Как ветер в стальных балках
Один мой знакомый наблюдал репетицию спектакля с участием Пласидо Доминго. Сидел в пустом зале, слегка волнуясь, ждал – сейчас явится суперзвезда… По сцене бегал молодой, никому не известный режиссер и покрикивал на артистов, расставляя мизансцены.
Тут из-за кулис выходит шестидесятилетний Пласидо Доминго. Мировая легенда. Гений. Лауреат всех мыслимых и немыслимых премий. Рыцарь Британской империи. Директор Вашингтонской оперы. Почесывает за ухом. Режиссер ему говорит: «Пойдите и встаньте туда-то!» Доминго молча идет и встает туда-то. «Повернитесь лицом к заднику!» Поворачивается к заднику. «Так! А теперь быстрым шагом двигаетесь во-он туда!» Двигается, причем быстрым шагом. «Стоп! Левее!..» Хорошо, левее. И так – битый час, всю долгую репетицию…
Дело даже не в том, что режиссер двигал эту фигуру взад-вперед, как пешку в шахматном этюде (что, в общем, и правильно), а в том, что фигура абсолютно безропотно позволяла себя двигать – тихо и без малейших понтов. Что, по-моему, еще правильней. Поскольку реальному гению некогда и неохота «делать вид», оттопыривать пальцы и предаваться куражу. Не его амплуа. Ему катастрофически некогда – он занят деланием крупных ценностей в тесных временных рамках. Проще говоря, большим бизнесом.
Почему-то слово «бизнес» приклеилось к русскому языку только своим коммерческим смыслом, хотя в первом, исходном значении – это просто дело. Или занятость чем угодно. Что для рафинированного европейца жуткий экстрим, для нашего бизнесмена – утренняя пробежка. Зато у нас цветет наука о правильном бизнесе, очень похожая на засекреченную религию.
Есть один страшно популярный бизнес-тренер с птичьей фамилией. Фамилию немного совру, пусть будет Голубь. Мне говорили: он «ставит» мировоззрение, как чудо-хирург ставит на ноги инвалида с разбитым позвоночником. Три дня учебы у Голубя стоят дороже, чем трехнедельный отдых на Гавайях. Я попал на это великое таинство бесплатно.
Голубь обмерил собравшихся психологическими тестами. Допустим, ты капитан тонущего корабля. У тебя на борту: беременная женщина, пловец-чемпион, дипломат, учительница, пенсионер-ветеран, фотомодель и еще штук десять пассажиров. А в спасательной шлюпке – всего пять мест. Решай срочно – кого будешь спасать? Если ты ломаешь голову, разрываясь между беременной и стариком, учителкой и дипломатом, – значит, ты слабоумный придурок. Единственный правильный ответ знает Голубь: спасать нужно только себя! А кто еще уместится в шлюпку – роли не играет.
Брутальный Голубь сообщил, что победу одерживает лишь тот, кто ради бизнес-цели жертвует всем и всеми поголовно. Не бояться ничего. Твердость и еще раз твердость! И тут же рассказал для примера про одну героическую даму, у которой было всё плохо и бедно, пока она не бросила неинтересного мужа, двух сопливых неинтересных детей, неинтересных староватых родителей и прочую личную жизнь. И тогда у нее всё стало суперски интересно. Напоследок Голубь поставил кассету с поучительным фильмом, где ловкий офисный клерк, сделав карьеру с помощью босса, потом так ловко этого босса «кинул», что завладел его креслом и состоянием.
Дней пять после такого лечения я с опаской прислушивался к позвоночнику и слегка сомневался в своей адекватности… А потом по TV показали неформальное интервью с Альфредом Кохом, который любопытен уже хотя бы как успешный топ-менеджер высшего эшелона. Он сказал самоочевидную вещь (невидимую разве что с высоты голубиного полета) о том, что бизнес не может быть голимой самоцелью – это только средство для вкусной и здоровой жизни. И на кой ляд нужен такой бизнес, ради которого ты отказываешься от всего, что любишь, то есть от самого себя?
Когда же я перестал беспокоиться насчет позвоночника и почти забыл о голубином ворковании (спасибо, птица!), то увидел в сухом остатке два нерастворимых понятия – твердость и бесстрашие. Начать с нуля новое дело, произвести на свет Реальную Ценность, даже просто совершить рывок от задника на авансцену – значит решиться выйти на холод из пригретой «зоны комфорта», стать бесстрашным и твёрдым. Как ветер в стальных балках.
И тогда нет смысла противопоставлять, сталкивая лбами, «старых» и «новых» русских. К ним в равной степени относится негромкое классическое напутствие: «Да пребудут в целости, хмуры и усталы, делатели ценностей – профессионалы».
Гадкий утёнок по имени Квентин, натерпевшись пинков и унижений от сверстников, чуть не сутками просиживает в тёмном кинозале, любуясь прыгучими ужимками Брюса Ли. Когда уже взрослый и знаменитый Тарантино заставляет Уму Турман размахивать тяжеленным японским мечом, пластая и шинкуя самураев в товарно-промышленных количествах, он это делает даже не ради искусства – ради безумных гениальных ПОНТОВ. Это Запад, освобождаясь от своих мальчиковых комплексов, отвечает Востоку: я всё равно круче!
Когда «певец якудза» Такеши Китано на пафосном кинофестивале, нарушив свою драгоценную сдержанность, заявляет журналистам: «Я, конечно, знал, что Тарантино дерьмо, но не до такой же степени!..» – это Восток предупреждает, что его буддийское благодушие не безгранично.
Мы привыкли цитировать (к месту и не к месту) стих Киплинга про Запад и Восток – что, дескать, «вместе им не сойтись». Там, правда, Киплинг ещё кое-что сказал: «Но нет Востока и Запада нет, если двое сильных мужчин, рожденных в разных концах земли, сошлись один на один…» В общем, два крутых кента конкретно схлестнулись – и мало уже никому не кажется.
Считается, что азиат принимает мир «в чистом виде», сидит в своей нише и мудро медитирует. А европеец-американец из кожи лезет, чтобы всё переколбасить и перестроить под себя. Запад действует во имя «сегодня» и «завтра». Восток размышляет про «всегда».
А реально мы что видим? Пока тарантированный Запад на нервной почве машет мечом Хатори Ханзо, роняет ракеты на Кабул и патрулирует в Ираке, тихие восточные люди под шум винтов скупили на корню почти весь Голливуд и любезно оккупировали мою квартиру.
Тут я бегло обозрел имущество – и честно удивился. Телевизор «Toshiba», фотокамера «Nikon», мужской дезодорант «Kenzo», печка «LG», монитор «BENQ», диктофон «Panasonic»… Это не считая интимных «Записок» Сэй-Cенагон и четырехтомника Акутагава Рюноскэ (который в тысячу раз ценнее, чем пятисоттомник всякого Мураками). Пока я всё это обозревал, на мой «Sony Ericsson» позвонила одна слегка раскосая, с высокими скулами девушка, от которой я временами (и местами) с ума схожу, и задала простой животрепещущий вопрос: «Сушки есть пойдём?» Это она суши так называет.
С едой тоже получается любопытно. Меня однажды соседка по лестничной площадке, реальная китаянка, пригласила к себе на ужин. Наготовила всякие рисы, фунчозы, чего-то жареное на ребрышках, в кисло-сладком соусе, положила на стол палочки и говорит: «Зовите меня просто Надя!» Я говорю: «Надя, а нет ли у вас вилки?» Даёт вилку, едим. Я спрашиваю: «Надя, а вы сами-то пробовали когда-нибудь вилкой есть?» – «Ни разу в жизни. Но сейчас попробую!» Взяла, поковырялась так деликатно и говорит: «Ужас. Тогда уж лучше ДВУМЯ вилками!!»
«И вместе им не сойтись!..» – уже прямо категорический императив. Нет резона пенять автору на погрешность, но всё же. Погрешность – это Россия, где они и СОШЛИСЬ, Запад с Востоком. Если существует некая «загадка русской души», то она именно в этом. В нашей любовной вражде. В нашем кровосмешении.
Вот только не надо, мамуля, трындеть про «особый русский путь» и о том, какие американцы плохие! Заработайте уже на чем-то более полезном, чем любовь к Родине, подлежащая обязательной сертификации. Антиамериканизм – это зависть отстающих, не замечающих своей ущербности. И уж лучше Южные Курилы слегка обустройте, чем японцев в наглости уличать.
Такие мы, блин, западно-восточные. И ветра у нас дуют какие-то южно-северные. И если хотим выразиться от всего сердца, то каждое третье слово получается не совсем нормативное. А каждое второе – совсем не. Как у того древнерусского еврея, который столько в сердцах навыражался, что теперь его пол-России знает наизусть. А он ещё пожелал на прощанье: «Лишь бы счастлив был Ян, лишь бы кончила Инь!..» Опять, кажется, нецензурно. Но от всего сердца.
Я выбрал навскидку три реальные фигуры, чья мужская репутация бесспорна, а мужественность – несомненна. И сразу наткнулся на «компрометирующие» обстоятельства, непростительные с точки зрения ревнителей идеала.
Новогодней ночью 31 декабря 1753 года венецианский кавалер Джакомо Казанова тайно встречается в доме свиданий с монахиней М.М. Этот эпизод, пожалуй, самый шокирующий и одновременно самый трогательный в его одиннадцатитомной жизни. Как бы мне аккуратней выразиться, чтобы нервные не падали на пол?.. Одним словом, в разгар интимной близости у Казановы вдруг пошла кровь. Вместо сами знаете чего. Судя по мемуарным деталям, это было следствием эксцесса.
