— Ах, какое большое спасибо! Остается только надеяться, что вы не зря старались.
— О чем это вы?
— А если он не вернется в Раммидж?
— Да что вы такое говорите?! Куда он денется?!
— Не знаю, — заплакав, сказала Хилари, и в тарелку с супом, как в лужу капли дождя, стали шлепаться крупные слезы.
Моррис поднялся, обошел вокруг стола, положил руки на плечи Хилари и слегка потряс ее.
— Да что с вами такое, скажите Бога ради!
— Сегодня утром я звонила Филиппу. Вчерашний вечер на меня подействовал… И мне захотелось, чтобы он вернулся. Прямо сейчас. А он так со мной говорил!.. Сказал, что у него роман…
— С Мелани?
— Не знаю. Да и какая мне разница. И я почувствовала себя идиоткой. Меня тут гложет вина за то, что я вас вчера поцеловала… за то, что мне захотелось с вами переспать…
— Вам и в самом деле захотелось?
— И даже очень.
— Тогда чего мы ждем?! — Моррис попытался поднять ее на ноги, но она затрясла головой и вцепилась в стул.
— Нет-нет, теперь уже не хочется!
— Но почему нет? И зачем тогда вы меня просили переночевать у вас?
Хилари высморкалась в бумажную салфетку.
— Я передумала.
— Передумайте еще раз! Не упускайте момента! В доме никого нет. Ну же, Хилари, нам обоим так не хватает тепла!
Стоя позади нее, он стал нежно разминать ей шею и плечи вослед своему вчерашнему предложению. В этот раз она не сопротивлялась и, прислонившись к нему, закрыла глаза. Он расстегнул пуговицы на ее блузе и запустил руки в ее пышный бюст.
— Ладно, — сказала Хилари. — Пойдем наверх.
— Моррис, — сказала Хилари, тряся его за плечо.— Проснись.
Моррис открыл глаза. Хилари с румянцем во всю щеку и серьезным видом сидела в розовом халате на краешке постели. Рядом на тумбочке дымились две чашки чая. Он отцепил с нижней губы жесткую лобковую волосинку.
— Который час? — спросил он.
— Четвертый. Выпей чаю.
Моррис уселся в постели и хлебнул обжигающей жидкости. Поверх чашки он поймал взгляд Хилари, и та покраснела.
— Послушай, — сказал он, — это было потрясающе. Я на седьмом небе. А ты?
— Все было замечательно.
— Это ты замечательная.
Хилари улыбнулась.
— Не надо преувеличивать, Моррис.
— А я серьезно! Ты в постели баба что надо, чтоб ты знала.
— Я толстая и старая.
— И что из этого? Я сам такой.
— Извини, что я тебя по голове ударила, когда ты стал… там… целовать… Опыта у меня маловато…
— Все было хорошо! А вот Дезире…
Хилари несколько помрачнела.
— Давай не будем говорить о твоей жене, Моррис! И о Филиппе. По крайней мере, не сейчас.
— О'кей, — сказал Моррис. — Давай тогда еще немного поваляемся. — Он потянул ее в постель.
— Нет, Моррис! — слабо сопротивляясь, запросила она. — Скоро дети вернутся!
— Времени еще навалом, — ответил он, вне себя от радости, что его снова охватило желание. Внизу в прихожей зазвенел телефон.
— Телефон, — простонала Хилари.
— Пусть звонит.
Но Хилари высвободилась из его объятий.
— Если что-то случилось с детьми, я себе этого не прощу, — сказала она.
— Ну, только в темпе!
Хилари быстро вернулась с широко раскрытыми от удивления глазами.
— Это тебя, — сказала она. — Ректор.
Спустившись в прихожую в трусах, Моррис взял телефонную трубку.
— Это вы, Цапп? Простите великодушно, что побеспокоил, — забормотал ректор. — Как вы себя чувствуете после всей этой истории?
— Сейчас — просто великолепно! А что с Мастерсом?
— Профессор Мастерс, к нашей обшей радости, снова находится под врачебной опекой.
— Рад это слышать.
— А здорово вы это придумали, голубчик, устроить ему ловушку в лифте. Ловкая работа! Примите мои поздравления.
— Спасибо.
— Вернемся к нашему утреннему разговору. Я только что с заседания комиссии по новым назначениям. Вам будет приятно узнать, что Лоу утвердили на ставку без сучка и задоринки.
— Угу.
— И если вы помните, как раз когда нас прервал доктор Смизерс, я собирался еще кое о чем спросить вас.
— О чем?
— Не догадываетесь?
— Нет.
— Все очень просто. Мне вот что интересно: вы не подумывали о том, чтобы подать заявление на заведование английской кафедрой?
— Вы имеете в виду здешнюю кафедру?
— Именно так.
— Да что вы. И в голову не приходило. Зачем вам на этом месте американец? И кафедра этого не поддержит…
— Напротив, дружище, все члены английской кафедры, которых просили высказаться по этому вопросу, назвали вашу фамилию. Я не исключаю, что за всем этим стоит желание просто свалить все на вас, но, несомненно, вы произвели на них впечатление как человек, способный по-деловому руководить кафедрой. И конечно, стоит ли говорить о том, что, столь ярко проявив себя в разрешении конфликта вокруг сидячей забастовки, вы прекрасно зарекомендовали себя в глазах всего университета. Если говорить откровенно, мой друг, стоит вам захотеть, и кафедра ваша.
— Большое спасибо, — сказал Моррис. — Для меня это высокая честь. Но смогу ли я спать спокойно? Что, если Мастерс снова сбежит? Теперь он вполне может думать, что его подозрения на мой счет оправдались.
— Я бы не стал об этом беспокоиться, голубчик, — тихо стал утешать его Страуд. — Я думаю, вам просто показалось, что Мастерс в вас стрелял. У нас нет свидетельства, что он был вооружен или что он замышлял какой-либо акт насилия по отношению к вашей персоне.
— А зачем он тогда гонялся за мной по всему шестиграннику? — требовательно спросил Моррис. — Поцеловать меня в щечку?
— Он хотел с вами поговорить.
— Поговорить?
— Как выяснилось, несколько лет назад он весьма критически высказался о вашей статье в литературном приложении к «Таймс», и ему показалось, что вы это обнаружили и затаили на него злобу. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Кажется, понимаю. Знаете, господин ректор, я подумаю о месте завкафедрой.
— Уж подумайте, дружище. Можете не торопиться с ответом.
— А какая у меня будет зарплата?
— Этот вопрос можно уладить с помощью переговоров. Университет имеет специальный фонд для целенаправленной выплаты надбавок в особых случаях. Я уверен, что ваш случай будет рассмотрен как самый что ни на есть особый.
Моррис обнаружил Хилари в ванной. Она лежала в огромной старомодной ванне с ножками в форме звериных лап и, когда он ворвался к ней, прикрыла мочалками грудь и низ живота.
— Да ладно тебе! — сказал он. — Брось ты эту свою притворную стыдливость. Подвинься-ка, я тоже влезу.
— Что за глупости, Моррис! Зачем звонил ректор?
— Дай-ка я потру тебе спинку. — Он стянул трусы и забрался в ванну. Вода в ней угрожающе поднялась и начала уходить через верхнее сливное отверстие.
— Моррис! Ты сошел с ума! Я вылезаю.
Но она осталась в ванне и, наклонившись вперед, возбужденно задергала плечами под его руками.
— Брал ли Филипп хоть когда-нибудь книги у Гордона Мастерса?
— Брал постоянно. А почему ты спрашиваешь?
— Да так.
Он притянул ее к себе и, устроив между коленей, стал намыливать пышные дыни ее грудей.
— Ах, Боже мой! — простонала она. — И как мы успеем все это закончить до возвращения детей?
— Расслабься. Времени уйма.
— Так что хотел ректор?
— Он предложил мне место заведующего английской кафедрой.
Пытаясь оглянуться, Хилари скользнула по дну ванны и чуть не ушла под воду.
— Что??? Место Гордона Мастерса?
— Так точно.
— И что ты сказал?
— Сказал, что подумаю.
Хилари смыла пену и выбралась из ванны.
— Как все это странно. И ты думаешь, что сможешь жить в Англии?
— В настоящий момент в этой идее есть масса соблазнов, — многозначительно ответил он.
— Оставь свои шутки, Моррис. — Она стыдливо прикрылась полотенцем. — Ты прекрасно знаешь, что это лишь эпизод.
— Почему ты так думаешь?
Она пристально на него посмотрела:
— И сколько женщин было в твоей жизни?
Он неловко заерзал в уже остывшей воде и открыл кран.
— Это нечестный вопрос. В определенном возрасте мужчина начинает находить удовлетворение с одной-единственной женщиной. Он хочет стабильности.
— Да, но скоро вернется Филипп.
— А ты как будто сказала, что он остается?
— Нет, его надолго не хватит. Вернется как миленький, поджав хвост. Вот уж кто точно хочет стабильности!
— А может, нам его присватать к Дезире? — пошутил Моррис.
— Бедная Дезире. Хватит с нее страданий. — В это время снова зазвонил телефон. — Пожалуйста, Моррис, вылезай побыстрее и одевайся. — Она накинула халат и вышла.
Плавая в ванне и поигрывая гениталиями, Моррис задумался над словами Хилари. Сможет ли он жить в Англии? Полгода назад вопрос был бы неуместен, а над ответом и думать было нечего. Но теперь у него уже не было той уверенности… Некоторым образом это помогло бы решить проблему его дальнейшей карьеры. Раммидж, конечно, не самый лучший в мире университет, но человеку с его энергией и идеями здесь есть где развернуться. И едва ли кто из американских профессоров обладал в Раммидже неограниченной властью заведующего кафедрой. А встав у руля, вы можете крутить его как вам угодно. С его опытом, инициативой и международными контактами он добьется того, что о Раммидже заговорят, и это будет даже занятно… Моррис стал рисовать наполеоновское будущее своей карьеры в Раммидже: сначала он разделается с обветшалой готической программой и заменит ее безупречно логичной системой дисциплин, учитывающей научные достижения в литературоведении с начала 20 века; потом организует аспирантский центр изучения Джейн Остен; введет для студентов обязательное пользование пишущей машинкой, пригласит к себе американских ученых, бежавших от студенческих революций; будет устраивать конференции и издавать новый журнал…
