Ознакомительная версия.
Елена притворилась, что не расслышала его последней фразы.
Дочитав до конца, главный врач похвалил:
– Дельно написано, Елена Сергеевна.
– Спасибо, Михаил Юрьевич. – Елена скромно опустила взор.
– Но вы понимаете, что это только начало? – Главный врач выдвинул верхний ящик письменного стола и, положив туда папку, резко, со стуком, закрыл его.
«Нервничаешь, – подумала Елена. – Правильно, я тоже нервничаю».
– Во-первых, Калинин, к сожалению, не слетит в одночасье. Некоторое время он будет еще сидеть на своем месте, и вам придется быть очень осторожной. Не только вам, но и вашим сотрудникам. Вы не хуже меня представляете, до каких размеров Анатолий Сергеевич станет раздувать любой ваш промах. С одной стороны – для того, чтобы подорвать доверие к вашей докладной, а с другой – чтобы отомстить.
– Я понимаю, – вздохнула Елена. – Но что поделать? Отступать некуда – Рубикон перейден.
– Во-вторых, не исключено, что вам придется озвучить все написанное в департаменте, возможно, что и перед Целышевским. Не оробеете?
– Стара я, чтобы робеть, Михаил Юрьевич, – пошутила Елена.
– Вам ли говорить о старости? – усмехнулся главный врач. – Эх, не были бы вы моей сотрудницей…
Елена покраснела от смущения.
– Это я так, мысли вслух, – поспешил добавить главный врач. – Не обращайте, пожалуйста, внимания. В-третьих… нет, пусть это сделает кто-нибудь другой из заведующих. Итак, что от вас потребуется? Бдительность и стойкость. Я могу на вас рассчитывать?
– Да, конечно, Михаил Юрьевич. – Щеки Елены все продолжали гореть. – Я буду стараться.
– Главное – сохраняйте спокойствие. Когда человек спокоен, он действует правильно. Не хотелось бы, чтобы наша с вами э-э… комбинация забуксовала на середине пути.
Вот он – момент истины, миг, когда открываются небеса.
Елена посмотрела в глаза главному врачу и сказала, стараясь сдержать волнение:
– Я сделаю все возможное, Михаил Юрьевич. Я буду очень стараться. И у Калинина не получится меня подставить. Я не дам ему такой возможности. Если, конечно…
Интригующая пауза, повлажневшие глаза и конечно же коронный номер притворщицы – полувздох-полувсхлип. Тот самый, за которым часто следуют долгие рыдания.
– Что «если конечно»? – забеспокоился главный врач.
Как и все мужчины, он не выносил женских слез, хоть и считал, что на него они не действуют.
– Если, конечно, не сойду с ума от своих личных проблем… – прошептала Елена.
Шептала она громко – главный врач был слегка туг на ухо.
– Ребенок болеет? – Глаза Михаила Юрьевича выражали искреннее сочувствие.
– Нет. – Елена суеверно постучала согнутым указательным пальцем по столешнице. – С ребенком все в порядке. Проблемы с мужем… Коготок увяз – все птичке пропасть.
– Что за проблемы? – участливо спросил главный.
– У него умерла мать, – ответ был заготовлен и отрепетирован. – Он очень переживал, пил, конечно. Я побоялась, что он может сделать что-то с собой… В итоге он попал в двадцать первую психиатрическую. Нагрубил врачам, а те в отместку выставили ему шизофрению, которой у него нет и никогда не было. Он сам врач, долго работал на шестьдесят второй подстанции…
– Если мне не изменяет память, это тот самый доктор, который имел обыкновение поливать своих коллег кипятком. – Михаил Юрьевич продемонстрировал свою осведомленность.
– Это из той же серии, Михаил Юрьевич, – вздохнула Елена. – Человек споткнулся, а люди решили, что он это сделал нарочно. Я сейчас только и думаю о том, как он будет жить дальше? Врачом работать уже не сможет…
– Он вам дорог? – перебил Михаил Юрьевич, явно опасаясь, что Елена вот-вот расплачется.
– Очень… – Пришлось на самом деле, без притворства, закусить губу, чтобы удержаться от слез.
– Диктуйте данные! – потребовал Михаил Юрьевич, снимая колпачок со своей перьевой ручки.
– Зачем? – «удивилась» Елена.
– Попробую вам помочь – вдруг получится.
– Ах, Михаил Юрьевич!
– Диктуйте.
– Данилов Владимир Александрович. Лежит в двадцать первой психиатрической больнице. Во втором отделении. Заведующий Лычкин Геннадий Анатольевич. Лечащий врач – Безменцева Тамара Александровна.
– И с обоими у вас конфронтация? – уточнил Михаил Юрьевич.
– Да.
Про то, что у нее есть копия с даниловской истории болезни, Елена говорить не стала. Только добавила:
– Если не удастся добиться правды в двадцать первой, то придется срочно ехать в Петербург и пытаться там…
– Не торопите события, – перебил Михаил Юрьевич. – Идите отдыхать. Как-никак суббота сегодня. Можно с ребенком куда-нибудь сходить.
– Он ждет меня в «Макдоналдсе», – сказала Елена, вставая со стула. – Михаил Юрьевич, я просто не нахожу слов…
– Вот и хорошо, что не находите, Елена Сергеевна. Вас там ребенок, наверное, уже заждался. Всего хорошего.
Главный врач вежливо приподнялся в кресле, но руки не подал. Намек был ясен: «Ступай, не задерживайся!»
– Всего хорошего и огромное спасибо! – выпалила Елена и уже в приемной услышала напутственное:
– Свои люди – сочтемся…
«Как же все иногда бывает просто!» – восхищалась она, чуть ли не бегом (на радостях, исключительно на радостях) пересекая полупустой субботний двор.
Действительно – просто. Можно было бы подумать, что провидение привело Калинина в директоры региона лишь для того, чтобы помочь Данилову.
В том, что у Михаила Юрьевича все получится, Елена не сомневалась. Нисколько не сомневалась. Один из административных принципов гласит: не умеешь – не берись. Раз уж берется, раз попросил дать ему информацию, значит, все будет хорошо. Может быть, уже сейчас Вовку переводят из коридора в палату… Нет, это слишком – всего пять минут прошло. И потом – сейчас выходные. Но в понедельник можно будет ждать новостей, и скорее всего, новостей приятных, радостных. Как же давно их не было – хороших новостей.
Калинин уже не беспокоил. На фоне всего пережитого одну-две недели поотбиваться от его нападок не составит труда. Пусть старается… Здесь ведь тоже палка о двух концах – все проблемы ее подстанции – это одновременно, и проблемы вашего региона, Анатолий Сергеевич. Рубите под собой сук сколько влезет – флаг, то есть топор вам в руки. Быстрее отправитесь на все четыре стороны. Так, пора звонить сыну – пусть доедает и выходит на улицу.
– Ты, мам, такая веселая! – одобрительно сказал Никита, усаживаясь на переднее сиденье. – Даже глаза блестят. Тебя повышают?
– Нет, не повышают. Но разве радуются только повышению?
– О чем еще можно столько времени говорить с начальством? – скривился сын.
– Тебе не хватило денег? – удивилась Елена, отъезжая от кромки тротуара.
– Мне не хватило места. А деньги остались – сто двадцать рублей, – ответил честный ребенок.
– Пристегнись! – напомнила Елена, только сейчас обратив внимание на то, что сын забыл про ремень безопасности.
– Уже! – доложил сын, щелкая замком.
– Куда поедем? – спросила Елена, не отрывая глаз от дороги.
– Давай в кино, как договаривались. А на обратном пути можно проведать Владимира. Ему будет приятно.
– Ему очень приятно, что ты о нем беспокоишься, но тебе там делать нечего. – Никита не в первый раз набивался проведать Данилова, явно желая набраться впечатлений для обсуждения с друзьями. – И потом, как мне кажется, он скоро выпишется.
– Интересно будет его послушать…
– Боюсь, что ничего интересного ты не услышишь, – «обломала» Елена. – Можешь не надеяться.
– Везет же людям, – вздохнул Никита. – И в морге работают, и в дурдоме лежат! А тут дом – школа – бассейн – дом – школа… Тоскливое существование. Что ты смеешься? Разве что не так?
– Нет, какой же ты все таки… – в последний момент Елена все же удержалась от слова «дурачок» – …любопытный!
Не помогло – сын надулся и целых три, если не четыре минуты обиженно сопел, глядя прямо перед собой.
«Везунчик» Данилов в это время наблюдал за тем, как первую палату покидает мужчина в палевом свитере и джинсах, до невозможности похожий на одного известного актера, и никак не мог вспомнить его фамилию. Мужчина шел налегке, а одна из дежурных сестер, явно хорошо «простимулированная», несла за ним две увесистые на вид спортивные сумки с вещами. Данилов и предположить не мог, что следующим «постояльцем» первой палаты станет не кто иной, как он сам.
Глава двадцать вторая
Omnia mutantur, nihil interit[12]
Ресторан был оформлен в деревенском стиле. На стенах аляповатые пейзажи и декоративные снопики колосьев вперемежку с какими-то сухоцветами, должно быть призванными изображать луговые цветы, с потолка там и тут свисают связки лука и перца, в углу – потертое конское седло, ставшее уже непременным атрибутом любого уважающего себя заведения подобного рода. Данилов, иронизируя, называл подобные дизайны «клиническими пасторалями».
Место было выбрано по двум причинам. Из-за умопомрачительно вкусного, как утверждал Полянский, мяса по-купечески, приготовляемого в горшочках, и из-за соответствия московскому «золотому стандарту» – чистота, шаговая доступность от метро, умеренные цены. Когда-то в этот стандарт входили и вежливые расторопные официанты, но это было очень давно.
Ознакомительная версия.
