Я отказалась от работы. Некоторые люди крутили пальцем у виска. Наверное, они были правы и надо мною можно и нужно было смеяться. Да, с одной стороны, я жалею, а с другой — ни капельки! Я очень много времени провела с моей куклой, пока она была маленькой, я всегда думала прежде всего об её интересах и, надеюсь, что сумела сделать её детство счастливым. Нет, я не жалею всё-таки! С нею я сама была счастлива.
Постепенно меня отчего-то опять потянуло на писанину, и я вообще ушла с радио. А тут ещё последовало настойчивое предложение от одного издательства написать продолжение нашумевшей маминой повести. Не надо было этого делать, не надо было соглашаться! Но меня уговаривали и они, и мама.
— Подумай, как будет здорово! — втолковывала она мне. — У тебя же хорошая фантазия, придумай, что могло быть дальше с героями? Нафантазируй, насочиняй!
Эх, разбередила она мне творческое нутро, ужасно захотелось придумать нечто эдакое... Тогда я ещё не знала, что нельзя дописывать уже состоявшиеся и популярные произведения, как нельзя снимать продолжения фильмов или дописывать «до конца» чужие поэмы. Сглупила. Написала «Вам и не снилось, 15 лет спустя». Опубликовали. И, что естественно, меня закидали тухлыми помидорами. За что? Нет, не за язык, не за недостаток таланта — это было бы хотя бы справедливо, а за то, что я развенчала мамин сладкий миф о ранней любви: слишком личное у меня было к этому предмету отношение. Слишком сильно я поплатилась за реализованную мечту влюблённых недорослей: всегда быть вместе. Я жила с давно опостылевшим мужем и, видимо, не могла не вы-плеснуть своих эмоций по этому поводу, коль уж представился случай. Меня обвинили в цинизме, в низости помыслов и чувств, а также в опошлении гениальной повести Галины Щербаковой. Как меня только не честили! Прошло много-много лет, но и по сей день некоторые не могут остановиться: зайдите на любой интернетовский форум на тему «Вам и не снилось», найдёте много определений относящихся ко мне, и моему «творчеству». Иногда я даже развлекаюсь, почитывая гадости о себе, но, пожалуй, в большей степени поражаюсь любовью определенного рода читателей к «розовым соплям» и мелодраматизму (эти определения не относятся к маминой повести, она на самом деле очень хорошо написана и ничего пошлого в ней нет; я имею в виду только безвкусное восхищение этими людьми псевдоромантизмом).
Кстати, надо заметить, что тогда мама была на моей стороне и абсолютно приняла мой вариант неблагополучного развития отношений её героев. Теперь мне это уже странно, очень...
А ещё в тот период я писала для уже появившихся женских журналов, писала много, как по количеству, так и по объему. Периодически мне становилось нехорошо — депрессия напоминала о себе, но до серьёзных срывов не доходило. Пока не наступило лето 96-го года.
Я не могу без ужаса вспоминать тот год, вообще — весь тот период. Беспросветный, мутный, гадкий, тягучий... Работать я уже не могла. Каждый день меня выкручивало и «колбасило» так, что, скажу честно, не знаю, как это вообще можно было выдержать. Представьте: в голове — картины одна страшней другой, где всё угрожает жизни и здоровью моей дочери, вокруг — не люди, а сплошные насильники, убийцы и похитители детей. Боли в солнечном сплетении раздирали меня, тошнота преследовала неотступно. Иногда я не могла есть сутками. Иногда не могла встать сутками. Мои кулаки всё время были плотно сжаты, будто я готовилась к драке. Все мышцы напряжены, порою ночью я даже выпадала из своего тревожного и очень поверхностного сна из-за судорог, что сводили мои напряженные икры. Общаться ни с кем я уже совсем не могла. Честно говоря, больше всего на свете хотела смерти.
Однажды так уже было, в 90-м... Тогда я была доведена до крайности своими страхами. Помню, как держала в руках смертельную горсть снотворных. Вода в стакан уже была налита. До этого момента я пролежала, не вставая, три дня и поняла, что больше не могу. Муж был в командировке, дочь гостила у моих. Вот он — момент истины! Я поднесла горсть ко рту и уже приготовилась заглотнуть отраву и тут... Я не знаю, что произошло, какой гормон в моём мозгу выскочил мне на помощь, но меня вдруг отпустило! В секунду мне стало легче, утихла боль, прошла тошнота и будто пелена с глаз упала.
Дальше — мистика. К вечеру этого же дня на моих ладонях появились стигматы. То есть, я не знала, чтó это появилось, просто приехала за дочерью на следующее утро к родителям и показала эти пятна маме. Она с удивлением подняла на меня глаза:
— Это же стигматы!
— Это ещё что?
— Метки Христа... В этих местах ладоней у него были вбиты гвозди, и, когда у людей появляются такие метки, это значит....
Потом я много прочитала на эту тему всякого и узнала подробно, что это значит. Чушь и бред! Я не верю ни в Христа, ни в его метки. Поэтому оставим учёным разбираться и объяснять, что это было. Правда, я ни одному учёному об этом не рассказывала... После маминой информации даже неловко было бы: подумают, что я верующая истеричка, а ведь это, мягко говоря, неправда. Стигматы сами исчезли примерно через месяц...
Года за полтора до этого события я, измученная депрессией, послушала одну свою знакомую и окрестилась, да еще окрестила и дочь, чего она мне до сих пор простить не может. Кстати, узнав, что мы идём креститься, с нами пошла и моя мама — решила с нами заодно наконец-то воцерковиться. Даже стыдно вспоминать про этот семейный выход. Ну, да ладно — я быстро излечилась от наваждения, а церковь с её служками и попами вообще, кроме отвращения, ничего у меня не вызывает. Никаких ответов на свои вопросы я там не нашла, здоровей не стала, а вот мракобесия и невежества навидалась, наслушалась и начиталась до предела. Не раз я пыталась беседовать с батюшками, но нам всегда было взаимно неинтересно: слушая меня, те понимали, что я — тяжёлый случай, скорее всего, для них неподъёмный, ибо много вопросов задаю, проявляю явно лишние знания и очень критически ко всему отношусь; а я понимала, что люди передо мною необразованные, зашоренные догмами и, кроме совета «причастись, дочь моя, три раза прочти „Отче наш“, и будет тебе счастье», ничего сказать не могут.
Для мамы же моей всё это стало чрезвычайно серьёзно. Как я уже говорила, она у нас в новые времена стала доброй христианкой. Очень доброй...
Ну, словом, прошли стигматы, кончилась кризисная ситуация внутри меня, я не сделала рокового шага. И вот в 96-м история стала повторяться. Всё чаще я подумывала о том, что сил моих больше нет, и надо с этим кончать.
Я честно и последовательно пыталась найти спасение сама: искала облегчения в вере... нет, не в бога, а в Судьбу (именно так, с большой буквы). Я заклинала себя: всё предопределено; чему быть, того не миновать; всё записано в Книге судеб; я не в силах ничего изменить. Как это удобно — верить в подобные вещи, снимая с себя всю ответственность и перекладывая её то ли на бога, то ли на некую даму Судьбу! Сказать откровенно, на какое-то время (полчаса, полдня...) мне становилось легче. Я начинала, как будто, выбираться из той черноты, что как тягучая, болотная, зловонная масса сковывала мои движения, мысли, всё моё сознание и волю. Но проходили полчаса (или полдня), и всё начиналось снова. Очевидно, не крепка была моя вера в эту самую Судьбу, лишь заклинания ненадолго помогали, а потом моё рацио, мой мозг брали верх над любой верой, которая по определению не могла быть сильнее их, а была лишь их функцией. Не так я устроена, не так, чтобы просто поверить. Видимо, я — человек мысли и действия, но никак не веры.
Потом я постаралась найти утешение в книгах Дейла Карнеги. «Живите в отсеке сегодняшнего дня...» Классная рекомендация на самом-то деле! Не имеет никакого смысла рыдать над днём вчерашним и трястись из-за возможных неприятностей завтрашнего. Ведь живёшь сегодня, сейчас! Очень правильная позиция! Только у меня никак не получалось её принять... Я была воспитана так, чтобы постоянно пережёвывать прошедшее и бояться будущего. А настоящего для меня как будто не существовало! Это химера, иллюзия, кажущаяся действительность. Есть только стыдное «вчера» и опасное «завтра», из этого и надо исходить.
Именно так меня воспитывала мама. Не точно этими словами, разумеется, но по сути это и было её жизненное кредо — в публичном исполнении и в воспитании дочери. Рефлексия в степени, помноженная на чувство вины... тоже в степени. Интересно, а сама-то она испытывала подобные чувства? Или персонально в меня подобное вдалбливала? Раньше я думала, что мама сама мучилась всю жизнь от непосильного бремени психологического самотеррора, но теперь я совсем в этом не уверена... Уж больно много в ней лицемерия и лжи.
В общем, номер с Карнеги тоже не прошёл. Не было мне спасения...
Я снова взмолилась о помощи: как назойливая муха, умучивала родных-близких просьбами помочь мне найти врача. Представляю, как я им надоела и до какой степени они меня возненавидели... Правда, мне было настолько плохо, что я этого даже не замечала и не очень про это думала. Наконец, папа через свои журналистские связи нашёл мне какого-то титулованного и известного даже в Америке психотерапевта. Это светило меня лечило. Я к нему пошла с надеждой... которая в очередной раз не оправдалась. Он пытался делать что-то вроде сеансов психоанализа, после которых я не чувствовала ничего. Ничего нового. Ни легче, ни понятнее, что со мной происходит, не становилось. Ещё доктор навыписывал мне кучу лекарств, которые я принимала точно по схеме. Как мёртвому припарки! Кроме побочных эффектов, не было ничего вообще. Я ездила к доктору много раз, он вёл со мной пустые беседы, изменял дозы препаратов, брал весьма немалые деньги — и всё. Потом, поняв, что ничего не получается, он практически в этом признался в последнюю встречу. И намекнул, что не видит смысла в продолжении нашего дальнейшего общения. Это при том, что мне не стало легче ни на грамм. Но он не постеснялся взять с меня денежки и за этот прощальный визит.
