Элис пробежала лестничный пролет, свернула; рукоять пистолета скользила во вспотевшей ладони. Толкнула дверь за спиной и отступила во тьму. У нее не осталось сил — только разум и пистолет. Все эти ощущения — иллюзии, помехи. Комната внезапно показалась куда больше, чем она ожидала. В полутьме, закрыв за собой дверь, Элис разглядела уцелевшее окно с поднятыми занавесками, пятно лунного света на столе, подсвечник и колоду карт в этом пятне. На лестнице послышались шаги. Элис различала стук ботинок по деревянным половицам, отдаленные голоса, металлические, как на звуковой дорожке старого фильма. Обрывок музыки, унесенной порывом черного ветра, шум закружившейся карусели. Один поворот — небо над головой, другой — небо под синей гладью воды.
Шаги уже на площадке. Элис подняла пистолет. Полосу света под дверью пересекла тень чьих-то ног.
Тик-так…
— Газ! Утечка газа! Газ!
В голосе Тернера даже сейчас хватало властности, чтобы поднять жильцов с постелей. Запах довершил остальное, и за несколько минут мы очистили здание. Тернер убедился, что никто не стал геройствовать и не последовал за нами в дом, а я взял канистру с бензином и разлил ее содержимое по полу на третьем этаже. Я ничем не рисковал — обугленные тела не опознают. Ни звука из комнаты, за дверью гудела пустота, как черный ветер или шум моря в ракушке. Я пропитал бензином носовой платок, взял фонарь и стал спускаться по лестнице. Тик-так, щелкало сердце, как лезвие ножа о камень, заглушая оцепенелые мысли.
Черный ветер усилился, ледяная музыка тихо зазвучала в пустой галерее, словно мертвый менестрель с лютней, сделанной из костей и волос, запел песню ненависти под черной луной. Я понял, что Розмари там, прежде чем увидел ее, ощутил ее дыхание у своего уха, обернулся — и посмотрел ей в лицо.
Боже, это лицо!
Восторг…
Тик-так…
Джо теряет равновесие и опирается ладонью о стену, чтобы не упасть. К нему постепенно возвращается ночное зрение. Он ждет, пока земля перестанет уходить из-под ног, и пытается рассуждать логически. Снова и снова в памяти звучат слова Джавы.
«Я перерезал старому дураку глотку».
Дверь охраняет оборванный мальчишка, похожий на тощего гнома-стражника. Рассеянный тусклый свет озаряет его бледное лицо. Волосы Джинни сияют в сумраке. Она смотрит во тьму, и ее глаза — как два провала.
Джинни кажется бесплотной, ее прозрачная фигурка соткана из дыма. Джо гладит ее руку, но девушка не отзывается. Он смутно понимает: где бы она ни была, она не здесь.
— Джинни!
Он чуть не плачет. Она замерла, погруженная в себя. Огромным усилием Джо заставляет свое застывшее тело двигаться. Темнота давит на него, как камень. Ужас толкает его вперед, когда он переступает порог и чувствует на шее холодное дыхание маленького оборванца. Но мальчишке велели стеречь дверь, и он повинуется, несмотря на голодный оскал и недовольное бормотание. На кухне темно, Джо почти ничего не видит, пробираясь к груде одеял под окном. Пахнет пылью, застарелой грязью и болезнью — страшной болезнью. Так же пахло в больнице, где умер дедушка, так же пахла старуха с шариками на ярмарке много лет назад. Джо душит страх, затаившийся внутри с детских времен. Он борется с этим страхом, от которого перехватывает горло. Сон — или воспоминание о сне — возвращается так ясно, что на мгновение Джо забывает, кто он и где находится.
Тик-так…
Тик…
Дверь открывается, и Элис поднимает пистолет, помедлив лишь на секунду — вдруг это Джо. В комнату льется свет, целая радуга: розовый, голубой, желтый, зеленый. В ноздри ударяет пряный запах: похоже на арахис, печеные яблоки и сахарную вату. На секунду Элис забывает, где находится, и едва помнит, кто она такая. Смотрит на себя и видит (грязные джинсы порваны на коленях, линии на ладонях окрашены кровью, трикотажная рубашка измазана копотью, пистолет ходит ходуном в трясущейся руке) пряди темных волос, спадающие на плечи, чистую индийскую юбку. Элис совсем теряет ориентацию и хмурится, пытается что-то вспомнить… На ее плечо ложится рука. Ласковый голос говорит:
— Пошли, Элис. Все в порядке, ты просто на минутку отключилась.
— Джо?
Он усмехается, отводя длинные волосы с глаз.
— А кто ж еще. С тобой все в порядке? Тебе тут предсказывали судьбу, и ты потеряла сознание или вроде того. Жарко, наверное. Пойдем, я куплю тебе мороженое.
Элис нахмурилась.
— Мне предсказывали судьбу?
— Да. Ты что, не помнишь?
Она покачала головой.
— Через минуту-другую все пройдет! — говорит цыганка и улыбается.
Она кажется странно юной в неоновом свете. Отблески ярмарочных огней играют на ее рыжих волосах.
Странно, что она рыжая, рассеянно думает Элис. Я-то считала, что все цыгане темноволосые. На левой скуле у цыганки татуировка в виде птицы, пугающе реалистическая.
— Ну как ты? — заботливо спрашивает Джо. — Может, хочешь домой?
Элис качает головой, пытается сосредоточиться, выдавить улыбку.
— Нет, все в порядке, — говорит она.
Потом смотрит на Джо и удивляется: зачем в этот влажный и жаркий летний вечер он надел пальто?
Тик-так…
Тернер неловко ворочается под грязным одеялом, ощущая во рту металлический привкус крови. Сны сползают с него, как кожа со змеи.
Ему снилось, как сменяют друг друга ночные создания, потом он чуть не дотянулся до руки Джо, но тот растворился в сияющем эфире. Тернер слабо улыбается запекшимися, покрытыми кровавой коркой губами и снова теряет сознание.
Тик-так…
Тик…
Я уже говорил: Розмари всех нас сделала детьми. Мы бессильны перед ее могуществом, как младенцы. Она упивается нашими ребяческими кошмарами — питается ими. Она ведьма из пряничного домика, великанша, злая королева, голодный волк, чудовище, таящееся в подземелье или в сердце. Это ее защита и единственная радость — превращать нас в детей, скованных детскими страхами и детской верой.
Глядя на нее, небесную подругу, сущность всех снов, сказок, легенд и ужасов, я чувствую восторг, который не могу проанализировать и осмыслить. Я умаляюсь и возвышаюсь. Она смеется, раскручивая волчок, но я сознаю, что наконец готов сразиться с ней. Бегу вдоль нарисованной небесной линии, по идеальному кругу, вращающемуся для меня. Вокруг нарисованные деревья и дома с окнами, нарисованными на красных глухих фасадах. Нарисованные рельсы гудят, приближается шум поезда, подобный реву голодного дракона из-под нарисованной земли. Я слышу этот гул — апофеоз всех чудовищ, — когда Розмари устремляется ко мне. И вдруг она понимает: у нас есть сила, способная ее побороть. Мы дети, мы веруем и своей верой можем ее уничтожить. Детская вера истинна, в ней нет ущербности религиозных догматов, этих темных сказок для взрослых. Детская вера — волшебство и радость. Возьми меня за руки и скажи заклинание…
Тик-так…
Элис вздрагивает. Она не сразу понимает, где находится; в лицо ей дышит ночь.
Она смотрит на Джо, а он ухмыляется по-волчьи и достает из кармана пальто длинный черный нож. На заднем плане крутится карусель размером с детский волчок. Птица на щеке цыганки расправляет крылья и улетает.
Тик-так…
Тик-так…
Элис теряет равновесие, и он наносит удар. Неловкий выпад — нож пронзает ее ладонь. Крик Элис вспарывает воздух. Ярмарка кружится, как карусель, сгущаются запахи — кровь, арахис, отвратительный смрад зверинца. Зак тянется к ней, сережка качается в ухе, пальцы смыкаются на шее Элис. Она толкает его, он шатается. В голове царит холодная пустота. Руки не слушаются, как чужие, когда Элис наконец поднимает пистолет и стреляет.
На секунду время замирает.
Выстрел удивляет ее не меньше, чем Зака. Кажется, что пистолет действует по собственной воле — толкает в плечо, прыгает в руку, словно обозленный кот. Оглушенная Элис видит, что в груди Зака появилась дыра. Он валится назад, дергается в падении, мир растворяется в черноте… Зак лежит на полу. В глазах у Элис туман. И тут появляется Джава — безмолвно, замедленно. В руке у него нож, как узкая тень.
Восторг. Это чуждое слово, будто в сознание случайно залетела чья-то мысль. Джо не сразу понимает, что оно значит, но слово отзывается внутри, и все меняется — резко, как ломается кость. Силуэт Джавы расплывается, кажется то гигантским, то совсем маленьким, нож с узким клинком, подобным тени, рассекает воздух. Джо замечает шприц в собственной руке — он не осознавал, что давно держит его. Приходит осознание реальности. Он снова стал собой, он летит сквозь бурю на волне струнных аккордов, он ученик чародея, управляющий оркестром воющих и кричащих химер. Он ныряет в эту волну, занеся шприц над головой.
Элис очнулась, но слишком поздно — Джава здесь, он душит ее. Она, не глядя, бьет его по голове кулаком, в котором зажат тяжелый пистолет, и удар неожиданно попадает в цель. Джава отпускает жертву. Нож упал на пол, Элис чувствует рукоять под ребрами, но не может достать. Рука Джавы снова сжимает ее горло. Элис изворачивается, хочет укусить противника, смыкает зубы на кисти его руки. Задыхаясь, пытается поднять пистолет, но рука онемела от потери крови, обагрившей ее по локоть. Пистолет выскальзывает, скользкий от крови и пота, и падает так, что не дотянуться. Джава усмехается и обхватывает шею Элис обеими руками.
