Ознакомительная версия.
— Простите, если я вас обидел. Я не хотел.
«Надо думать, он позвонил почти через восемь лет не для того, чтобы наговорить гадостей. Восемь лет… Восемь. Не может быть. Тот разговор в его кабинете был вчера или, в крайнем случае, позавчера. Я же помню каждое слово, каждую интонацию, каждый взгляд. А почему, собственно, я это все помню? Странная встреча с чужим человеком. С чужим… Но родного в нем почему-то больше, чем в ком бы то ни было. Почему?»
— …
— Почему вы молчите, Алина?
«А что я должна сказать? Что? Странные люди. Один требует слушать, другой — говорить».
— Просто…
— Что? Что?
— Слишком много врачей для одного дня.
От неловкого движения трубка снова падает в снег. Из глубины сугроба все еще доносится обеспокоенное:
— Алина? Алина?
Алина зачехляет штатив, несколько секунд провожает взглядом заходящее солнце, потом оборачивается к корреспонденту, улыбается как-то криво:
— Пойдем?
— А трубка? Достать?
— Не стоит.
— Ты что, Алин? Пожалеешь ведь.
— Пожалею.
— Так давай достанем!
— Отстань! И вообще, пойдем быстрее. Мне еще на кладбище надо успеть.
— Зачем?
— Бабушка говорила, здесь где-то дед похоронен. Хочу его могилу найти.
— А ты знаешь, на каком кладбище? Их здесь тридцать девять.
— Кажется, на Центральном. Ну, пойдем же!
— Алина, да что с тобой?
— Все в порядке, — Гальперин отмахивается от секретаря. «Вот ведь. Вызвал зачем-то, а зачем — забыл». — Все в порядке, Лена, — повторяет он, стараясь смотреть в обеспокоенные глаза женщины как можно строже. «А то развела тут: „Вам плохо, Владислав Андреевич? Владислав Андреевич, вы меня слышите? Владислав Андреевич, я сейчас кого-нибудь позову!“ А я ведь просто задумался. Неужели человеку нельзя отвлечься, уйти в себя хотя бы на пять минут, отрешиться от окружающего мира? Человеку можно, директору „Полиграфа“ — нет. Центр психологической помощи должен функционировать безукоризненно. И уж точно ни один человек здесь не должен заподозрить, что руководителю нескольких дюжин психологов, неврологов и патологов душевных болезней различных генезов самому необходима помощь подобного специалиста. Окажись Влад сейчас на кушетке пациента, какой первый вопрос был бы ему адресован любым, даже самым малоопытным врачом? Его бы точно спросили: „Скажите, на что вы рассчитывали, позвонив? Чего ожидали от этого разговора?“ Ну давай, Гальперин, отвечай: „Чего хотел? Зачем звонил? На что надеялся?“ Я не знаю. Не знаю. Не знаю!»
Влад мучает себя одними и теми же вопросами, на которые не может найти ответ уже несколько часов после бестолкового разговора с Алиной. То и дело пытается прекратить бесполезное самоистязание: то открывает папки с документами и смотрит в них невидящим взглядом, то листает истории болезней и читает, не вникая в смысл, то вдруг придумывает поручение, вызывает секретаря, через десяток секунд не просто не помнит, зачем приглашал, но и не замечает ее присутствия.
— Извините, Лена, — теперь Влад пытается улыбнуться, выходит криво и неуверенно, — я просто задумался. Вы идите, идите.
Секретарь кивает и послушно выходит из кабинета, но ее прямая спина кричит о том, что она не поверила ни одному слову начальника.
«Теперь станет донимать меня ежедневными намеками на необходимость хорошего отдыха»:
— В прошлом году моя подруга встречала Рождество в Риме. Вы представляете, про мебель — это чистая правда! Она в полном восторге от этой традиции. Говорит, стоит посмотреть обязательно.
— Риск получить утюгом по голове меня не вдохновляет.
«Или такой вариант»:
— А это правда, что с точки зрения психологии «возвращение в сказку» — чрезвычайно полезный прием для восстановления душевного равновесия?
— Да, бесспорно.
— По-моему, поездка в Лапландию или в Великий Устюг просто великолепный способ поднять себе настроение. А вы что скажете?
— Великолепный. Для Снегурочки.
«А это уже не намек. Откровенный дружеский совет, в котором я нисколько не нуждаюсь»:
— А в Новой Зеландии сейчас лето. Почему бы вам не слетать туда? Вы же врач, а у врачей известная присказка: солнце, воздух и вода…
— Леночка, вы что-нибудь слышали об арахнофобии?
— Нет.
Можно не сомневаться: незнакомое слово будет вбито в поисковой системе, значение его изучено, а полученная информация доложена персоналу клиники. Это Влада не беспокоит. Пускай лучше думают, что директор панически боится пауков, чем догадываются о существовании у него каких-то непонятных страхов, названия которым он и сам пока не придумал. Гальперин никогда не испытывал неуверенности в себе и не комплексовал при знакомстве с женщинами. Он был одним из тех немногих мужчин, которые способны подойти к любой, даже очень красивой незнакомке, не боясь отказа. А получив его, не принимать на свой счет. Что заставило его бездействовать в случае с Алиной, какая сила удерживала его от новых попыток установить контакт, он объяснить не мог. При этом не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о ней. Причем не как о какой-то посторонней женщине, эпизодом мелькнувшей в его жизненной книге, а как о человеке, которому должны быть отведены в этой истории самые длинные главы. Почему это происходит? Что до сих пор заставляет его думать об Алине, как о ком-то родном и настоящем, Гальперин не имел ни малейшего понятия. Мысли о большом и чистом иногда одолевали Влада, но никогда не казались правильным логическим обоснованием его душевного состояния, не оправдывали этой странной привязанности к Алине. За восемь прошедших лет в его жизни были три достойные женщины, ни одна из которых не оставляла его равнодушным. Он испытывал очевидные для влюбленного человека волнения души и тела и не сомневался в искренности своих ощущений. На последней даме он даже хотел жениться, но не сложилось. История закончилась около года назад, и Влад тогда действительно сильно переживал, и даже воспользовался советом Лены, и поехал-таки отдыхать на какой-то курорт, воспоминания о котором у него сохранились лишь в виде идеально побеленного потолка и замечательно мягкой кровати в номере. Он пролежал на ней два дня, практически не вставая и не разбирая чемодан. К морю не ходил, дискотек не посещал, еду заказывал в номер. Через сорок восемь часов улетел обратно в Москву, чтобы в очередной раз доказать себе: работа — лучшее лекарство от хандры. Самым интересным и загадочным для Гальперина в истории с Алиной оставалось то, что мысли о ней не покидали его ни тогда, когда в его личной жизни наступал очередной штиль, ни тогда, когда разыгрывалась буря. Эта женщина стояла особняком среди всех знакомых Гальперина. Мысль о том, что она есть на свете, доставляла ему удовольствие, вызывала улыбку. Надежда на то, что она справилась со своими проблемами, смогла преодолеть в себе страхи и комплексы, снять несуществующую вину за все произошедшее со своей сестры, раньше внушала оптимизм, а все, что писала пресса теперь, приносило такие переживания, как будто речь шла об очень близком Владу человеке. Может быть, именно поэтому он решил позвонить сейчас? Может, почувствовал, что она нуждается в помощи? И права ли мама, что он до сих пор рассчитывает на какие-то иные отношения с Алиной, кроме дружеских? И если это действительно так, то что на самом деле может иметь против этих отношений всегда смиренная и благожелательно настроенная ко всему миру монахиня?
Влад продолжает отрешенно сидеть за своим столом. Ворох документов, требующих срочного рассмотрения, несколько папок с карточками пациентов, истории болезней, прием пациентов, к которому надо внимательно готовиться, — все отошло на второй план. Он не может избавиться от мыслей от странного разговора с Алиной, он пытается понять самого себя, хочет найти ответ на вопрос: зачем он ей все-таки позвонил, что хотел услышать? Гальперин — психолог. Кто, как не этот специалист, великолепно понимает: если человека что-то тревожит, он не может успокоиться, пока не найдет хоть какой-то способ устранить причину волнения. Влад знает многое о таком состоянии, как тревожность, он понимает, что не оно сейчас довлеет над ним. При ярко выраженной тревожности человек испытывает ощущение беспомощности, безвыходности, незащищенности, затрудненности принятия решения, бессилия. Гальперин, напротив, преисполнен решимости что-либо предпринять и как можно быстрее. Но что? Что? Для того чтобы понять это, решить, как действовать, необходимо вытянуть из себя глубинные мотивы собственных поступков.
Гальперин сжимает голову руками. Круговерть мыслей бешеным ритмом пульсирует в висках. «Психолог, нуждающийся в психотерапевте! Великолепный врач! Лучше не бывает! То поиски по всему свету, то метания в Москве, то глубинный анализ фотографий, то восемь лет абсолютного забвения, то внезапное озарение, срочная поездка в Мурманск. Стоп. Вот оно. Да. Та самая ниточка. Кажется, нащупал. Да. Точно. Ведь до свидания с матерью я даже не был уверен в том, что стану снова искать Алину. Да, я узнал, что у нее не все гладко в личной жизни, да, увидел, что она опять постоянно живет в Москве, да, почувствовал, что в новой ссоре с сестрой необходимо искать старые проблемы, да, испытал желание помочь, да, поделился своими ощущениями с матерью. Но если бы не ее странная реакция, я бы, возможно, так и не решился воплотить задуманное в жизнь. Но что я сделал после возвращения из Мурманска? Сразу же позвонил Алине. Почему? К чему такая спешка? Да элементарно же. Я чувствую, что от меня что-то скрывают, и хочу разобраться в тайнах за семью печатями. Матушка упрямо молчит и даже на образах клянется, что доказывает лишь важность секрета. Алина ни о чем не догадывается — это очевидно. Ее голос в трубке был чрезвычайно удивленный и все еще слегка обиженный за ту давнюю встречу. Больше в нем не было ничего: ни страха разоблачения, ни чувства вины, ни смущения».
Ознакомительная версия.
