Я со стыдом понимал, что попался. Я бил все яростней, и, чем яростней я бил, чем яростней отвечал мне Гаррисон. Все наши планы и обещания были забыты. Мы провели четыре тяжелейших раунда, молотя друг друга изо всех сил, рыча, плюясь, проклиная, плача, обливаясь кровью. Мы избивали друг друга от бешенства и стыда за то, что позволили себя одурачить, кровь заливала нам глаза, и мы почт ничего не видели. Удары наносили не мы, а ненависть к тем, кого мы хотели обмануть. Белые установили каждый раунд по пять минут, и ни один из нас не решился прекратить бой и попросить передышки из страха оказаться в нокауте. Когда мы уже совсем выдохлись и чуть не падали с ног, нас развели.
Я не мог смотреть на Гаррисона. Я ненавидел его, ненавидел себя. Зажав свои пять долларов в руке, я побрел домой. После этого мы с Гаррисоном избегали друг друга. Белые пытались устроить нам еще одну встречу на ринге, но у нас хватило ума отказаться. Белые провоцировали на такие же бои других негров, и всякий раз, когда в мастерской об этом говорили, я убегал. Я чувствовал, что совершил что-то грязное, и мне ничем этого не искупить.
Однажды утром я пришел на работу раньше обычного и проскользнул в вестибюль банка, где негр-привратник тер шваброй пол. Выбрав среди разложенных газет мемфисский "Коммерческий вестник"), я стал его просматривать — как всегда, бесплатно. Добравшись до редакционной полосы, я обратил внимание на статью о некоем Г.Л.Менкене. Я знал, что Менкен редактор "Американских ведомостей", больше мне о нем ничего не было известно. Статья представляла собой яростное разоблачение Менкена и завершалась кратким гневным утверждением: Менкен — дурак.
Интересно, что же сделал этот Менкен, чем вызвал у южан такое презрение? Так на Юге хулили только негров, а ведь Менкен — белый. Какие же мысли высказывал этот человек, что его публично высекла такая газета, как "Коммерческий вестник"? Без сомнения, мысли, которые была не но вкусу Югу. Значит, не только негры недовольны тем, что происходит на Юге? Я знал, что во время Гражданской войны белые южане ненавидели белых северян, но лично мне не приходилось видеть, чтобы белый ненавидел белого. Ничего почти не зная о Менкене, я проникся к нему симпатией: ведь Юг, где меня не считали за человека, обрушил свою злобу и на него.
Как бы мне узнать побольше об этом Менкене? На набережной была большая библиотека, но неграм не разрешалось брать там книги, как не разрешалось гулять в городских парках и играть на стадионах. Я несколько раз заходил в эту библиотеку, меня посылали за книгами белые. Если б кто-нибудь из них помог мне сейчас достать нужные книги! Но как сделать, чтобы мой интерес к книгам не вызвал у них подозрения? Мне всегда удавалось скрывать от них свои чувства, свои мысли, и, если я сейчас по оплошности себя выдам, мне несдобровать.
К кому же обратиться? К еврею Дону? Но я ему не доверял, его положение мало чем отличалось от моего, и он чувствовал себя неуверенно, ненадежно. Со мной он говорил добродушно-насмешливо, не скрывая презрения. Его я боялся попросить взять для меня книги — он мог предать, чтобы лишний раз доказать, что он заодно с белыми и против черных.
Может, к хозяину? Нет, он — баптист и вряд ли поймет, зачем это негру вдруг понадобилось читать Менкена. О других белых, работавших в мастерской, вообще не могло быть речи: они либо сами были членами ку-клукс-клана, либо поддерживали его.
Оставался лишь один человек, не попавший в категорию врагов, — я слышал, как белые называли его "приверженцем папы". Он был ирландец, католик, и наши белые его ненавидели. Я знал, что он читает книги, так как он не раз посылал меня в библиотеку. Он может не согласиться, но вряд ли предаст, потому что его тоже ненавидят, как и меня. Я взвешивал в уме все «за» и «против» и никак не мог решиться.
Как-то утром я задержался возле стола, за которым работал ирландец.
— Я хотел попросить вас кое о чем, — прошептал я.
— Да?
— Мне хочется читать, но я не могу брать книги в библиотеке. Может быть, вы позволите мне воспользоваться вашим абонементом?
Он подозрительно посмотрел на меня.
— Я сам всегда беру по несколько книг.
— Понятно, — ответил я, прося его теперь взглядом.
— Слушай, парень, ты, кажется, хочешь втравить меня в неприятность? спросил он, глядя мне в глаза.
— Нет, сэр, что вы!
— А какая тебе нужна книга?
— Книга Г.Л.Менкена.
— Какая именно?
— Не знаю. А что, он написал не одну книгу?
— Он написал несколько книг.
— Я не знал.
— Почему тебя интересует Менкен?
— Просто я увидел его имя в газете.
— Это хорошо, что ты хочешь читать, — сказал он, — только не нужно читать всякую ерунду.
Я ничего не ответил. Может быть, он захочет руководить моим чтением?
— Я должен подумать — сказал он. — Ладно, что-нибудь придумаем.
Я пошел было прочь, но он окликнул меня. В его глазах мелькнуло лукавство.
— Смотри, Ричард, ни одному из белых ничего не рассказывай.
— Что вы, сэр, — ответил я. — Ни слова не скажу.
Через несколько дней он подозвал меня:
— Я буду брать книги по абонементу жены. А ты возьми мой.
— Спасибо, сэр.
— Сумеешь?
— Еще бы, сэр, конечно, сумею! — заверил я.
— Если у них возникнет подозрение, тебе несдобровать.
— Я напишу такую же записку, как писали вы, когда вы посылали меня за книгами. И подделаю вашу подпись.
Он засмеялся.
— Желаю удачи. Покажешь мне, что взял.
После обеда я стал сочинять записку в библиотеку. Как же быть с названиями книг Г.Л.Менкена? Я не знал ни одного. Наконец я написал фразу, которая, как мне казалось, была абсолютно надежной: "Уважаемая мисс Браун, дайте, пожалуйста, этому черномазому (я употребил слово «черномазый» специально, чтобы библиотекарша не заподозрила, что записку написал я) несколько книг Г.Л.Менкена". И подделал подпись ирландца.
В библиотеку я вошел, как заходил всегда, когда меня посылали белые, но все время думал, как бы чем-нибудь себя не выдать. Сняв шляпу и стоя на почтительном расстоянии от стола библиотекарши, я всем своим видом изображал полное безразличие к книгам, ожидая, пока белые господа получат все, что им нужно. Все разошлись, а я стоял, наконец библиотекарша взглянула на меня.
— Тебе чего?
Как будто не владея даром речи, я сделал несколько шагов вперед и молча протянул ей записку.
— Какие книги Менкена ему нужны? — спросила она.
— Не знаю, мэм, — ответил я, избегая ее взгляда.
— Кто дал тебе эту карточку?
— Мистер Фолк, — ответил я.
— А где он сам?
— Он сейчас в оптической мастерской, работает. Он и раньше посылал меня сюда.
— Это я помню, — ответила она. — Но он никогда не писал таких записок.
Господи, она что-то заподозрила. И наверное, не даст мне книги. Если бы она в эту минуту отвернулась, я бы выскользнул в дверь и больше никогда сюда не пришел. Но вдруг меня осенило.
— Вы можете ему позвонить, мэм, — сказал я, слыша, как стучит мое сердце.
— Ведь не ты будешь читать эти книги, правда? — многозначительно спросила она.
— Что вы, мэм, я и читать-то не умею.
— Не знаю, что именно Менкена ему нужно, — сказала она тихо, и я понял, что победил: она уже думала о другом и не беспокоилась, что книги будет читать негр. Она отошла к полкам, раза два взглянула на меня, будто еще сомневалась в чем-то, и наконец выбрала две книги.
— Я даю мистеру Фолку две книги, — сказала она, — но передай ему, пусть в следующий раз зайдет сам или напишет названия. Я же не знаю, что ему нужно.
Я ничего не ответил. Она поставила на карточке печать и протянула мне книги. Не смея на них взглянуть, я вышел из библиотеки в страхе, что эта женщина позовет меня обратно и снова начнет расспрашивать. Лишь пройдя квартал, я открыл одну из книг и прочел название: "Книга предисловий". Мне было почти девятнадцать лет, но я плохо представлял себе, что такое «предисловие». Я стал перелистывать страницы, и передо мной замелькали непонятные слова и незнакомые имена. Я обескураженно покачал головой. Посмотрел другую книгу, она называлась «Предрассудки». Это слово было мне понятно, я часто слышал его. И сразу во мне зародилось недоверие к тому, что писал Менкен. Зачем называть книгу «Предрассудки»? Я не понимал, как можно написать на обложке книги такое слово, в нем воплотилась вся ненависть белых, которую я на себе испытал. Нет, наверное, я ошибся насчет Менкена. Человеку с предрассудками нельзя доверять.
Я показал книги мистеру Фолку, он взглянул на меня и нахмурился.
— Библиотекарша может вам позвонить и начать расспрашивать, предупредил я.
— Пусть звонит, — ответил он. — Только когда все прочтешь, расскажи мне, что ты в них понял.
Ночью в своей комнатушке под шум горячей воды, которая лилась в раковине, разогревая банку консервированных бобов со свининой, я раскрыл "Книгу предисловий" и начал читать. Меня потряс, ошеломил ее язык, ясные, точные, разящие фразы. Почему он так пишет? И как вообще человек может так писать? Наверное, он похож на демона, снедаемого ненавистью, его перо убивает насмерть, он горько обличает Америку, восхищается Европой, смеется над людскими слабостями, глумится над богом, над властью. Что это? Я не мог больше читать, мне хотелось понять, что же таится за всеми этими словами… Да, этот человек сражается, сражается словами. Они служат ему оружием, как иному служит дубинка. Значит, слова могут быть оружием? Да, могут — вот они, эти слова. Тогда, наверное, и я могу использовать их как оружие? Нет! Я испугался этой мысли. Стал читать дальше, поражаясь не тому, что он говорил, а тому, как вообще можно найти в себе смелость сказать такое.
