— Но и на ИВЛ мы её не можем долго держать. Потому что препараты, позволяющие нам управлять аппаратным дыханием, вызывают медикаментозную депрессию плода. Ситуация патовая. Сейчас мы снимем её с ИВЛ, потому что слегка нормализовали показатели. Как только она придёт в сознание — всё повторится по новой. Поэтому мы должны…
Аркадий Петрович снова оглядел молодых. Затем пристально глянул на Оксану Анатольевну.
— Я уже вызвала. Просто не хотела мешать вашему театрально-педагогическому процессу.
— И это вы, господа! — снова обратился Святогорский к молодым. — Находитесь в условиях стационара, могущего обеспечить вас квалифицированной и специализированной смежной помощью в любое время дня, и чуть похуже — ночи. А если бы вы были в условиях фельдшерско-акушерского пункта?!
— Да кого же вы вызвали? — не выдержал один из интернов.
— Сосудистого хирурга. Сосудистого хирурга. — Со вздохом разъяснил Святогорский. — Только сосудистый хирург, а точнее — бригада сосудистых хирургов, — могут помочь в данной клинической ситуации. С помытой бригадой акушеров на случай «если».
Бригада сосудистых хирургов извлекла тромбоэмболы из вевтей лёгочной артерии беременной Олесюк. Поскольку некоторое время после отключения от аппарата искусственного кровообращения её сердце не запускалось — то и акушеры сделали свою работу. И родился на свет божий младенец с экстремально низкой массой тела, девятьсот граммов. И забрал его мрачный Ельский к себе в реанимацию. И появился наконец муж Олесюк, который был занят важными делами где-то за границей. И выяснилось, что она действительно много курила, что несколько лет назад пила противозачаточные таблетки. И что у бабушки её, и у матери её всё было далеко не в порядке с сосудами в целом, с венами — в частности. И обе они умерли от ТЭЛА. Не дождавшись внучку/правнучку. Потому что смерть, как неотъемлемая составляющая жизни, тоже весьма неотложное состояние.
Впрочем, и муж Олесюк, и жена Олесюк были счастливы рождению дитя. И были благодарны врачам. Родин устроил всему родильному дому тренаж по неотложным состояниям. И ответственным дежурным врачам в очередной раз запретили на дежурствах не то, что ложиться на кровать, а к кровати подходить и близко. Тут ему стало стыдно. В этот момент произносимой им пламенной речи в конференц-зале. Во-первых, ответственным дежурным врачом в ту смену была его жена. Во-вторых — его жена была беременна. А им, как известно, надо отдыхать. Хотя бы по ночам. В идеале — спать. Ну, или хотя бы прилечь на койку, полежать. Чтобы разгрузить венозный кровоток. Который во время беременности очень сильно перегружен, в связи с изменениями в свёртывающей системе крови при беременности.
Жизнь полна парадоксов.
Парадоксы полны неотложными состояниями.
Неотложные состояния полны жизнью и смертью одновременно.
Особенно — неотложные состояния при беременности.
Парадокс?..
Татьяна Георгиевна Мальцева встретила человека, прилетевшего из Америки. В означенный в последнем письме от него день и час. Вышла к гейту, на который указало табло по номеру рейса.
Она не нервничала. Всё было предрешено. Ощущение предрешённости, при отсутствии решения — это и называется — парадокс.
Он вышел первым. Без багажа. Никогда не любил. Даже в те далёкие — господи, совсем близкие! — времена, когда не всем и не всегда можно было обзавестись «по месту прилёта» — не любил. Всегда и всем обзаводился на месте. Он везде и всегда был дома. Спокойный, уверенный. Мужчина. С которым всегда уверенно и спокойно. Размашистая, твёрдая, уверенная походка. Гад! Подошёл, посмотрел в глаза. В глаза поцеловал. И они пошли. Как тогда, по перрону, после Карпат. Как она всегда ходила с ним. Он шёл твёрдо, размашисто, уверенно. А Танька, его Танька Мальцева — уже официально доставшаяся Панину, — Танька носилась вокруг вприпрыжку, то хватая за руку, то отпуская и вертясь юлой. Целовала, висла у него на шее. Нежничала искренне, радостно, не напоказ. Некому и нечего было сейчас показывать. Нежничала, потому что была счастлива скакать вокруг него собачкой, целовать его, миловаться с ним. С ним, единственно только с ним она была всегда настоящей Танькой.[31]
Они подошли к её «крутой тачке». Когда-то он ездил на безумно «крутой тачке». На безумно «крутой тачке» он забирал её со свадьбы Панина с Варей. На той же «крутой тачке» он забирал её из кафе, где её оставил Панин, поскандалив, дав пощёчину и оставив без денег.
Она прожила с ним немало счастливых лет. Он очень любил её и всё прощал. Медленно, терпеливо воспитывал. А потом он разбился на трассе в очередной «крутой тачке». Они с Паниным были тогда уже старшими ординаторами. И всё стало таким…
И всё перестало быть в тот день, когда она села в самолёт Нью-Йорк-Денвер.
Он протянул руку. Она дала ему ключи. Он сел за руль. Некоторое время ехали молча.
— Я видела тебя в морге. Я опознала тело. Я похоронила тебя.
— Это был не я.
— Как ты мог так со мной поступить?!
— На кону была твоя жизнь.
Мальцева красноречиво посмотрела на него. Разъяснений не последовало. Хотелось убить его. Возненавидеть. Но не получалось. Больше всего хотелось с ним в койку.
— И это всё?! «На кону была твоя жизнь» — и это всё?!
— Это всё.
— Мне мало!
— Это же ты.
Он улыбнулся. Сам себе. И это была та самая улыбка…
— Я убью тебя!
Молчание.
— Ты понимаешь, что я пережила?!
Молчание.
— А если бы мы не встретились в самолёте?
Снова та самая улыбка. И этот голос. Боже! Как она скучала по этому голосу. По этой улыбке. По этим манерам. По этим рукам. По этому покою.
— Ты обладаешь удивительным качеством, Мальцева. Ты всегда предвосхищаешь события. Я помню твоего учителя ремесла. Ты была зелёной студенткой, когда он брал тебя с собой в родзал. Потому что ещё ничего не понимая, путаясь в теоретических знаниях и не умея толком применять их на практике, ты умела предвосхищать события. Ты — маг. Очень торопливый, очень юный суетливый маг. Ты совсем ненадолго опередила время, когда гриф «Совершенно секретно» превращается в гриф «Для служебного пользования». Через полгода я бы сам нашёл тебя. Как я никогда и не терял тебя.
— Ненавижу!
— Очень рассчитываю на это.
— Ты изменял мне?
— Никогда.
— Дрочил в туалете двадцать лет?
— Узнаю брата Васю.
— Куда мы едем?
— Сперва к тебе, в холостяцкую берлогу, а затем — к Панину в особняк.
— Но я замужем! У меня работа! У меня дочь от Панина… Я могла выйти замуж сто пятьдесят раз. И нарожать кучу детишек! Я могла быть счастлива.
— Ты счастлива?
— Сейчас — да. Но это ничего не значит! Потому что столько всего… И это невозможно! Меня разрывает! И я не знаю, что делать и как…
— То есть — ничего не изменилось за двадцать лет.
Не вопрос. Констатация факта. И снова эта улыбка, которой ей так не хватало.
— Давай так. Как буквально вчера, когда мы утром пили кофе, немного болтали, я попросил тебя запомнить всё в точности, потом поцеловал тебя и уехал на работу. Помнишь?
Этот разговор она никогда и не забывала.
— Ты сказал: что бы ни случилось — мы будем вместе. Но ты всегда говорил. И обманул!
— Не обманывал. … Сказал позже. Когда поцеловал.
— Сказал: не живи моментом, планируй. Но в рамках плана всегда руководствуйся моментом. — Мальцева рассмеялась. — Очень хирургическая тактика, между прочим.
— Ну вот. Что руководит тобою в данный момент?
— Желание тебя убить. Убить за то, что ты погиб. За то, что у тебя были бабы и дети до меня…
— За это ты всегда хотела меня убить.
— Хочу прояснить всю эту дикую чушь со шпионской историей. Хочу понять, почему и как…
— Основной диагноз! Танька! Сосредоточься. Основная тактика момента в применении к конкретике данной неотложной ситуации.
— Я хочу тебя до умопомрачения. До боли внизу живота!
— Вот! Поэтому мы и едем сейчас к тебе. На этом и сосредоточимся.
— Но я резала себе вены! Я же могла по-настоящему…
— Не могла… Он такой театрал, наш прекрасный Аркадий Петрович. Такой мистик в душе. Так что всей этой «дикой шпионской чуши» просто не было места укорениться в его разуме. Но должен же кто-то всегда оказываться в нужное время в нужном месте, не так ли?
— Святогорский? Так он?.. Он знал? Ты следил за мной?! Ты…
— Брось. Я сказал: мы всегда вместе. Я не обманывал.
Они подрулили к её подъезду. Он запарковался на её место. Обошёл машину, открыл дверь, подал руку.
Поднялись молча. Она еле попала ключом в замок. Её трясло.
