Андрей Шляхов - Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома

Из главных ворот больницы выезжала «скорая помощь». «Двадцать первая», — машинально отметил Данилов, глядя на взятый в кружок номер подстанции. Услужливая память показала ему улыбающуюся физиономию доктора Миши, а вот фамилию подсказать забыла. С Мишей Данилов не раз сталкивался и болтал в приемных отделениях стационаров. Собственно, этим и ограничивалось их знакомство, начавшееся, когда Данилов помог коллегам с другой подстанции выгрузить из машины пациентку, весившую чуть ли не полтора центнера.

Однажды Данилов узнал, что Мишу уволили по статье. В стационаре случилась какая-то история — вроде бы Миша привез в реанимацию тяжеленного больного, который умер прямо на каталке, не дотерпев до койки. Миша пытался пристроить труп в стационаре, чтобы он полежал в каком-нибудь свободном помещении до приезда «труповозки», но не вышло: никто из больничных сотрудников не собирался возиться с чужим трупом. Своих хватало. Доктор Миша загрузил покойника обратно в машину, дождался приезда сотрудников милиции, составивших протокол осмотра трупа, и попытался спихнуть на них ожидание «труповозки», но снова потерпел неудачу.

«Полусуточная» смена вот-вот должна была закончиться. Перерабатывать доктору Мише не хотелось. Они втроем с водителем и фельдшером отъехали в самое глухое место больничной территории, выгрузили покойника, упакованного в черный пакет, прямо на травку (дело было в июне), положили ему на грудь документы, прижали их для надежности камнем и отбыли восвояси.

После страшного скандала, мгновенно докатившегося до ушей руководителя Департамента здравоохранения, всю бригаду уволили «по статье». Кто-то сказал Данилову, что Миша якобы перешел в область и работает на «скорой» в Подольске, но уже не на специализированной бригаде интенсивной терапии, а на обычной, линейной.

«Профессиональная деформация сознания, — улыбнулся Данилов. — Даже из прежней жизни я вспоминаю только истории про покойников».

Почему-то вдруг ему стало грустно и захотелось проехаться по городу на машине с мигалкой, захотелось кого-нибудь заинтубировать или сделать необходимую внутривенную инъекцию. Правда, при виде патологоанатомического корпуса ностальгия Владимира сразу прошла, уступая место реальной жизни.

На входе сидел незнакомый охранник.

— Куда идем? — спросил он, недружелюбно обшаривая Данилова взглядом.

— Учиться, — на ходу ответил Владимир.

Далеко уйти не удалось. Охранник догнал его и вцепился в левую руку профессиональной хваткой непускателя.

— Староват ты для ученика, как я погляжу, — прошипел он. — А ну вернись на улицу.

Как назло, вестибюль был пуст. Данилов немного опоздал, и все его коллеги уже были заняты: вскрывали, изучали гистологию, писали отчеты и протоколы.

— Я ординатор, — Владимир дернулся, но так и не сумел освободиться от бульдожьей хватки стража порядка.

— Документ есть? — пальцы охранника сжались сильнее.

— Нет, — Данилов снова дернулся, чувствуя, как рука начинает неметь.

— Не рыпайся! — посоветовал охранник, пытаясь увлечь Владимира к выходу.

— Пусти по-хорошему, — попросил Данилов; он был почти спокоен, мешало только участившееся сердцебиение и нахлынувшая головная боль.

— Ща! — пообещал охранник. — Выволоку за дверь и отпу…

Правый кулак Данилова с размаху впечатался в утиный нос охранника. Удар ногой по голени свалил стража порядка на пол. Владимир как следует заехал ему ногой в правый бок и обнаружил, что пинать лежачих, оказывается, очень приятно, особенно если при ударе они издают такой восхитительный полувсхлип-полувизг.

Данилов присел на корточки около сразу же замершего охранника и миролюбиво, чуть ли не по-дружески, поинтересовался:

— Что, больно?

Охранник кивнул.

— Скоро пройдет, — пообещал Данилов. — Зато теперь ты знаешь, как надо себя вести.

— Нельзя же без пропуска… — просипел охранник, утирая ладонью кровь, струящуюся из носа.

— Мне можно, — заверил Данилов, поднимаясь на ноги. — Имей в виду — если этот инцидент будет иметь продолжение, то тебе не поздоровится. Свидетелей не было. Я скажу, что ты напал на меня и пытался отобрать… ну хотя бы сумку.

Охранник ничего не ответил, неуклюже поднялся на ноги и захромал к своему столу.

Уже в раздевалке Данилову стало стыдно за это: «Что, больно?» — «Свинеешь, Вольдемар, — укорил себя Данилов. — Нельзя так опускаться».

Разумеется, и речи не было о том, чтобы вернуться и побрататься с охранником. Владимир подумал, что хамоватому охраннику хватило бы и разбитого носа. Настроение, и так не радужное, испортилось вконец. Данилову больше не хотелось идти ни в секционный зал, ни еще куда-то.

«А чего же мне хочется?» — задумался Данилов, замирая на пороге раздевалки.

Он тут же понял: ему хочется взять больничный (десяти дней вполне хватит), переехать к матери, запастись пивом и детективами и как следует отдохнуть от изрядно поднадоевшего окружающего мира. Телефоны отключить, к компьютеру не приближаться, в комнату свою никого не впускать.

От осознания столь приятной перспективы у Владимира как камень с души спал. Данилов пообещал себе, что обязательно сделает это, просто немного позже. Больничный не был проблемой: врачи всегда договорятся; а если доктор в поликлинике почему-то начнет упрямиться, можно симулировать, например, ротавирус. Тошнота, слабость, высокая вирулентность — и вот они, вожделенные десять дней больничного.

«Игорь бы не растерялся», — подумал Данилов о Полянском. Друг был подлинным асом симуляции. Как-то, еще будучи пятикурсником, он закатил на спор такой эпилептический припадок, что все оторопели. Корчился, хрипел, бился головой о пол (правда, очень осторожно), пускал пузырящуюся слюну. За такое представление экзамен по нервным болезням можно было бы проставить автоматом. Артист!

Сделав над собой небольшое усилие (о, как много в последнее время стало требоваться этих небольших усилий!), Данилов пошел в большой секционный зал, где думал встретить остальных ординаторов.

— Ваши в общем, — сказал ему один из патанатомов, имея в виду конференц-зал. — У Георгия Владимировича завтра выступление на коллегии департамента здравоохранения.

— И что? — Данилов не уловил связи между двумя этими фактами. — Если у заведующего кафедрой завтра выступление, то зачем он сейчас собрал подрастающее поколение?

— Должен же он на ординаторах доклад обкатать, — пояснил врач, возвращаясь к своему занятию.

Мусинский, обычно не любивший опозданий и опаздывающих, пребывал в хорошем настроении и Данилову замечания не сделал — махнул рукой: «Заходите» — и продолжал, не прервавшись:

— В Москве не вскрывают около половины умерших, точнее, сорок пять процентов. Если учесть, что на вскрытиях обнаруживается до сорока процентов расхождений диагнозов, значит, правильно диагностированных при жизни заболеваний у нас примерно пятнадцать процентов. Самая высокая смертность по округам отмечается в Зеленограде и в Южном административном округе, а самая низкая — в Центральном и Юго-Западном административных округах…

Мусинский был не только завкафедрой, но и главным патологоанатомом департамента здравоохранения, а также председателем московского общества патологоанатомов.

— Из пятидесяти пяти процентов вскрываемых патологическая анатомия вскрывает тридцать три процента, а бюро судебно-медицинской экспертизы — двадцать три процента…

«Это показывает, что большая часть людей умирает своей смертью, а не от чужой руки», — подумал Данилов.

— Самой распространенной причиной смерти остаются сердечно-сосудистые заболевания, доля которых составляет пятьдесят пять процентов. Второе место в Москве традиционно занимают онкологические заболевания, но их доля постепенно уменьшается. Примечательно, что в целом по стране на втором месте стоит не онкология, а насильственная смерть…

Говорил Мусинский медленнее обычного, словно желая убедиться в том, что его не только слушают, но и понимают.

— Среди инфекционных заболеваний шестьдесят пять процентов составляет смертность от туберкулеза, доля смертей, вызванных ВИЧ-инфекцией, примерно втрое меньше. Анализируя причины расхождения диагнозов, я ежегодно убеждаюсь, что и по сей день во многих стационарах нашего города диагнозы формулируются совершенно безграмотно. Мы забыли постулат, гласящий, что диагноз — это показатель опыта и качества работы врача. Как руководитель городской патологоанатомической службы, я намерен продолжать борьбу за правильную формулировку диагноза…

Данилов вспомнил, как рассвирепел Мусинский, увидев историю болезни, оформленную одним из врачей-дежурантов и не глядя, по запарке, подписанную заместителем главного врача. Дежурантами, то есть врачами, работающими исключительно на дежурствах, становятся не самые лучшие, но все равно диагноз: «Вегетососудистая дистония, осложнившаяся скоропостижной смертью», — был хорош только для анекдота.