Ознакомительная версия.
– Давай выпьем, – согласился Валентин. – Только не гляди на кавказцев. У тебя взгляд как кипяток. У них волосы вылезут от твоего взгляда.
Куделькин напряженно засмеялся:
– Хорошо бы их погасить…
– Ну да, погасить… – в тон ему поддержал Валентин. – А потом еще перебить посуду в баре.
– Может быть… – вдруг очень трезво и нехорошо произнес Куделькин. – Только не в моем городе… В моем городе мы перебьем посуду сами…
– Не заводись.
– Ладно… – совсем трезво сказал Куделькин. – Я все… Я пас, дядя Валя… Сегодня мне пить больше нельзя…
– Я сам вижу.
– Может, подымемся?
– А эти? – кивнул Валентин в сторону окна.
– Если они, правда, ходят за нами, нам от них сегодня не оторваться. Пусть ходят. Считайте, это наша охрана.
– Охрану можно бы и снять…
– Их нельзя бить, дядя Валя.
– Почему?
– Нельзя, – хмуро повторил Куделькин.
Они что, тоже из компьютерной фирмы? – хотел спросить Валентин, но пожалел Куделькина.
– Ладно, – сказал он. – Я удовлетворен ужином. Зови официантку. Только не предлагай ей руку и не оглядывайся на кавказцев. Если ты их не задерешь, мы выйдем спокойно.
Глава X
Тактический гуманизм
4 июля, Новосибирск
Ночной подъезд был мрачен, как заброшенная шахта.
Пахло кошками. Мочой. Лифт не работал. В мрачном таинственном свете единственной стоваттной лампочки, почему-то темно-красной, как в фотолаборатории, прямо над головами смутно выделялась на сумрачной, тоже темно-красной и местами ободранной известке черная паукастая свастика.
Куделькин ухмыльнулся.
– Война…
Он все-таки здорово надрался. И настроение его гуляло вниз-вверх. Он то принимался рассказывать анекдоты, то замолкал, сопя и шумно отдуваясь.
– Лестничная война… Были войны Пунические, Столетние, а у нас лестничная… Но тоже столетняя… Не без этого… Свастику смывают, а она возникает снова… Как прорастает…
– Хулиганье?
– Да ну, дядя Валя… Я же вам говорю, война…
– Какая к черту война?
– С дедом Рогожиным.
– Что еще за дед?
– Ну-у-у, крутой дед… – протянул Куделькин, хватаясь руками за подрагивающие перила лестницы. – Считайте, почти ровесник Октября, а бегает будь здоров, хоть выпускай его на беговую сторожку… Член всех местных комитетов – от ветеранов войны до садового… Очень крутой дед… Его не дрожь, он сам кого хочешь достанет… До сих пор летом сам ездит на электричке на дачу… Правда, дачу свою по старинке называет мичуринским участком, так это не все ли равно?.. Копается в грядках, что-то такое выращивает, прививает… И все, представьте, растет у деда… Вот он и варит, и солит, и сушит… Очень крутой дед… Живет, кстати, прямо надо мной… Этажом выше…
Хватаясь руками за перила, произнося слова негромко, с паузами, с короткими придыханиями, иногда оборачиваясь на Валентина, Куделькин-младший добрался, наконец, до неосвещенной площадки четвертого этажа.
Здесь он остановился у окна и осторожно глянул вниз во двор.
Куделькин был пьян, но, кажется, он все помнил.
Это Валентину понравилось.
Глубоко внизу в сумрачном дворе, как в тусклом аквариуме, в свете единственного тусклого фонаря расплывчато шевелились неспокойные тени все тех же неутомимых ребят, что весь день шлялись за Куделькиным и Валентином. Бывший чемпион оказался прав – неутомимых ребят интересовал Куделькин. Именно Куделькина они водили по городу. Только теперь, доведя фигуранта до его собственного подъезда, неутомимые ребята впервые по-настоящему расслабились, закурили.
Куделькин ухмыльнулся.
– Так вот… Я опять о Рогожине… – Он и виду не подал, что неутомимые ребята внизу его сильно тревожили. – Это крутой дед… Он даже круче, чем кажется на первый взгляд… Гораздо круче… В прошлом году, например, дед Рогожин привлекался к уголовной ответственности…
– За что? – удивился Валентин.
– За хулиганство.
– В его-то возрасте?
– Так я ж говорю… Крутой дед…
Куделькин хохотнул и обернулся на Валентина, как бы проверяя какие-то свои внутренние сомнения.
– А знаете, дядя Валя, как были описаны обстоятельства преступления в обвинительном заключении на суде?
– Не знаю.
– Цитирую… – поглядывая то в окно, то на Валентина, негромко хохотнул Куделькин. – Я с приятелями это заключение выучил наизусть. Это заключение очень нравилось… – Куделькин споткнулся. Почему-то он не смог произнести вслух имя Зимина. – Для нас с приятелями это заключение стало как бы… – Куделькин, морща лоб, поискал нужное слово. – Ну, как бы опознавательным знаком… Как бы знаком отличия от других… Ну, понимаете, что я хочу сказать…
Валентин кивнул.
Еще раз хохотнув, негромко, почти без расстановки, как бы не зная о существовании знаков препинания, почти без пауз, как стихотворение, как некий один цельный текст, Куделькин процитировал:
«Гражданин Рогожин Егорий Тимофеевич одна тысяча девятьсот двадцатого первого года рождения двадцать третьего апреля одна тысяча девятьсот такого-то года примерно в четырнадцать часов тридцать минут местного времени прибыл в подъезд дома номер такой-то на улице Орджоникидзе где постоянно проживает… На лестничной площадке первого этажа указанный гражданин Рогожин встретил гражданина Губанова Олега Ивановича одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения проживающего в том же доме… Гражданин Рогожин беспричинно из хулиганских побуждений ухватил гражданина Губанова за воротник верхней одежды и в таком положении потащил вверх по ступеням где на площадке третьего этажа где постоянно проживает гражданин Губанов вырвал из рук означенного гражданина металлический баллончик с черной краской и брызнул черной краской в лицо означенному гражданину… После этого гражданин Рогожин всячески сквернословил и беспричинно из хулиганских побуждений оскорбил нецензурной бранью выскочившую на шум гражданку Губанову Ирину Алексеевну потерпевшую и мать потерпевшего постоянно проживающую в том же доме… Продолжая буянить и сквернословить, гражданин Рогожин нанес гражданке Губановой удар кулаком в левую височную область причинив при этом ссадины левой щеки кровоподтек левой скуловой области и легкое сотрясение мозга… При попытке гражданина Губанова оттащить гражданина Рогожина от матери, гражданин Рогожин беспричинно из хулиганских побуждений нанес удар кулаком гражданину Губанову в височную область, причинив ему легкий ущерб здоровья…».
– Ну как? – ухмыльнулся Куделькин. – Впечатляет?
– Не очень, – хмуро ответил Валентин, открывая дверь и входя в темную квартиру.
И сам спросил:
– А чего это так разошелся крутой дед гражданин Рогожин, почти ровесник Октября? Откуда у него хулиганские побуждения?
– А оттуда! – внезапно веселея, ответил Куделькин, кажется, удачное возвращение домой его вдохновило. Он даже ткнул рукой в потолок. – Наслушался пропаганды. Не без этого. А гражданин Губанов, который восемьдесят третьего года рождения, любит рисовать в подъезде свастику. Хороший деловой парень, но с идеями. Он не просто так тревожит известку гвоздем. Он не дилетант. Он человек современный. Он краску на известку наносит из специального металлического распылителя. Ну вот… Крутой дед и застукал его за этим занятием…
– Разве за такое наказывают?
– Ну, так и не наказали… – хмыкнул Куделькин. Ему явно хотелось выговориться. – Не смотрите, что Губанов восемьдесят третьего года рождения. Он знает свои права. Он в тот же день получил справку медэкспертизы и подал в суд на крутого деда. Не стал просить своих приятелей поучить крутого деда, как сделал бы любой придурок, а попросту подал в суд на деда…
– Да нет, погоди, – удивился Валентин. – Я говорю не о гражданине Губанове. Я говорю о Рогожине. Разве за такое наказывают?
– А как же? – безапелляционно отрезал Куделькин, падая в кресло. – Как пишут в протоколах, крутой дед Рогожин нанес матери и сыну Губановым множественные легкие телесные повреждения. Из хулиганских побуждений. Честно говоря, деду еще повезло, что ему не припаяли штраф.
– Ты действительно так думаешь?
– О чем это вы, дядя Валя?.. – Куделькин, ухмыляясь, вынул из холодильника бутылку коньяка, бутылку минеральной воды, достал с полки чистые стаканы, все это принес и поставил на стол, и обернулся на Валентина. – О чем это вы? Чего-то я не пойму…
– Я о крутом деде. Не могу понять, за что его пытались оштрафовать?
– Как за что? Он семью Губановых побил. Беспричинно, – ухмыльнулся Куделькин. – Из хулиганских побуждений.
– Он хулигана поставил на место. Наказывать следовало вовсе не деда. Это разве не так?
Куделькин засмеялся:
– Не так…
– Твой отец…
– Да ну, мой отец!.. – грубо отмахнулся Куделькин, откупоривая бутылку. – Мой отец, дядя Валя, меньше всего думает о таком… Плевал он на такое… Ему это неинтересно. Сам он, конечно, свастик на стенах никогда не рисовал и рисовать не будет, зато просрал великую страну… Извините за грубость, дядя Валя, но и вы к этому причастны…
Ознакомительная версия.
