— Но, наверно, того, что они зарабатывали, хватило бы на питание?
— Ха-ха! А ты знаешь, какой убыток терпел бы я сам, если бы брал себе учеников! Во-первых, какой клиент согласится, чтобы на его голове практиковались? А во-вторых, если бы клиенту не понравилось, как его обслужили, в другой раз он уже не пришел бы. Ты же мне понравился, вот я и согласился тебя взять.
Ко Пан Хмуэю оставалось только поблагодарить и согласиться на любые условия.
На следующий день, манипулируя ножницами и гребенкой вокруг собственной голой коленки, он начал постигать искусство парикмахера. Целый месяц Ко Моун учил его управляться с ножницами и машинкой, но к клиентам не подпускал. Ко Пан Хмуэю же не терпелось применить свои знания на практике. Однажды, когда Ко Моун спал, ему удалось заманить мальчонку из соседней китайской чайной. Тот сначала сидел смирно, но, когда Ко Пан Хмуэй пустил в ход машинку, закричал благим матом. На крик прибежали Ко Моун с женой и родители несчастной жертвы. Что тут началось!
— Ты соображаешь, что делаешь? — набросился на ученика учитель.
— Я хотел попробовать на живом человеке, — оправдывался Ко Пан Хмуэй.
— Убирайся вон! Чтобы твоего духу здесь не было! Всех моих клиентов отвадишь, — не унимался Ко Моун.
— Я больше не буду, — без конца повторял Ко Пан Хмуэй.
Ко Моун сжалился над парнем и пошел просить извинения у хозяина чайной.
Вот уже больше месяца Ко Пан Хмуэй жил и питался в доме Ко Чи Кхина и ничего не платил им за это. Он уже привык к недовольным взглядам жены друга и попросту не замечал их. Но однажды приехала мать жены и принялась отчитывать дочь за то, что держит нахлебника в доме. Причем говорила она это нарочито громко, чтобы услышал Ко Пан Хмуэй.
Прошел еще месяц. Ко Пан Хмуэй понемногу начал работать самостоятельно. Но по-прежнему жил у Ко Чи Кхина. Как-то мать жены затеяла с ним разговор:
— Послушай, парень, а не кажется ли тебе, что ты слишком загостился в этом доме? Твой друг уж который месяц сам без работы, а еще ты сидишь на его шее. Меня поражает твоя наглость.
— Но я учусь ремеслу, вы же знаете, — сгорая от стыда, ответил Ко Пан Хмуэй. Он понимал, что Ко Чи Кхин сделал все возможное, чтобы оттянуть этот разговор.
— Я понимаю, что ты учишься. И все-таки ты должен бы давно уже понять, что мы сами сейчас на грани голода. Совесть-то у тебя должна быть? Нельзя же все время думать только о себе!
Ко Пан Хмуэй встал из-за стола, вымыл за собой тарелку и вышел из дома. Он отправился к Ко Моуну, чтобы попросить его о помощи. Ко Моун выслушал его внимательно. Потом молча удалился. Вернулся он минут через двадцать — видимо, совещался с женой — и, обращаясь к Ко Пан Хмуэю, решительно заявил:
— Нет, друг, кормить тебя мы не сможем. Сам знаешь, какие сейчас времена. Жизнь в Рангуне нелегкая, и дела в парикмахерской неважные.
Ко Пан Хмуэй молча вышел на улицу и побрел куда глаза глядят.
Ноги сами собой привели его в район Мейникоун. Неподалеку от чайной тетушки Оун его настиг ливень. Ко Пан Хмуэй стал быстро соображать, где бы укрыться, и вдруг увидел китайскую парикмахерскую. На крылечке под навесом сидел хозяин.
— Вам, случайно, не нужен парикмахер? — спросил Ко Пан Хмуэй.
— Придется немного подождать. Сейчас его нет, но скоро должен прийти, — ответил китаец на ломаном бирманском языке.
Ко Пан Хмуэй смотрел на китайца, ничего не понимая. Потом сообразил, что китаец не понял его вопроса.
— Да я не стричься. Я сам хочу наняться парикмахером. Я умею хорошо стричь.
— Эй, жена, — крикнул он, — поди-ка поговори тут.
На крыльце появилась толстая китаянка.
— Что тебе, молодой человек? — спросила она.
— Да я насчет работы. Нет ли у вас места?
— Ты умеешь стричь?
— Ну да, умею!
— Нам как раз нужен парикмахер на постоянную работу. А то с поденщиками извелись. Придут, два-три дня поработают и больше глаз не кажут.
— Я готов работать постоянно, — обрадовался Ко Пан Хмуэй.
— Где ты живешь?
— В районе Капли. На Пятой улице.
— Жена, дети есть?
— Один я. Если возьмете на работу, сюда переселюсь.
— Вот это хорошо. Удобно, когда работник всегда под рукой, — согласилась хозяйка.
Хозяин по-прежнему сидел на крылечке, смотрел на проезжающие машины и в разговоре участия не принимал.
— Мы сами тоже в деревне жили. Накопили денег и в Рангун переехали. Советчиков тут много. Один советует одно, другой другое. Не заметили, как все деньги растратили, и остались вот с этой парикмахерской. Дела мы этого не знаем. А люди, которых мы нанимали, обманывали нас, как могли. В общем, если хочешь, приступай к работе.
— Я согласен!
— Когда начнешь?
— Сегодня переберусь сюда, а завтра с утра и начну.
— Хорошо. Ну а насчет денег… Как и всюду. Половина выручки твоя.
— Хорошо.
— А где питаться будешь?
— Ума не приложу. Если в город ездить, будет много времени уходить.
— Вот что. Питаться будешь здесь, — решительно заявила хозяйка.
— Питание, как и везде, обойдется тебе в тридцать пять джа за месяц.
Эта цифра испугала Ко Пан Хмуэя. «Заработаю ли я столько вообще», — подумал он, но счел за лучшее не торговаться.
— Хорошо. Я сейчас съезжу за вещами, — сказал он, рассчитывая быстро обернуться, чтобы успеть уже и поужинать здесь.
— А ты не спеши, — словно прочитала его мысли хозяйка. — Поешь там спокойно, отдохни, а потом и приедешь.
Преждевременно радовался Ко Пан Хмуэй, полагая, что ему крупно повезло. Парикмахерская стояла в стороне от людных улиц, и больше двух-трех клиентов туда не заглядывало. Видно, поэтому прежний хозяин и продал ее китайцу. Весь дневной заработок Ко Пан Хмуэя составлял пятьдесят — семьдесят пья. Причем хозяйка немедленно забирала все заработанные им деньги. Он подсчитал, что при таком положении вещей ему не удастся получить в месяц более десяти — пятнадцати джа. Если к тому же ему придется платить за питание тридцать пять джа, то с каждым месяцем его долг хозяевам будет увеличиваться на двадцать джа. Чем же это в конце концов кончится? Ко Пан Хмуэй даже подумать об этом боялся.
Между тем хозяйка из страха перед полным разорением стала усиленно экономить на питании. Ко Пан Хмуэю, таким образом, пришлось пережить еще одно разочарование — он знал, что китайцы любят поесть, и был ужасно рад, когда хозяйка предложила ему питаться с ними вместе. Теперь голодный желудок все чаще заставлял Ко Пан Хмуэя вспоминать вольготное житье в деревне, когда он каждый день мог есть мясо.
Если бы Ко Пан Хмуэй был искусным парикмахером, может быть, число клиентов постепенно и увеличилось бы. Но, как правило, доверившись ему однажды, люди в другой раз уже обходили парикмахерскую стороной.
Вот уже третий день в парикмахерскую не заглядывал ни один клиент. Хозяин с хозяйкой то и дело бросают в его сторону гневные взгляды. Они, конечно, понимают, что все это происходит от того, что неопытен новый работник. Под вечер, когда хозяин с хозяйкой сидели на крыльце, возле них остановился какой-то старец с сумой, полной бутылок.
— Возьмите меду, — предложил он.
— Нам не нужно, — ответил хозяин.
— Возьмите. Всего пять джа прошу за бутылку, — не унимался старец.
— Не надо, говорю, — повторил хозяин.
Но старец знал свое дело.
— Так это же настоящий дикий мед. Попробуй. Если это окажется не чистый мед, я с тебя и одного пья не возьму!
Старец подошел к китайцу и насильно налил мед ему в ладонь. Ко Пан Хмуэю так понравилась эта сцена, что он не мог удержаться от смеха.
Хозяйка зло взглянула на него и сказала:
— Я смотрю, ты все веселишься. Работать не работаешь, а ешь исправно. Так дело дальше не пойдет. Я отказываюсь кормить бездельника. Можешь идти на все четыре стороны. А парикмахерскую продам тому человеку, который недавно приходил.
