты же там уже целый год работаешь? – Руби с наигранным недоумением приподнимает бровь.
Я открываю рот, чтобы ответить, но дядя Грегори меня опережает:
– Не переживай, Элоди, ты девица башковитая, так что преодолеешь любые трудности. – Он жмет мне руку, причем без всякой снисходительности.
Краем глаза я замечаю, как Руби ухмыляется. Дядюшка, извинившись, уходит, оставляя нас втроем. Пока мы молча пьем, я гадаю, о чем бы таком поговорить. Было бы куда проще, останься мы с Адой наедине. Пока Руби торчит рядом, я чувствую себя неловко; трое – это, как говорится, уже толпа, к тому же, хоть Ада и моя сестра, именно я чувствую себя третьей лишней.
– Дом выглядит превосходно, – говорю я Аде. У нее всегда был талант создавать шикарную обстановку. – Тебе стоило бы заняться дизайном интерьеров.
Вообще‐то я хотела сделать ей комплимент, но сестра едва заметно поджимает губы – видимо, углядев в моих словах издевку. Я уже набрала воздуха в грудь, чтобы объясниться, но тут встревает Руби:
– Да, Адалин, надо было пойти и получить диплом – сейчас бы работала вместе с Элоди в «Кружке».
Краем глаза я замечаю, как Ада закусывает губу, чтобы не рассмеяться, и краснею от стыда. Но торчать тут и препираться с ними я не собираюсь.
– Как бы там ни было, отличная вечеринка, Ада, – говорю я, повернувшись сначала к сестре, а затем перевожу взгляд на кузину: – Поздравляю с беременностью и с кабриолетом, Руби. Уж такая радость – и одно и другое.
И ухожу, не дожидаясь ответа.
Спустя бесчисленное количество бокалов вина и явно недостаточную порцию барбекю, не сумевшую впитать весь алкоголь, я стою возле шоколадного фонтана, заметно пошатываясь. Джек так и не приехал и на сообщения мои пока что не ответил.
Я совсем одна.
И выпила куда больше, чем стоило.
И меня мутит. Конкретно мутит.
Зайдя в дом, я отправляюсь прямиком наверх, в ванную комнату: не уверена, что сумею выстоять очередь в общий туалет на первом этаже. Хватаюсь за ободок унитаза и опускаюсь коленями на толстый серый коврик. Господи, мягкий‐то какой! На ощупь нежнее моих пододеяльников из супермаркета. Как же грустно осознавать, что у моей сестры коврик в туалете лучше, чем мое постельное белье…
Спустя пять минут спазмы еще продолжаются, но меня уже хотя бы не тошнит. Надо идти домой; больше всего мне хочется избавиться от каблуков и лифчика и улечься в кровать.
Но, выйдя из туалета, я слышу, как Ада спрашивает кого‐то: «А как насчет этого?»
Голос сестры заставляет меня задержаться возле двери гардеробной – может, удастся перехватить Аду вдали от посторонних глаз, и тогда я смогу объяснить, почему заговорила про дизайн интерьеров. Со стороны она, конечно, выглядит счастливой, но иногда я смотрю на нее и понимаю, что не все так радужно. Самая большая проблема сестренки – ее перфекционизм. Если она не уверена на сто процентов, что сразу достигнет успеха, то отступает, стремясь избежать провала. Но Ада обожает интерьеры и с ее талантом могла бы стать звездой. Может, ей просто нужна поддержка, пара теплых…
– Симпатичное, но фиолетовый мне не к лицу. – Второй голос принадлежит Руби, и все мои надежды побеседовать с сестрой наедине рассеиваются как дым. – Не пойму, как меня угораздило пролить на платье вино. Да еще красное. Спасибо, что согласилась одолжить мне наряд.
Привалившись к стене, я достаю из сумки телефон и начинаю набирать сообщение для Джека – нужно предупредить его, что я ухожу. Он собирался меня домой отвезти, но я и такси обойдусь.
– Все в порядке, мне не сложно.
В этот момент я вспоминаю, во сколько мне обойдется поездка на такси отсюда и до дома, и решаю пойти пешком. Погода хорошая, к тому же по дороге я, наверное, успею протрезветь.
– Ох, ну какая ж я неуклюжая. Честное слово, Адалин, если у меня и есть хоть одна общая черта с твоей самовлюбленной сестричкой, то это точно неуклюжесть.
Я замираю, не успев нажать на кнопку «Отправить». Ада хихикает, и я даже не знаю, что меня сильнее коробит: едкие слова кузины или реакция на них родной сестры. Затем слышится лязг вешалки.
– А это не подойдет?
– Сейчас попробую, но мое здоровенное пузо туда может и не влезть.
Слышится звук застегиваемой молнии, затем шелест ткани. Я надеюсь, что сеанс перемывания костей закончен, но Руби, судя по всему, уже понесло.
– Элоди думает, что она вся из себя особенная: типа, отучилась в университете, так, значит, она теперь круче всех. Круче нас, – Руби фыркает. – Слышала, как она распиналась? «Учеба давалась нелегко», «Мне нужно время на себя», а сама при этом в какой‐то паршивой кофейне работает.
Они обе смеются, а меня охватывает такой стыд, что горит не только лицо, но и шея. Меня саму воротит от собственного пафоса. Я так старательно сдерживалась во время разговора с мамой, что вывалила все накопившееся на дядю Грегори, Руби и Аду.
– Ты, кстати, в курсе, что ваша мама ходит и всем рассказывает, будто Элоди до сих пор маркетологом работает, только уже из дома?
Я мрачнею, не в силах поверить: мама ведь знает, что я уже не маркетолог.
– Я слышала, как она перед этим разговаривала с родителями Итана. Явно стеснялась. Посмотри на себя, Адалин, на то, что у тебя есть. А у Элоди? Еще чуть-чуть, и она пойдет в «Асду» [2] товар по полкам раскладывать.
От этих слов у меня внутри все холодеет. Да, мама разочарована, да, она волнуется, но как же больно слышать, что ей настолько стыдно, что она готова врать другим.
– Когда тетушка Мередит сказала, что у Элоди появился агент, я забила фамилию в поисковик, и результаты, честно говоря, оказались удручающие. – В голосе Руби столько торжества, что хоть ложкой зачерпывай. – Так что не светит ей никакой договор на публикацию.
