– У нас грандиозные планы, Уилл. – Оссининг зажег сигарету и глубоко, с удовольствием, затянулся. – Но, буду с тобой откровенным, мы сейчас на стадии расширения, и поэтому с доходами пока… ну, так себе. Я в том смысле, что имеется отличный шанс для инвестора… Не знаю, заинтересует ли тебя это, но могу предложить пакет акций – прямо вот здесь, Уилл, не сходя с места. Если хочешь.
Собеседник, казалось, из последних сил сохранял равновесие. Если еще полчаса назад его, как марионетку, словно держали невидимые нити, то теперь эти нити явно оборвались. Голова моталась из стороны в сторону, руки тряслись. Взгляд бесцельно блуждал по залу.
– Тебе деньги, что ли, нужны? – вдруг сообразил он. – Так я дам. – Уилл полез в карман. – Никаких проблем, буду счастлив помочь, э-э… дружище. Сколько тебе надо?
Несмотря на большое количество выпитого и бесшабашное настроение, Чарли буквально прирос к стулу. Он молча, не отрывая глаз, смотрел на Уилла. А тот достал и положил на стол чековую книжку, перелистал, потом довольно бесцеремонно потребовал ручку, которую принял из рук официанта, даже не удостоив того взглядом.
– Ну… тебе решать… сколько захочешь инвестировать… мы с партнером были бы рады… ну, сколько можешь, сколько хочешь…
Уилл Лайтбоди склонился над чековой книжкой. Чарли смотрел, как узловатые пальцы с трудом выписывают чудесные, восхитительные буковки, складывающиеся в волшебные слова: одна тысяча долларов. Уилл вырвал чек, а на корешке нацарапал: «Выдать Чарли Оссинингу».
Потрясенный Чарли взял чек, сложил и быстро сунул во внутренний карман, не рискнув даже посмотреть, правильно ли написано его имя. Счастливчик. Он всегда был счастливчиком.
Уилл Лайтбоди рыгнул. Рыгание получилось долгим. Продышавшись, Уилл наставил на Оссининга костистый палец:
– Чарли?
Чарли замер. Неужели передумал? Сердце сжалось в груди у Чарли, он неестественно выпрямился на стуле.
– Да? Слушаю тебя, Уилл?
– Ты не знаешь подходящего местечка, где мы могли бы как следует выпить?
* * *
Чарли проснулся в серой пустоте непонятно в какой час, закутанный в одеяло, на матрасе, набитом бесполезными акциями. Из щелей в полу, как сквозь вату, доносились звуки приглушенного веселья – это, очевидно, миссис Эйвиндсдоттер и ее пансионеры отмечали праздник фруктовым пирогом, представлявшим серьезную угрозу для зубов. Чарли облегчил мочевой пузырь в стоявший в углу комнаты горшок, беспристрастно отметив при этом, что жидкость, выходившая из него, была в точности того же цвета, что жидкость, которую он вчера поглощал. Голова раскалывалась, руки и ноги дрожали, но Чарли мужественно направился к зеркалу бриться холодной водой В мозгах была полная сумятица. Но про чек Чарли вспомнил, едва открыв глаза. Чек существовал, он был здесь, с ним, в этой мрачной комнате, лежал в кармане пиджака. Рождественский подарочек компании «Иде-пи». Оссининг нашел глазами в зеркале висевший на крючке пиджак и начал насвистывать. Тысяча долларов. За ночь работы – совсем неплохо. Поглядим, что скажет Бендер.
Хотя, стоп: зачем вообще говорить Бендеру? Ведь чек выписан на имя Чарли Оссининга, так? Никто не узнает, если… Но нет, нельзя же, в самом деле, просто взять и прикарманить денежки этого несчастного дурачка. Во-первых, тогда налицо будет явное нарушение закона – вымогательство, мошенничество, воровство, наконец. К тому же эти деньги – семена, которые дадут всходы и увеличатся в сотни раз; Чарли прекрасно понимал это и знал, что следует быть терпеливым. С другой стороны, их можно пока скрыть от Бендера, придержать, что называется, в резерве до того времени, когда распахнет свои двери фабрика «Иде-пи» и понадобятся дополнительные средства на производство, на рекламную раскрутку, на упаковку – мало ли на что, да хотя бы на такие вот вечеринки. Тысяча долларов. Чарли до сих пор не мог поверить. Чтобы заработать столько, его отец два года отпирал и запирал огромные железные ворота каждый раз, когда через них проезжал «олдсмобиль» миссис Хукстраттен…
Не в силах противиться порыву, Чарли направился к висевшему на крючке пиджаку – просто для того, чтобы еще раз задохнуться от восхищения, полюбоваться, прикоснуться к чеку (так же любовно, наверное, воин-индеец поглаживает особенно трудно доставшийся скальп, а миллионер – банковскую книжку). Он нащупал пальцами сложенную бумажку (ничего ему не приснилось, вот они, денежки), бережно достал и с замиранием сердца вчитался в чудесные, волшебные, звучные строки:
Одна тысяча долларов
Выдать Чарли Оссинингу
Олд Нэшнл энд Мернант Бэт, Бэттл-Крик, Мичиган
Оссининг едва не захлебывался от восторга, сердце готово было выскочить из груди. Он подпрыгнул и заплясал по комнате с чеком в руке. И тут заметил нечто невозможное: на чеке нет подписи. Совсем нет.
Чарли замер. В животе тошнотворно заныло. Этот идиот забыл подписать чек! А он, Чарли Оссининг, дважды идиот, что как следует не проверил. Они быстренько бы разобрались: «О, Уилл, смотри-ка, ты, кажется, забыл подписаться!» – «Ха-ха, нет проблем, давай сюда, еще по рюмочке?» А теперь… Чарли с размаху треснул кулаком по стенке, и по штукатурке сразу побежали трещинки. А теперь надо тащиться в Санаторий, где на него будут пялиться эти надутые любители отрубей, и вести разговоры с Уиллом Лайтбоди за тарелкой сельдерейного супа. А вдруг Лайтбоди не захочет ставить свою подпись? Вдруг он забыл или передумал? Вдруг скажет: был пьян и не ведал, что творил? А если там будет его жена? Или сам доктор Келлог?
Не важно, все равно нельзя терять ни минуты. Чарли облачился в синий саржевый костюм, раскопал в чемодане относительно приличные воротничок и пару манжет, надел желтые ботинки и заспешил вниз по лестнице, на бегу натягивая пальто. Он мельком заметил, как его проводили взглядом миссис Эйвиндсдоттер, Бэгвелл и прочие сидящие за столом. Пансионеры со скорбными лицами лакомились козьим сыром, уложенным в огромные куски хлеба, и «чудным» жарким из ондатры, сурка или еще какой-то живности подобного рода – в общем, того, кого заловил в свои капканы на этой неделе отважный возлюбленный миссис Эйвиндсдоттер. Чарли вышел на улицу. Пешком. Придется снова идти пешком. Городской транспорт не работал по случаю праздника, а наемные экипажи собирались, как правило, у «Таверны Поста», на другом конце Бэттл-Крик.
Оссининг добрался до Санатория за двадцать минут, которых было достаточно, чтобы уши окоченели, а пальцы на ногах потеряли чувствительность. Он вошел в залитый светом огромный вестибюль. Народу здесь было совсем мало, не то что в его первое посещение, когда им с Джорджем и Бендером пришлось уносить ноги из кабинета Келлога. Тогда за ними неслась целая армия преследователей. Но сегодня, в канун Рождества, здесь было тихо и спокойно. Чарли совсем не улыбалось столкнуться сейчас с доктором или кем-нибудь из его горилл, которые гнали его до входной двери в прошлый, такой неудачный, визит.
Оссининг направился к человеку у стойки, стараясь вести себя независимо и не обращать внимания на подозрительные взгляды посыльных в зеленой униформе. Он деловито шагал, всем своим видом показывая, что имеет полное право находиться в Санатории, что он здесь – дома. Он даже не чертыхнулся (хотя пришел в крайнее замешательство), когда получил крепкий удар сзади: это катилась в инвалидном кресле дама, использовавшая выставленную вперед загипсованную ногу как таран. Рассыпаться в извинениях, вежливо прикоснуться к шляпе, склониться в глубоком поклоне, и вам счастливого Рождества, мэм; а тем временем оглядеться, не видно ли где Келлога, который уж всенепременно вцепится в глотку и вытолкает взашей. Чарли выпрямился, скользнул взглядом по стоящему поблизости коридорному и, сохраняя невозмутимость, продолжил свой путь.
Человек за стойкой со сморщенным личиком и раболепными глазками был похож на болонку. Он стоял неподвижно, словно прибитый гвоздями, с неестественно прямой спиной.
– С праздничком, – пропел он и расплылся в сладчайшей, приторной улыбке. – Добро пожаловать в Храм Здоровья. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Оссининг попросил позвать Уилла Лайтбоди.
– Лайтбоди, Лайтбоди, – повторял на все лады клерк, сверяясь со списком. – Да… вот… комната пятьсот семнадцать. Позвонить ему?
Чарли огляделся. Ни санитаров, ни докторов, ни самого Келлога – вроде все чисто.
– Да, разумеется, если вас не затруднит.
Со сморщенного личика клерка не сходила прочно приклеенная улыбка, пока он связывался с коммутатором, пока медоточивым, приторным до невозможности голосом подзывал к телефону мистера Лайтбоди. На том конце провода что-то ответили, и с лицом клерка произошли существенные изменения: фальшивая улыбка сползла, удивленно поднялись брови.
– Неужели? – спросил он. – Какая жалость. Надолго ли?
