— Сюда! Осторожнее!..
В том, что касается качества и обилия товара, подвал оказался полной противоположностью магазину. Тут были собраны всевозможные ультрасовременные модели оптики и фототехники, главным образом западногерманского производства.
— Выбирайте, — произнес Жак, сопровождая свои слова царственным жестом.
Я походил, посмотрел, делая вид, будто выбираю, потом капризно произнес:
— Не вижу «Лайки».
— Зачем вам «Лайка»? Есть «Контарекс», «Роллейфлекс», «Линхоф»…
— Да, но мне нужна «Лайка».
Никакая «Лайка» не была мне нужна, но этот подвал был явно складом контрабанды, и я не имел никакого желания лезть в эту кашу.
— Хорошо, будет у вас «Лайка», — без тени раздражения ответил Жак.
— Какой же доход дает вам контрабанда? — спросил я, когда мы вышли из магазина и двинулись вверх по тихой улочке.
— Я занимаюсь только сбытом.
— И сколько вам платят за риск?
— Достаточно, — уклонился он от ответа. И, помолчав, добавил:
— Остальное я добираю за карточным столом.
— Если надо «добирать», значит — недостаточно.
— Для меня одного — достаточно… Но у меня в Тель-Авиве дочка. Надо регулярно ей сколько-то посылать. И, главное, надо откладывать, чтобы потом взять ее сюда, ко мне.
Он вынул из бумажника несколько карточек, выбрал одну и протянул мне:
— Вот, последний снимок. Позавчера получил. Девочке уже десять…
Девочка была вылитой копией отца. Но у ребенка выражение чистоты и даже грусти не удивительны, в особенности, когда он живет без родителей.
— А где же ее мать?
— Откуда я знаю? Уехала куда-то, еще раньше меня. Хорошо, что мои старики еще живы.
Месяц или два спустя я вновь увидал его. Вернее, он увидал меня и остановил машину у тротуара. Потому что на сей раз он сидел в машине, и не один, а с дамой — новехонькое белое «рено» и не столь уж новехонькая дама, тоже белая, с напудренным лицом и вытравленными перекисью волосами. Сам Жак являл собою верх элегантности в стиле ночных кварталов: бежевый костюм в широкую полоску, шоколадного цвета рубаха и светлый галстук.
— Салют! — он царственно вскинул руку.
— Карты или что другое? — поинтересовался я.
— Конечно, карты. Куда вас подбросить?
— Поехали на Елисейские…
— Отлично. И мне туда же. Знаете, у меня есть симпатичные приятели в одном этаком доме…
— Карты или что другое? — снова полюбопытствовал я.
— Конечно, карты.
— Да ведь игорные дома запрещены?
— А это не игорный дом! — обиженным тоном возразил Жак. — Поедем — сами увидите. Считайте себя приглашенным.
Дама на протяжении всего разговора сидела с каменной физиономией, похожая на большую белую куклу. Я решил бы, что она неживая, если бы, когда нас друг другу представили, она не осчастливила меня короткой заученной улыбкой.
— Значит, говорите, не игорный?
— Конечно, нет! Ничего похожего.
«Конечно, нет!» на деле означало «конечно, да». Заведение помещалось на четвертом этаже весьма импозантного здания с мраморной лестницей. Дама, которая открыла дверь, отозвавшись на четыре звонка — два длинных и два коротких, — была в изысканнейшем туалете, на лице — радушное выражение именинницы, встречающей дорогих гостей. Жак явно был ей достаточно хорошо знаком, поэтому она не проявила никакого интереса к моей особе, проводила нас в гостиную и предоставила самим себе. Гостиная и примыкающие к ней комнаты были обставлены так, как подобает богатому, респектабельному дому, с той лишь разницей, что стояло чересчур много столиков, а над ними виднелось чересчур много рук — мужских и женских — с известным всем веером из пяти карт.
— Одна партия, а? — предложил Жак.
— Этого не будет. Я же вам сказал…
— Ну, а я с вашего позволения включусь… — И он направился в соседнюю комнату.
Я остался в гостиной, спрашивая себя, что я рассчитывал увидеть сверх того, что увидел. Извечное дурацкое стремление всюду совать свой нос. В это мгновение до меня дошло, что рядом стоит дамочка Жака, по-прежнему неподвижная, как кукла. Мне показалось, что если легонько ткнуть пальцем под ее тощую грудь, то раздастся обычное «Ма-ма». Но раздалось другое:
— Этот идиот не успокоится, пока не спустит все, что заработал…
— Почему же вы его не удержите?
— Удержать его? Его даже матерь божья не удержит. Все просадит, помяните мое слово.
Крашеная кукла не ошиблась. Через несколько дней Жак явился в посольство уже не на машине и даже не в бежевом костюме.
— Костюм тоже? — спросил я.
— Костюм тоже… — печально кивнул он. — И часы. И золотую зажигалку…
— И дамочку…
— Ну, насчет дамочки ясно само собой.
На этот раз он принялся соблазнять нашего начальника общего отдела обещанием раздобыть со скидкой канцелярские принадлежности. Речь шла не о контрабанде, а о вполне законном товаре знакомой фирмы. Оказавшись на мели, Жак шел даже на честные сделки. Но только тогда, когда садился на мель.
Несколько раз довелось мне быть свидетелем его взлетов и крушений. В один из таких периодов обнищания он затащил меня в другой игорный притон, довольно жалкий, но совершенно легальный. Помещался он в просторном, неуютном кафе около площади Клиши. Две-три дюжины дам и господ сидели за столами с неизменными веерами из пяти карт в руках. Деньги не выкладывались в открытую, однако все, включая уличных полицейских, знали, что тут идет игра на деньги, ибо в покер на щелчки не играют.
Мы заказали кофе, но его еще не успели принести, как мой Жак уже включился в игру. Я выпил свой кофе, без особого любопытства рассматривая публику. Ничего примечательного. Мне казалось, что я, как в былые времена, сижу в одном из кафе прежней Софии, в «Пальме» или «Опере», где собирались наши картежники. В самом деле, странно. Все на свете окрашено местным колоритом — любовные нравы, шутки, юмор, песни, даже пьянство. Все, кроме картежной игры. Игроки одинаковы во всем мире: так же медленно и словно бы неохотно раскрываются карты, так же свисает сигарета в уголке рта, так же сощурены глаза от табачного дыма и напряженной работы мысли. Эта безличная и безродная страсть лишает человека индивидуальности.
В последнее свое посещение посольства Жак снова был настолько на мели, что смирился с этой унизительной работой — поставкой честного товара. Ему снова заказали партию канцелярских принадлежностей, и он в тот же день доставил их на грузовичке, оставил квитанции и получил деньги. Но двумя днями позже из фирмы позвонили по поводу денег. Они не получили платы и вежливо напоминали об этом. «Квитанции? Какие квитанции? Это были всего лишь накладные, чтобы вы знали, какую именно сумму вы должны нам». Кассир в посольстве был новый, тонкостей этих не знал. Теперь ему предстояло выкладывать деньги из собственного кармана.
А Жак бесследно исчез.
Увидел я его совершенно случайно, несколько недель спустя в кафе «Кардинал». Он сидел не на террасе, а внутри, в затишке, устремив печальный взгляд на толпу за окном. Думаю, что он заметил меня, только когда я опустился на соседний стул.
— Привет! Как здоровье?
Он ответил, что со здоровьем у него все в порядке. Собственно, только здоровье и было в порядке. Несчастный вид полностью подтверждал его слова.
— Зашел бы хоть деньги вернуть…
— Я верну. Как только дела поправятся, сразу верну.
— Не надо было вообще прикарманивать.
— Я не прикарманивал. И в мыслях не было. Я только хотел провернуть одно дельце и тут же отдать.
— Советую поторопиться. Кассир решил упечь тебя за решетку.
— Я верну их, верну, хотя никакой тюрьмы не боюсь
— Ну да? А чего ты боишься?
— А ничего. Ничего мне больше не страшно… Дочка моя…
Он на миг замолчал, как будто у него перехватило горло, потом договорил:
— Нет ее больше…
Он полез за платком, не нашел, прикрыл глаза рукой, потом вытер ее о штаны.
— Ну, брат… — пробормотал я.
— Все потому, что я не сумел вовремя остановиться… — глухо произнес он. — Я не остановился, и судьба меня наказала. Этот подонок подкосил меня тузовым каре… А теперь остановлюсь я или не остановлюсь…
И он снова прикрыл глаза ладонью.
Позднее я узнал, что он все же угодил за решетку. Конечно, не из-за тех денег, что присвоил у нас, а за что-то другое. Когда перестаешь бояться тюрьмы, шансы оказаться там неизбежно увеличиваются.
Робер Жуан тоже не боялся тюрьмы. Его преследовали иные страхи, и я условно озаглавил его историю «Шаривари», потому что так называлось кафе, где разыгрался узловой эпизод драмы. Робер Жуан, представитель Оранского гангстерского клана, столкнулся тут с Пьером Кукуру по кличке Кук из корсиканского клана. Их объяснение завершилось выстрелами, один из которых всем на беду угодил Куку в живот.
