– Как и все остальные, она имеет право на риск. И это нормально.
– Нет. Ты слишком наследила в моей жизни. Нет.
Долгая пауза. Чувствую, как клубок ярости сжимается у меня в горле. Чтобы успокоиться, иду в ванную и умываюсь. Вернувшись, вижу, что Элис держит пачку листов A4. По пятну от кофе на первой странице узнаю свою рукопись.
«Песчаный призрак».
– Положи на место, пожалуйста. Не советую тратить на это время.
– Я уже потратила.
– Ну и напрасно. Теперь тебе никто не вернет потерянных часов. Это имеет какое-нибудь отношение к нашему разговору? Отдай мне, пожалуйста.
Она отдает.
– Плохая вещь, – говорит Элис.
– Знаю, что плохая. Но, рискую повториться, не ответишь ли ты, какое это имеет отношение к нам?
Я все еще злюсь, все еще обижен, все еще смущен. И мне вовсе не нужна критическая беседа об отсутствии у меня литературного таланта.
– А ты знаешь, почему она плохая?
– Потому что я не умею писать.
– Нет. Ты очень хорошо пишешь. А плоха она потому, что все это неправда. Она о том, какими ты хочешь видеть людей, и о том, каким бы мог быть ты сам. Ты определенно умеешь писать. Просто тебе не хватает искренности.
– Благодарю за помощь. Правда. Это дает мне новые надежды.
– Знаешь, о чем я думала, когда читала эту книгу? Знаешь, как, мне кажется, ее надо назвать?
– Что мне сказать, чтобы остановить тебя?
– Ее надо назвать «Жертва». Потому что она именно об этом. О бедном маленьком Дэнни Сэвидже. Обо всем, чего у тебя нет, но что ты достоин иметь. Замаскированный под греческую трагедию, по сути это роман о жалости к самому себе. О неприятии реальной жизни.
– Ты не имеешь ни малейшего понятия о…
Я прерываюсь на полуслове, поскольку вдруг осознаю: то, что сказала Элис, приводит в порядок давно забытые соединения в моих синапсах.[34] Импульс электрического тока. Сцепление шестеренок. Поворот ключа в замке. Элис же видит только, как я усиленно моргаю, и обеспокоенно спрашивает:
– Тебе что-то в глаз попало?
Может, я обманываюсь. Может, все это напрасно. Но мне кое-что известно про истину: ее можно распознать интуитивно. Иногда ты слушаешь и понимаешь: оно. Я трясу головой, словно получил удар по мозгам.
– Что ты имела в виду, поясни, а то не совсем ясно.
– Ты хотел сказать в этом романе, что Бога нет, так ведь? И некому помочь тебе.
Я смотрю на нее. Новые синапсы соединяются со старыми. Вся сеть включается.
– Я – мученик. И этим отвратителен.
– Что?
– Неважно. Продолжай, продолжай.
– На чем мы остановились?
– Бога нет.
– Да. Ты должен прийти к согласию с тем, что тебе давно известно.
– Знаю.
– Жизнь несправедлива, Дэнни. Но ты с этим так и не смирился.
– Точно.
– Не смирился с произвольностью жизни. Да, Бога нет. И папа с мамой не помогут тебе устроить твою жизнь. И не будет партнера, взявшего на себя роль папы с мамой, которые, в свою очередь, исполняют роль Бога и помогают тебе все наладить. Каждый сам по себе. Как только ты примешь это, мы сможем быть вместе.
– Ты права.
– Значит, ты простил меня?
Долгая, долгая пауза.
– Простил ли я тебя? Так вот к чему весь этот разговор?
– Ну да… Пойми, что бы я ни натворила и каким бы мерзким ни казался тебе мой поступок, это была жизнь. Я делала все, что могла, я старалась выжить. Я не собиралась влюбляться в тебя и не хотела, чтобы ты меня полюбил. Я думала, мы просто утешим друг друга, и если при этом мне удастся на время вернуть Мартина, после всего, что он мне сделал, будет неплохо, а если он вернется совсем, будет еще лучше. Только, конечно, моя затея потерпела фиаско, потому что ты был прав, с Мартином мне ничего не светило. Потому что случилось чудо, чудеса иногда случаются. Мы с тобой полюбили друг друга. И я все испортила. На корню. Но, честно говоря, окажись я снова в тех же обстоятельствах, поступила бы так же. Ошибки необходимо делать, собственные ошибки. Ошибки – тот материал, на котором строится жизнь. Они полезны. Потери и глупость – только так можно чему-то научиться, только так можно повзрослеть. И никто не придет тебе на помощь. Потому что…
– Бога нет.
– И ты можешь провести последующее, одному Господу известно сколь долгое время, ненавидя меня за то, что я сделала; если хочешь, я могу провести последующее, одному Господу известно сколь долгое время, извиняясь перед тобой за то, что я сделала, и ненавидя тебя за то, что мне приходится извиняться; но тогда мы не будем жить вместе, мы будем… будем… распинать друг друга. Это садомазохизм. Ты должен простить меня, простить, даже если считаешь, будто я не думаю, что поступила нехорошо. А я действительно так не думаю. Это жизнь, а в жизни надо прощать. Без этого земля перестанет вертеться.
– Ты ни за что не отвечаешь? Можешь делать все, что взбредет в голову, – так?
– Я говорю не о морали, а о практической стороне жизни. Мы должны оставить это в прошлом. Должны. У меня должно быть право иногда вести себя на манер безрассудной сучки и не опасаться при этом обвинений с твоей стороны, типа: «Что, мать твою, ты натворила!» И ты должен иметь право вести себя иногда как последний придурок, не опасаясь при этом, что мне автоматически придет в голову: «Опять он мне мстит».
– Очень романтический взгляд на вещи. Значит, мы можем быть суками и придурками.
– Но такова жизнь. Прости меня. Ты простишь меня?
– Подожди, я пытаюсь понять. Ты хочешь, чтобы я простил тебя за что-то, что ты не считаешь дурным?
– Да. И еще за то, что я не думаю, будто это плохо. Тогда, возможно, мы сможем пойти дальше.
– Я постараюсь осмыслить это.
– Постарайся. Потому что так продолжаться не может.
Несколько недель спустя я вхожу в квартиру и вижу на треноге свой давно забытый блокнот. Элис вытащила его из шкафа и оставила посреди комнаты, поведя Поппи на качели. Поппи страшно рада ее возвращению. Она верит Элис. И, вопреки накопленному жизненному опыту, я тоже верю.
Сверху к блокноту приклеена бумажка, на ней надпись: «Прочти меня».
Я перекидываю верхний лист. Все мои размышления, анализы, комментарии, аннотации стерты. Вместо них Элис написала своим аккуратным, мелким почерком: «Ничего сделать нельзя».
Ластик не очень хороший. Серые тени моих бесценных десяти Любовных секретов почти прочитываются. Я все делал по правилам, я выучивал все уроки. И ничто не смогло остановить Элис в ее решимости уйти к Мартину. Потом Элис вернулась, и я – слабый, глупый и нелепый – принял ее. А в результате этой безумной глупости испытываю счастье.
Ничего сделать нельзя. Мы беспомощны. Слова пусты. Жизнь – это то, что происходит. Чему-то мы научились, а чему-то – нет, и дело не в размышлениях на эту тему.
Ничего сделать нельзя. Место бессмысленных убеждений может занять только вера. И хотя у меня была мечта и я часто терял ее, не сомневаюсь, что на этот раз все получится. Потому что я люблю Элис. Люблю ее больше, чем любил любую другую женщину. Человека, который существовал до того, как она вернулась, – изможденного, сдавшегося, циничного, – больше нет. Разве это не доказательство веры – или беспроглядной глупости? Что, возможно, одно и то же.
Ничего сделать нельзя. Все существующее – иллюзия. Правда – ложь. Миром правит парадокс. И это дает надежду.
Ничего сделать нельзя. Метания забыты, осталось только счастье. Оно пришло ниоткуда, без всяких объяснений. Я не приложил к этому никаких усилий. И никакой философии. Я не следовал никаким правилам справедливости или кармическим законам.
Так получилось не благодаря женщинам. И не благодаря мужчинам. И не благодаря мне. Просто так получилось.
Я закрываю блокнот и сажусь. «Песчаный призрак» все еще лежит на полочке журнального столика, где его оставила Элис. Достаю рукопись и пролистываю, потом смотрю на блокнот. Я знаю, что напишу еще одну книгу. Это будет книга о мужчинах и женщинах, о том, как они причиняют друг другу боль, пытаясь найти взаимопонимание, и разрушают свою жизнь, пытаясь ее избежать, тогда как жизнь – это все, что у них есть.
Это будет не «Песчаный призрак» – никакой филологии, постмодернизма или экзистенциализма, не признающих хеппи-энда. А ведь хеппи-энд возможен. Зовите меня Робином Уильямсом, если хотите, но он возможен. Это так же реально, как сделать всех раковыми больными или заставить главного героя покончить жизнь самоубийством перед лицом вечного небытия, что случилось с мрачным главным героем моей первой книги.
Хеппи-энды реальны. И я докажу это. Почему бы нет? Я всемогущий рассказчик, черт побери. Я могу делать все, что хочу.
Бог есть. И это я.
Хелен Палмер – профессор кафедры Исследований проблем женщин Уорикского университета, автор нескольких книг: «Кастрация: радикальное решение проблемы насилия»; «Желания, приобретения, потери, возращения, или Вирус красоты». Она дважды была замужем, а сейчас «наслаждается одиночеством».
