Она наконец смогла спокойно, горько и жалобно поплакать, не опасаясь, что будет застигнута кем-нибудь за этим постыдным и недостойным ее занятием, и, как ни странно, слезы несли с собой облегчение. В это она никогда не верила раньше, относя плачущих людей к категории слабаков, не заслуживающих внимания и сочувствия. Сильным же людям, полагала она, слезы не могут принести ничего, кроме позора. Теперь, в душистой влажной темноте, под ласковое ворчание воды, слезы несли ей умиротворение и покой, она начала дремать, мысли в голове путались, словно растворяясь в горячих ароматных парах, и вслед за ними ослабили свою железную хватку обида и страх – ее безжалостные палачи на протяжении всех последних бессонных ночей и дней.
В полусне ей показалось, что кто-то, почти неслышно, крадучись приближается к ней. Но, не желая нарушать покой приятного оцепенения, она вяло отмахнулась от этого чувства: «Это та девочка, что привела меня сюда, наверное, зашла проведать… Ничего. Пускай себе заходит, слез в темноте она не разглядит…»
Сон уже почти овладел ею, мягкий, добрый, обволакивающий, но снова посторонние звуки попытались разорвать его ласковые объятия. На этот раз они были не так вкрадчивы, как первый раз. «Зачем они тревожат меня, надо сказать, чтобы не мешали», – подумала женщина, и это была последняя ее мысль в этой жизни.
Она ощутила страшный удар неведомой силы, вырвавшийся словно откуда-то из толщи ласковой воды. Этот удар сотряс ее тело в страшной судороге, пронзил его болью, но она, к счастью своему, этого уже не почувствовала: когда ударная волна достигла ее сердца, оно мгновенно остановилось, не выдержав ее сокрушительной силы.
Смерть Раисы Егоровой выглядела вполне естественной. Совершенно логичной, и, в сущности, единственной, представлялась версия сердечного приступа, вследствие которого и наступила скоропостижная смерть. Первым к этому выводу пришел врач «скорой помощи», на всякий случай вызванной в салон. Он дал соответствующее заключение и вызвал машину для перевозки трупов, которая доставила тело женщины в морг.
Сегодня молодая женщина решила не просто со вкусом пообедать, а устроить себе настоящую маленькую пирушку. Она была уверена, что имеет на это полное право: от заветной цели ее отделял всего один день. Но насладиться размышлениями на эту тему еще раз, без особой на то необходимости, а просто, удовольствия ради, все проанализировать и снова с упоением констатировать, что самая сложная в ее жизни игра блестяще сыграна, ей хотелось медленно, растягивая удовольствие и сочетая его с удовольствием от своего одинокого пиршества. Впрочем, одиночество нисколько не тяготило ее, напротив, оно было обязательным условием того, что полученное наслаждение будет полным и абсолютным. Кроме того, это был своеобразный и очень значимый ритуал расставания с одиночеством, которое долгое время было ее унизительным, тягостным, доводящим до исступления, но постоянным и неизменным спутником. Теперь этому настал конец и, прощаясь с одиночеством, она воздавала ему должное, ибо многому научилась и многое вынесла для себя из долгих дней и ночей совместного существования, это была их прощальная трапеза, и посторонним не было на ней места.
Выбирая ресторан, соответствующий предстоящему торжеству, она некоторое время колебалась между модной, но простоватой по своей фольклорной сути «Царской охотой» и классическим, консервативным, овеянным, однако, легким флером галантного парижского шика «MAXIM'S». Ему в итоге и было отдано предпочтение.
Отпустив такси на углу Тверской и Манежной, молодая дама, одетая в строгий черный костюм, естественно и в то же время безупречно сидящий на хрупкой фигуре, что само по себе лучше всяких этикеток указывало на подлинное творение одного из домов высокой моды, не спеша последовала к стеклянным дверям ресторана «MAXIM'S», возле которых высилась монументальная фигура швейцара, сияющего золотом генеральской кокарды и серебром начищенных до блеска пуговиц на форменной тужурке.
Несмотря на аристократическое происхождение, костюм дамы был прост и смотрелся вполне деловым, если бы узкий черный лацкан жакета не украшала старинная платиновая брошь в виде крупного паука. Телом насекомому служил огромный овальный бриллиант, второй – круглый, чуть меньшего размера – был головой, а изогнутые паучьи ножки, по шести с обеих сторон тела, были усыпаны россыпью мелких алмазов. Несмотря на некоторые несовпадения с традиционным образом, паук казался живым, переливался сияющими алмазными чешуйками и, кажется, собирался прыгнуть или неожиданно бежать куда-то – так естественно изогнуты и динамичны были его тонкие конечности.
Дама была одна и шла пешком, почти сливаясь с пестрым потоком прохожих, но опытным глазом швейцар издалека распознал в толпе возможную клиентку и предупредительно распахнул тяжелую дверь, за что награжден был слабой улыбкой и царственным кивком красивой головки. Дама прошествовала через бар ресторана, в котором неспешно потягивали пиво с солеными орешками два немца, судя по внешнему виду – серьезные предприниматели или старшие офицеры солидных банков.
– Проститутка? – вяло поинтересовался один из них, проводив юную женщину долгим оценивающим взглядом.
– Не думаю, – отозвался его приятель. – Разве ты не видел брошь? Это же целое состояние.
– Не «бижу»?
– Нет, поверь мне, я знаю толк в камнях.
– Но это странно: сейчас – не вечер.
– Русские дамы надевают бриллианты, далее отправляясь в супермаркет.
– О?! – отреагировал на любопытную информацию первый и снова занялся своим пивом – у русских действительно много странностей.
В зале ресторана, в точности повторяющем интерьер парижского «MAXIM'S» темными деревянными панелями, обилием зеркал, пасторальной росписью стен, сочными цветными витражами и такими же светильниками, занят был один-единственный столик, за которым обедали двое русских, манерами, костюмами и мелкими аксессуарами практически не отличающихся от немцев в баре. Их стол был уставлен обильными закусками, пили эти господа красное французское вино и были настолько увлечены беседой, что на юную даму не обратили ни малейшего внимания.
Она выбрала для себя маленький круглый столик на двоих у окна, в дальнем конце зала, и, оказавшись за ним, с облегчением почувствовала себя в полном одиночестве.
Изучению меню и винной карты сегодня посвящено было особенно много времени, но человечество за долгие ходы своего гурманства изобрело (или сохранило?) не так уж много изысканных блюд-аристократов в огромной массе вкусной еды, так что выбор ее снова был остановлен на бретонских устрицах, гусиной печени «фуа гра», тушенной в красном вине с трюфелями, и клубничном десерте «Романофф», представляющем собой россыпь свежих сочных ягод на небольшой тарелке, прикрытой сверху полукруглой сетчатой шляпкой-шатром из поджаренной карамели. Карамельный шатер легко разбивался ложкой и, крошась на мелкие кусочки, засыпал ягоды своими сладкими хрустящими осколками. К сему заказана была бутылка «Вдовы Клико» и красного бордоского вина «Шато-Марго» 1991 года.
Теперь можно было наконец, не спеша и смакуя каждую деталь, подвести итоги.
Итак, от блестящей, полной и окончательной, победы ее отделял, судя по всему, один лишь день. Всего один. Максимум два. Дольше ситуация, которая существовала сейчас, затягиваться не могла по ряду совершенно объективных причин. О том, какой будет ее новая жизнь, сейчас думать не хотелось – это было отдельное, сладостное и вполне заслуженное удовольствие: придумывать себе новую жизнь, вплоть до мельчайших и совершенно незначительных на первый взгляд деталей. Это было удовольствие – на потом, причем она была уверена, что испытает его уже не в одиночестве, и это было самым большим счастьем.
Последнее, самое существенное, препятствие на ее пути, которое долгое время страшно отравляло ей жизнь, прежде всего потому, что казалось непреодолимым, было устранено. Оставались еще две незначительные проблемы, которые ни в коем случае не могли помешать ее триумфальному шествию к вершине, но могли создать некоторые проблемы в будущем. Впрочем, с той же долей вероятности могли и не создать. Разумеется, логичнее было бы решать их именно тогда, когда они возникнут. То есть – в будущем. Но именно это ей и не нравилось. В будущем ждала новая жизнь, и она вступала в нее тоже совершенно новой, преобразившейся до неузнаваемости физически и морально, легко отбросив от себя, как фантик съеденной конфеты, все воспоминания о прошлом. Она была совершенно уверена, что на исходе следующего дня на земле родится новый человек, правда, взрослый и вполне сформировавшийся, а та женщина, что наслаждается сейчас изысканной трапезой, незаметно для окружающих и безболезненно для себя, этот мир покинет, только и всего. Может ли она позволить оставить после себя две незначительные проблемы, которые могут обозначиться несколько позже? Нет, эта немного странная, опустошенная женщина, безумно одинокая, так много страдавшая, но сумевшая преодолеть все преграды ради той, которая придет на ее место, так не поступит. Никогда. К тому же занять оставшийся день, а возможно – и целых два, ей было совершенно нечем. Просто ждать, оставаясь на месте, было совершенно невыносимо.
