36. Напряженный день
Фабрицкий вернулся бодрый, помолодевший, коричневый, чуть прихрамывая на поврежденную ногу. То, что ему рассказала Галина Львовна, его возмутило, но не удивило. Трижды засеченный номер телефона явно его обрадовал: подтверждались его предположения, хотя и слегка фантастическим образом. Цель звонков была не вполне ясна. Что лежало в основе? Желание запугать? Зависть? Ненависть? Отдельные звенья головоломки не складывались в картину.
— Ты понимаешь, Галя, кажется, сейчас мы его зацепили, и крепко, не сорвется. А после этого звонков не было?
— Прекратились как отрезало.
— Ну, ты у меня и молодец же! Не струсила, не растерялась, бегала ночами к автомату… Сколько лет мы с тобой женаты, а я не перестаю тебе удивляться. Другая раскисла бы, а ты…
— Все-таки я баба и трусиха. Иногда бывало жутковато. Особенно эта бледная собака по пятам… Честное слово, мне казалось, что она тайный агент нашего общего друга. А кто этот старик?
— Какой-нибудь родственник. Или пособник. Погоди немного, все выяснится.
В институте, куда Фабрицкий поехал, позавтракав, но не отдохнув, все было как будто в порядке. Работы по дисплею были на полном ходу. Нешатов, какой-то окрыленный и как будто еще подсохший, уверенно командовал разросшейся группой. Первые опытные пробы удались. В распознавании цветных спектрограмм всех искуснее оказалась не Магда, а Даная. Коринец мало что делал, не скрывая своей неприязни к Нешатову и его дисплею.
Главной рабочей силой были Магда и Владик Бабушкин, временно приданный группе дисплея. Увлекшись идеей, он пылал всеми рыжими волосами наподобие факела, перемещался с места на место и заражал всех своим оптимизмом. «Генератор морального климата», — отозвался о нем Малых. Толбин, как всегда, был скромен, исполнителен, точен. Во время отсутствия Фабрицкого он официально его замещал: Ган все еще был в санатории и добаливал свой бюллетень.
— Феликс Антонович, что у нас происходило в мое отсутствие? — спросил Фабрицкий, оставшись с Толбиным наедине.
— Вот здесь, в дневнике, все записано.
— Новые анонимки были?
— Только одна.
— Объяснение написали?
— Очень подробное. Вот копии анонимки и объяснения.
— Отлично. Благодарю вас. — Документы отправились в неизменный «дипломат». — А как себя чувствует Борис Михайлович?
— Гораздо лучше. Я навещал его в санатории. Думает вскоре выйти на работу.
— Анна Кирилловна на месте?
— Недавно вернулась из отпуска. Очень огорчена, что вы из-за дисплея оголили ее лабораторию.
— Ничего, мы с ней поладим. Как у вас с Нешатовым?
— Работает. Чувствуется известная напряженность.
— Это неизбежно. Благодарю вас, вы очень четко работали в мое отсутствие.
— Как мог, — скромно наклонил голову Толбин.
Вошел Нешатов. Фабрицкий обратился к нему сдержанно-официальным тоном:
— Юрий Иванович, прошу вас зайти ко мне для делового разговора.
…В кабинетике Фабрицкого Нешатов закурил.
— Разболтались вы тут без меня, — заметил Фабрицкий. — Так и быть, разрешаю курить, хотя вы и не спрашивали.
— Возомнил о себе, будучи в роли главного подозреваемого. Наглость — в характере анонимщика.
Что-то новое в нем было, неожиданное. Видно было, что человек твердо стоит на ногах.
— Ну как? — спросил Фабрицкий. — Дали ваши наблюдения какой-то материал? Есть соображения по поводу авторства?
— Кое-какие есть, но пока без твердых доказательств.
— У меня тоже есть соображения, и даже определенные. Давайте поделимся ими.
— Я бы не хотел пока называть имен.
— И не надо. Сделаем так: я напишу первую букву фамилии, вы — последнюю и покажем друг другу. Интересно, совпадут ли наши оценки.
Оба написали по букве.
— Так? — спросил Фабрицкий.
— Видите, наши оценки совпали. Это хороший аргумент в пользу их справедливости.
— Но еще не доказательство.
— Будут и доказательства. Не все сразу. Привет!
Фабрицкий сел в Голубой Пегас и поехал в милицию. Капитан Буков принял его более чем сдержанно:
— Да, приходила ваша супруга, жаловалась на хулиганские звонки. Мы сделали, что в нашей власти. Вызвали, внушили. Больше не беспокоят?
— Нет.
— Чего же вы хотите?
— Официальную справку о номере телефона, с которого были звонки, и о фамилии владельца.
— Э нет, такой справки мы дать не можем. Я вообще напрасно поделился с вашей супругой насчет номера. Вижу, дамочка волнуется, пожалел и ляпнул чего не надо. Звонки прекратились? Лады. Вот и все, будьте довольны. Мы свое дело сделали.
Фабрицкий покинул отделение милиции с досадным чувством. Все-таки насколько легче иметь дело с женщинами…
Следующий его визит был к прокурору. Близкий знакомый близкого знакомого, он принял Александра Марковича очень сердечно, очень внимательно. Пока Фабрицкий рассказывал, прокурор что-то записывал в своем блокноте и рисовал ветвящиеся схемы. Людей он обозначал кружками, их взаимоотношения — стрелками. Когда Фабрицкий кончил, заговорил прокурор.
— То, что вы мне рассказали, Александр Маркович, очень прискорбно, но очень обыкновенно. Вы себе не можете представить, насколько обыкновенно! Преступлением в строгом смысле слова это не является. Прокуратура не может распылять свое внимание на такие мелочи. Если б она ими занималась, у нее не хватало бы времени на другие дела, более важные. В нашем масштабе ваше дело — песчинка. Подумаешь, анонимки! Весь ваш анонимщик не стоит минуты внимания. По возможности забудьте о нем. Учтите, нервные клетки не восстанавливаются. Построчит-построчит и перестанет. Ей-богу, это мой самый сердечный, дружеский совет.
— Сколько я понял, дело для вас мелко?
— Так точно, — кивнул прокурор.
— А если бы дело шло об убийстве, вы бы им занялись?
— Обязательно.
Фабрицкий усмехнулся не без ехидства:
— Значит, когда убивают одного человека, это вас интересует. А когда убивают коллектив, когда люди лишаются работоспособности, подозревают друг друга, все идет вразброд — это вас не касается?
— Ну, не преувеличивайте. Пока еще никто не убит.
— Если расхищается социалистическая собственность, — гнул свое Фабрицкий, — вы готовы рассматривать дело? А когда разбазаривается рабочее время, зря тратится на никому не нужные отписки? Когда люди не могут работать в полную силу? Это вас не касается?
— Вы были бы прекрасным прокурором.
— Я вполне доволен своей специальностью. Так что вы мне скажете?
— Один из многих парадоксов жизни: вина есть, но привлечь по ней невозможно. В принципе такими делами, вроде квартирных склок, должна заниматься милиция. Только вряд ли она захочет. У нее своих насущных дел выше головы.
— Но ведь я знаю, кто это писал! Вы меня как будто слушали внимательно. Факт управления содержанием анонимок… Появление в них информации, известной только подозреваемому…
— Все это не доказательства. С юридической точки зрения — нет.
— Наконец, хулиганские ночные звонки! Удалось же засечь три случая, когда они исходили с того телефона!
— Это, конечно, факты. Они могут быть доказательствами, но чего? Даже если неопровержимо выяснится, что подозреваемый звонил вашей жене три раза ночью, это никакого отношения к авторству анонимок не имеет. Мало ли как он может объяснить эти звонки? Набрал один номер, ошибся, по привычке набрал этот. Попробуй докажи, что он врет.
— А тот факт, что после вызова ответственного за телефон звонки начисто прекратились?
— Тоже ничего не доказывает. Юридической силы не имеет. А самое главное — все дело со звонками не стоит выеденного яйца. Допустим даже, в самом благоприятном случае вам удастся доказать, что этот «икс» (зря вы не сообщили мне его фамилию, но это — ваше дело!) звонил несколько раз вашей жене ночью. Ну и что? Поступок квалифицируется как мелкое хулиганство. Штраф, а скорее всего даже не штраф, а общественное порицание. Вам-то какой от этого прок? А времени вы потратите уйму. Куда больше, чем отвечая на анонимки. Так что не советую, дорогой Александр Маркович, заниматься этим делом в юридическом плане. Как говорится в моем любимом романе «Баскервильская собака»: «Если вам дороги ваша жизнь и ваш разум, старайтесь держаться подальше от болота».
— Это вы так лестно характеризуете свои юридические органы?
— Только неофициально.
— Значит, окончательный вывод: бросить?
— Бросьте. Если у вас будут новые данные, более доказательные, — другое дело. Приходите. Буду рад вас выслушать.
Фабрицкий и прокурор расстались друзьями, хотя и не до конца довольными друг другом.
Снова Голубой Пегас — на этот раз за город, в санаторий, где долечивался Ган. Тот был в пестрой заграничной пижаме, немного осунувшийся, но на вид здоровый.
