В одиночку он не управился бы и с пулеметом и с пушкой. Вышку обслуживало четверо дозорных, но торчать всем вместе наверху на дневном солнечном пекле не было особой необходимости. Светлое время суток честно делилось на четыре смены, а ночью от дозорного на вышке все равно не было никакого толку, наблюдай не наблюдай.
Папп ходил по помосту взад и вперед – пять шагов в одну сторону, пять в другую. После каждого прохода он останавливался, чтобы внимательно, как требовал приказ, оглядеть западную часть небосвода и дрожащий от испарений горизонт над лесом.
С того времени, как поставили вышку, ничего в небе не появлялось, кроме нечастых птиц.
По стволам всех трех деревьев, образующих вышку, на равном расстоянии друг от друга были набиты поперечные планки – ступени. Трое свободных от дежурства дозорных, дремлющих внизу, под прохладной сенью леса, были готовы по первому крику взлететь наверх в считанные мгновения. Они специально тренировались.
Смена Паппа подходила к концу. Его разморило на жаре, и глаза слипались. Только героическим усилием воли он продолжал ходить взад и вперед. Он знал: недавно на соседней вышке дозорный заснул на ходу и сделал лишний шаг, а ограждение помоста оказалось слишком хлипким.
Папп закрыл глаза. Воспаленные солнцем веки казались тяжелыми, как неподъемные камни. Стоп! Пятый шаг. Теперь еще раз оглядеть горизонт, и еще пять шагов в другую сторону… Он с усилием поднял веки.
С запада низко над лесом двигались какие-то темные точки. Они быстро росли. Чересчур быстро для детенышей Железного Зверя, и все-таки это были именно они, и никто другой.
Сон слетел мгновенно.
– Тревога! – не своим голосом заорал Папп, бросаясь к пулемету. Он понимал, что успеет либо открыть огонь, либо подать сигнал. Что-то одно из двух.
Один из детенышей Зверя летел прямо на него. Совершенно беззвучно.
Папп успел удивиться, заметив необычную форму зауряда. Тот вовсе не был сверкающим на солнце диском. Вышку стремительно атаковал темный приплюснутый ромб, двигавшийся много быстрее первого поколения детей Железного Зверя.
Поймав врага в прицел, Папп открыл огонь, или ему только показалось, что открыл. В ту же секунду верхушка вышки вместе с помостом, ограждением и деревянной пушкой разлетелась веером, а там, где она только что была, ненадолго возник огненный шар. Почти сразу он съежился и погас.
Падая ничком с вышки, Папп еще успел вытянуть вперед руки, надеясь смягчить удар о землю. Но удара уже не почувствовал.
О появлении заурядов нового типа Умнейшему доложили на минуту раньше, чем Леону. Субординация тут была ни при чем – взмыленный, едва живой гонец, свалившийся с загнанного дракончика, меньше всего думал о субординации. Когда Леон прибежал в штаб, работа уже кипела вовсю. Рявкал, ставя кого-то навытяжку, багровый Полидевк; распоряжался рассылкой почтовых летяг и связью по цепи шептунов трясущийся Парис; бегали с высунутыми языками адъютанты и посыльные; в смежной комнате шкворчал адской вольтовой дугой искровой передатчик, – и где-то на краю суматошной круговерти стоял, сгорбившись у карты, Умнейший, делал ногтем пометки, лишь изредка отдавая негромкие приказания молчаливым посыльным. Он почти терялся среди шума, ора и щелканья каблуков, беглый взгляд не выхватывал его из толпы, но стоило лишь его заметить, как сразу чувствовалось, кто на самом деле является движущей пружиной всего этого коловращения.
Леон узнал последние новости. Это не заняло много времени. Новостей было мало.
Цепь сторожевых постов на западной границе перестала существовать. Только на одной вышке дозорные успели подать дымный сигнал. Незамедлительно вслед за этим подверглись нападению несколько переполненных деревень и один из лагерей в западном секторе. О степени причиненного ущерба не сообщалось: видимо, донесения были отправлены немедленно после появления над горизонтом заурядов нового типа.
Следовало сразу учесть тот факт, что новости запаздывали в лучшем случае на несколько часов.
– Это значит, что они могут появиться над нашими головами в любую минуту, – уточнил Умнейший.
Леон ощутил холодок, пробежавший по спине. Париса трясла крупная дрожь.
– А гнезда обороны? А ПВО?
Умнейший оторвал взгляд от карты.
– Боюсь, что время легких успехов для нас прошло, – медленно проговорил он. – Теперь-то и начнется настоящая драка.
Это оказалась не драка, а избиение. Новости поступали целый день, и к вечеру из них удалось сложить общую картину человеческого горя и гибели того, что было создано с таким трудом.
Точных сведений о том, сколько новых заурядов пересекли границу, не оказалось. По-видимому, не более двадцати-тридцати, а может быть, всего-навсего десяток. Но, казалось, они были одновременно всюду и методично сеяли смерть. Леон бессильно сжимал кулаки. Где завод под открытым небом, выпускавший счетверенки? Нет завода, как будто и не было. Где лагерь беженцев с патронным производством? Нет лагеря, догорают бараки, а люди, кто уцелел, разбежались…
Всякая зенитная счетверенка, открывшая огонь, немедленно уничтожалась. Парис дребезжащим фальцетом докладывал о разрушениях. Потери в людях и особенно в технике огромны, войска дезориентированы. Фактически всю западную зону можно считать потерянной… Нет, пока не территориально, хотя один шептун с границы успел передать, будто бы видел несколько прежних, дискообразных заурядов, возобновивших расширение пустоши, что, впрочем, нуждается в проверке. Но промышленность на западе разрушена как минимум наполовину, и надо ждать, что за разрушением второй половины дело не станет…
Из-за плеча Умнейшего Леон следил за пометками на карте. Печальных известий с востока пока не поступало, все шло там своим чередом, и вряд ли противник уже обнаружил рудники и металлургический завод в горах у яйцеедов, за Голью Покатой. Пока не обнаружил… На западе же он делал что хотел и пока не потерял ни одного зауряда нового типа. В байку о том, что один ромб, получивший в брюхо хорошую очередь, «задымил и ушел со снижением», Леон не поверил с самого начала, к тому же байка эта вскоре была опровергнута десятком свидетелей. Выслушивая донесения, Леон рычал сквозь зубы. Выкормыши Железного Зверя хозяйничали на его территории и вдобавок оказались неуязвимыми. Ни одного уничтоженного зауряда. Ни одного!
Крутиться и крутиться. Не спать. Самому быть всюду, поставить на уши всех, до кого удастся дотянуться. Собрать разбежавшихся. Орать. Драться. Трусов и непонятливых расстреливать без пощады. Организовать как следует службу слежения. Перестроить производство. Главное – как можно скорее заменить неэффективные пулеметы на более совершенное оружие…
Какое?
Аверс-Реверс, накануне выпросивший время на самовосстановление и потому сутки не тревожимый, с долгим скрежетом раздвинулся, в последний раз приглашая полюбоваться на экран.
Там светилось всего два слова – пять букв и один пробел:
Я СДОХ
Постепенно буквы стали темнеть и погасли.
Умнейший обнажил голову. Зато Леон с рычанием, похожим на стон, ударил старого робота ногой – раз и два.
Робот не реагировал.
– На тебя смотрят, – сказал Умнейший. – Научись уважать чужую смерть. Может быть, тогда кто-нибудь уважит твою.
– Какая смерть – он симулирует! – кричал Леон. – Железяки не умирают, а выходят из строя. Такой, как он, должен ремонтировать себя сам. Надо его заставить, вот и все.
– Он сам сказал, что умирает, – возразил старик. – Раз он так сказал, я не могу ему не верить. И еще он сказал, что, пока мог, боролся за жизнь, потому что знал, как он нам нужен. Теперь – кончено…
Он надел свою нелепую шляпу и быстро пошел прочь.
Несколько дней спустя, когда стало ясно, что старик не ошибся, с робота содрали обшивку. Из ее части получилась отличная бронеспинка для «летающего крыла». Остальное пошло на бронирование пола и стенок кабины.
Умнейший нашел время приказать, чтобы то, что осталось от робота, опустили в карстовую воронку и завалили камнями. Все равно никто из специалистов не знал, как применить электронную начинку, вдобавок неисправную. На скромной дощечке охряной краской вывели надпись:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ И МЕДЛЕННО КОРРОЗИРУЕТ АВЕРС-РЕВЕРС, ЛУЧШЕЕ ИЗ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ ПРОСТОРА, СКОНЧАВШЕЕСЯ ОТ МНОЖЕСТВЕННЫХ МИКРОЗАМЫКАНИЙ.
Леон ходил мрачнее тучи. Почти ничего из того, что хранилось в памяти робота, не успели перенести на бумагу.
– Неужели конец? – шепотом спросил он Умнейшего.
Тот молча помотал головой.
– Знаю, знаю. Ты опять скажешь, что это только начало. Нет?
Умнейший пожал плечами.
– Все, что ни делается, является началом. Всегда. Конца нет и не будет.
– Началом чего?! – взвился Леон.
– Успокойся. Робота жаль, но теперь мы справимся и без него. Я в этом уверен.
Ровно тарахтя двумя двигателями, «летающее крыло» шло низко над лесом. Так велел Леон, оправившийся после страха высоты, скрутившего его сразу после взлета, когда земля, такая твердая и надежная, провалилась куда-то под пятки. «Чем выше, тем безопасней, – втолковывал, провожая, Умнейший. – Может, пилот успеет что-то сделать». Леон, однако, остался при своем мнении.
