— Нет! — завыл Джимми.
Охранник опять вытащил обращение Джимми из кармана своих штанов и, заново просмотрев его, прочел несколько фраз:
— Закрыть музей холокоста, потому что его существование огорчает гоим? Ты действительно веришь в такую чушь, Джим, или это еще один из твоих приколов? Неужели ты в самом деле думаешь, что они не любят евреев потому, что еврей — это судия? Неужели это все, что их волнует? Это не трудный вопрос. Джим, ответь мне на него, пожалуйста. Трудный вопрос — это как может человек, садящийся на борт самолета в Тель-Авиве, пронести с собой все это железо. Мы еще успеем подвесить тебя за уши, чтобы получить ответ на этот вопрос, но сейчас я не об этом тебя спрашиваю. Пока мы не будем крутить тебе яйца, это попозже, мы еще поработаем с твоими глазными яблоками, с деснами и коленями, мы еще отыщем все укромные болевые точки на твоем теле, чтобы получить ответ на этот вопрос, но пока я тебя спрашиваю исключительно из личного интереса и для расширения кругозора грязной обезьяны из Кливленда с сильным, неподавляемым подсознанием: неужели ты действительно веришь во все, что тут понаписано? Говори, не смущайся: к грубому нажиму я смогу прибегнуть в туалете, когда мы там запремся вдвоем и я достану до всех укромных местечек твоего тела. А пока меня гложет чистое любопытство. В самой утонченной форме. Я сам скажу тебе, что я про это думаю, Джим, — я думаю, что это еще одно заблуждение, еще один самообман: вы, евреи, думаете, что можете выступать для них в роли судии. Разве я не прав, Натан, что вы, образованные евреи, склонны к серьезным заблуждениям?
— Думаю, что это так, — ответил я.
Он добродушно улыбнулся:
— Я тоже, Нат. Ну конечно же, вы можете случайно встретить мазохиста-нееврея, у которого в голове бродят мыслишки о моральном превосходстве евреев, но в основном, Джим, я должен тебе сказать, они думают совершенно иначе. Большая часть неевреев, услышав про холокост, плюет на это с высокой колокольни. Нам не нужно закрывать «Йад ва-Шем», чтобы помочь им забыть, — они и так уже забыли про холокост. Честно говоря, я не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме евреев, был так сильно озабочен всем этим делом, как ты, — вот и Натан тебе скажет то же самое. По-честному, вот что я думаю: они в большинстве своем вообще не считают, что евреи для них — высший судия; наоборот, они считают, что евреи отхватили себе слишком большой кусок пирога, — мы слишком часто мельтешим перед глазами, нас не остановить, и мы, черт нас всех побери, сожрали слишком большой кусок пирога. Только попади в лапы к евреям, — которые все в преступном сговоре против всего мира, — и тебе каюк. Вот что они думают. Но тайный сговор евреев — это не сговор верховных судей, это заговор Бегиных! Он высокомерен, он неприятен, он бескомпромиссен — он говорит так, что ты и рта раскрыть не сможешь. Он — Сатана. Сатана затыкает вам рты. Сатана никогда не даст делать добро, каждый здесь Билли Бадд![101] А еще есть этот мужик, Бегин, который всегда будет затыкать вам рты и никому не позволит сказать ни слова! Потому что у него имеется ответ на все! В мире не найдется ни одного человека, который бы лучше воплощал в себе всю сущность двуличия, чем этот Менахем Бегин! Он главный специалист в этой области! Он говорит гоим, какие они плохие, и поэтому он сам может измениться и стать плохим! Вы думаете, они ненавидят еврейское суперэго? Нет, они ненавидят еврейское самосознание. Какое право эти евреи имеют на то, чтобы обладать самосознанием? Холокост должен был заставить их навсегда забыть о самосознании! Вот здесь-то у них и начинаются проблемы в первую очередь. Ты думаешь, они считают нас выше себя из-за холокоста? Мне неприятно говорить тебе об этом, Джим, но в лучшем случае они полагают, что немцы, пожалуй, слегка перехватили через край. Они думают: «Не может быть, чтобы они были такие плохие, даже если они все были евреями!» Если кто-нибудь скажет тебе: «Я ожидал большего от евреев», не верь ему. Он ожидал самого худшего. Вот что все они обычно говорят: «Мы хорошо знаем, что вы — свора голодных псов, и если дать вам палец, вы, сукины дети, всю руку откусите. Вы проглотите полмира, не говоря уж о бедной несчастной Палестине. Мы знаем про вас все, и теперь пришла пора поставить вас на место. А как? Каждый раз, когда вы сделаете хоть один шаг, мы будем говорить вам: „Но мы ожидали большего от евреев, мы предполагали, что евреи будут вести себя лучше“. Они предполагали, что евреи будут вести себя лучше? А что такое случилось? Поскольку я всего лишь толстолобая грязная обезьяна, я мог бы подумать, что это им надо срочно улучшить свое поведение. Почему это мы — единственный народ на свете, который целиком входит в эксклюзивный клуб моральных уродов с плохим поведением? Но видишь ли, истина в том, что никто нас не считал хорошими даже до холокоста. Разве не так думал Т. С. Элиот?[102] Я даже не буду упоминать Гитлера. Это все зародилось не в его крохотном умишке. Как зовут этого героя из стихотворения Т. С. Элиота, этого маленького еврея с сигарой? Скажите нам, Натан, — если вы написали целую книгу, если вы „хорошо известны“ и „напуганы до мозга костей“, вы должны быть в состоянии ответить на этот вопрос. Как зовут того маленького еврея с сигарой из замечательного стихотворения Т. С. Элиота?»
— Блайстайн, — ответил я.
— Блайстайн! Какое замечательное произведение создал Т. С. Элиот! Блайстайн! Великолепно! Ты думаешь, Т. С. Элиот возлагал большие надежды на евреев, Джим? Нет! Никаких надежд он на них не возлагал, если только не самые худшие. Все это тогда просто витало в воздухе: образ еврея с дорогущей сигарой во рту, идущего по головам и причмокивающего толстыми еврейскими губами от удовольствия. Что же они ненавидят? Не еврейское суперэго, дурень ты эдакий, нет! «Не делай этого, это нехорошо!» Нет, они ненавидят еврейское самосознание, говоря: «Я хочу это, и я возьму это», или же они говорят: «Я держу во рту толстую сигару, и, как вы, плевать я хотел на моральные нормы!» Да, но ты не можешь плевать на мораль! Ты — еврей, а еврей, как предполагается, должен быть лучше других. Ты знаешь, что я им говорю на заявление о том, что евреи должны вести себя лучше всех остальных? Я говорю: «Поздновато спохватились, ребята! Вы засовывали еврейских детей в газовые печи, вы разбивали им головы о камни, вы сбрасывали их, как мусор, в траншеи, и после всего этого вы думаете, что евреи должны вести себя хорошо? Как ты думаешь, Джим, сколько еще эти евреи собираются выть, вспоминая свой маленький холокост? А сколько еще все неевреи будут носиться с этим гребаным распятием? Спроси об этом у Т. С. Элиота. Речь не идет об одном-единственном несчастном святом, преданном смерти две тысячи лет тому назад, — я говорю об уничтожении шести миллионов евреев, которые только недавно были среди нас! Блайстайн с сигарой!» Послушайте, Натан, — сказал он, с добродушным юмором оглядывая меня, — если б только сегодня на борту этого самолета с нами был Т. С. Элиот! Я бы ему рассказал все про сигары. И вы бы помогли мне, Натан. Неужели вы, такая крупная фигура в литературе, не помогли бы мне вразумить великого поэта, прояснив ему кое-что насчет еврейских сигар?
— Если бы это было необходимо, — отозвался я.
— Следи за текущими событиями, Джим, — сказал моему соседу энергичный охранник, удовлетворенный словесными построениями в беседе со мной, и снова переключился на короткую образовательную программу, предназначенную в рамках полета для заблуждающегося автора листовки «Хватит вспоминать!»: — Вплоть до тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года евреи не причиняли им беспокойства, пока сидели у себя на своей маленькой исторической родине. До того времени только странные арабы хотели стереть с лица земли это крохотное государство Израиль, к которому все так великодушно относились. Да, евреям исключительно по доброте душевной дали крохотную территорию, которую едва можно найти на карте, — маленький клочок земли, чтобы оправдать собственное чувство вины, и с тех пор каждый хотел уничтожить это государство. Все тогда думали, что каждый еврей, живущий там, — это бедный беспомощный шнук, простофиля, которого нужно поддержать, и пока бытовало такое мнение, все было в порядке. Такой образ еврея, как маленького забитого шнука, всех устраивал: сельскохозяйственный рабочий в коротких штанах со своим трактором, кого он мог обмануть, кого мог испугать? Но вдруг эти двуличные и лживые евреи, эти хитрожопые тихони побеждают трех своих злейших врагов, нанеся им сильнейший удар и наголову разбив их дерьмовые армии за шесть гребаных дней! Они захватывают то и это, идя напролом, и в какой шок они повергают мировую общественность! Какого черта они придуривались все последние восемнадцать лет? Разве мы не беспокоились о них? Разве не проявляли благородство и великодушие? О боже, они снова нас всех провели! А ведь они убеждали нас, что они слабы. И мы предоставили им это гребаное государство! И вдруг оказалось, что они сильны, как все силы ада! Они разгромили все вокруг! А пока суть да дело, этот шнук, этот простофиля — еврейский генерал, вернувшись домой, заважничал. Этот еврейский шнук с генеральскими погонами повторял: «Ну, теперь все гоим вынуждены будут признать нас, потому что они увидели, что мы не слабее их!» ТОЛЬКО ПРАВДА ЗАКЛЮЧАЛАСЬ СОВСЕМ В ДРУГОМ, как ни крути, вашу мать. Теперь весь мир мог сказать: «Ну конечно, это все тот же старый еврей!» Еврей, обладающий мощью и силой? Еврей, который может вас обвести вокруг пальца? Еврей, который отхватил самый большой кусок пирога? Он стал организованным, он использует свое преимущество, он высокомерен, и он никого и ничего не уважает. Он появляется где хочет в этом проклятом богом мире, у него связи повсюду. И вот именно этого не может простить еврею весь мир, это для всех было, есть и будет невыносимым: Блайстайн! Обладающий силой и властью еврей с еврейским самосознанием, курящий длинную толстую сигару! Настоящее воплощение еврейской мощи!
