Он действует всё смелее и желаннее. Сейчас будет больно! «Нет, не надо!» – ей казалось, она кричит эту фразу, на самом деле едва шепчет сухими горячими губами. Он не подчиняется, хотя был таким послушным всегда. Он прав, потому что нелепо прерывать эту поистине волшебную симфонию на полуноте – она ждёт, она жаждет продолжения каждой клеточкой юного, полного сил и желания тела. «А-ах!» Это не так больно, просто немного неприятно, но вот уже забыто, потому что на смену спешит целая гамма новых ощущений. Она открывается им навстречу, всеми чувствами сосредоточившись на одной области внутри себя, сплошь состоящей из оголённых нервов, которые жадно и чутко реагируют на его движения где-то глубоко в ней. Как в ней?! Этого не должно, не может быть! «А-а-а-а!» Крик вырвался помимо её воли, пальцы с неожиданной силой смяли простыню, долгожданная разрядка накатывала волнами, заставляя лёгкие толчками выбрасывать воздух, и в такт этому животному крику внутри неё жило, сжималось, и отпускало, и пульсировало новое, небывалое, невозможное наслаждение…
* * *
Они разговаривали с Олегом, привычно лёжа на кроватях и задрав ноги в ботинках на металлические спинки. Была середина дня. Олег сегодня выходной, а Ромка ждал курьера от Седого из Малаховки – тот должен был забрать товар, которым забито полшкафа.
– Как ты не боишься работать с Седым? У его пацанов такие рожи уголовные. Да и сам он, по-моему, сидел.
– Не по-моему, а точно четверик оттянул. Только бояться тут нечего – наоборот, если побывал у хозяина и с темы не съехал, значит, человек учёный, осторожный, знает, откуда в хлебе дырочки. Ему кипеж не нужен. Бояться вообще никого не стоит, а опасаться нужно молодых, горячих, кому море по колено. Как этот твой сынок профессорский, Виталик, который взял у тебя штукарь на японские часы и слиться решил. У них же ветер в голове. Такой и сам подставится, и других замажет, с кем работает.
Ромка рассуждал о ровесниках в третьем лице, будто сам был опытным, взрослым мужиком. Впрочем, опыт – понятие вне возраста. Кто-то учится быстро, кому-то и всей жизни недостаточно.
Олег помрачнел – тема с Виталиком была для него очень болезненна. Даже сейчас, спустя время, ему было неприятно вспоминать эту историю. Если бы не Ромка, он бы точно распрощался с тысячей рублей, которые по глупости и неопытности отдал прыткому москвичу безо всяких расписок, просто на доверии – ну как может нормальный парень из приличной профессорской семьи обмануть? Оказывается, может, причём сознательно – никаких дешёвых часов не существовало в природе, а была продуманная комбинация, чтобы швырять доверчивых простофиль вроде него.
Когда тот взял деньги, а потом перестал выходить на связь, Олег был в отчаянии. Тысяча – огромные деньги, он месяц за неё рисковал и вкалывал как папа Карло, а мысль, что его просто развели, была невыносима. Он начал разыскивать Виталика, и тут выяснилось, что тот вовсе не живёт в помпезном доме на Ленинском, а где живёт – вообще неизвестно. Наверное, и папа-профессор существовал лишь в легенде. Вот он – конь педальный! Как можно было так подставиться? Чуть не со слезами на глазах он рассказал всё Ромке. Тот очень удивился, что товарищ не посоветовался с ним прежде, чем отдать деньги. На самом деле Олег сознательно промолчал тогда – в глубине души он завидовал другу, который обскакал его в бизнесе, куда пришёл по его же совету. Ромка не очень распространялся о своих успехах, но по косвенным признакам Олег догадывался, что размах операций товарища намного превосходит его собственный. И ему очень хотелось каким-то образом догнать друга, доказать, что и он не лыком шит. И операция с часами рассматривалась им именно в этом ключе – Виталик рисовал радужные перспективы, говорил, что это лишь пробная партия, что он может поставлять во много раз больше. Олег уже подсчитывал будущие прибыли и совсем забыл об осторожности. А Ромке не говорил, чтобы тот не влез в долю и снова не опередил его. Вышло же вон как!
Ромка не подозревал об истинных мотивах такого недальновидного поведения товарища. Да даже если бы и узнал, это не изменило бы его отношения к другу. Ситуация житейская – понятная. В порядочности Олега он не сомневался, а что позавидовал немного – так с кем не бывает? Здоровая конкуренция – это нормально. Ведь он дотянуться до его уровня хотел, а не подставить, и тем самым сравняться – вот в чём ключевой момент. И в спорте, и в бизнесе правило одно: хочешь выиграть – сам беги быстрее, а не сопернику подножку делай.
Как бы там ни было, Ромка активно включился в ситуацию. Вместе они размотали клубок с момента появления Виталика в общаге. Выяснилось, что наврал тот совсем немного – и жил на одну остановку дальше на том же Ленинском, и папа действительно был профессор. Но вот деньги отдавать наотрез отказался. Нагло глядя на них, он заявил, что никаких денег не брал и чтобы они шли в жопу. Вёл он себя при этом крайне самоуверенно. Олег от такой отповеди растерялся и не знал, что сказать. Ромка же и говорить ничего не стал, а двумя ударами свалил наглеца на землю, сел сверху и, держа кулак на отлёте, предложил повторить про жопу. Москвич, хлюпая разбитым носом, тем не менее мужественно повторил сказанное и добавил, что он с ними по-другому разберётся, когда сила на его стороне будет.
Ромка удивлённо опустил кулак, слез с противника и, глядя на того сверху вниз, спокойно произнёс:
– Завтра здесь в девять вечера. Приводи кого хочешь. Если заяву кинешь или не придёшь – пеняй на себя! – развернулся и пошёл. Олег – за ним.
Честно говоря, он испугался – ситуация принимала какой-то совсем угрожающий оборот. Ему уже мерещились и менты, и бандиты и совсем не хотелось продолжения – бог с ней, с этой тысячей. О чём он осторожно и поведал Ромке.
Тот глянул на него внимательно и каким-то не своим голосом, по блатному растягивая слова, произнёс:
– Поздно заднюю врубать. Дело не в деньгах, мы уже подписались!
Выражение его лица при этом сильно изменилось – оно сделалось не просто жёстким, а прорезался хищный оскал, так что Олегу стало совсем не по себе. Он видел перед собой не приятеля-ровесника, но подобравшегося, готового к прыжку зверя. От этого по спине побежали мурашки и настаивать на своём расхотелось. Из короткой фразы он выделил одно слово – «мы», и от этого стало ещё неуютнее.
На следующий день они подъехали в это же место к назначенному времени на двух такси. С ними были ещё четверо коротко стриженных ребят, которых Олег никогда прежде не видел, плюс оба таксиста, крепкие взрослые мужики, тоже вышли из машин. Они прождали около получаса, но никто не появился. За всё это время никто не проронил ни слова. Таксисты стоя курили. Стриженые сидели на корточках и тоже курили, периодически сплёвывая перед собой. Олег, у которого от страха язык просто чесался, несколько раз пытался заговорить, но его никто не поддержал, и он в конце концов заткнулся. Не передать, с каким облегчением он ехал обратно целый и невредимый.
Примерно через неделю Ромка снова сказал ему, чтобы он ехал с ним. На сей раз они поместились в одну машину – был знакомый таксист и двое незнакомых парней кавказской наружности. Опять все молчали. Они подъехали к ресторану «Гавана» на Ленинском и припарковались с задней стороны возле чёрного входа. Кавказцы скрылись в ресторане и через пару минут выволокли сопротивляющегося Виталика. Дальше один из кавказцев со страшной силой ударил должника в район солнечного сплетения, и тот, захлебнувшись воздухом, переломился пополам. Когда он, хрипло кашляя, только-только отдышался, второй повторил удар, и Виталик упал на колени. Безумно тараща глаза, он тщетно пытался вдохнуть, но ничего не получалось.
Было что-то противоестественное в картине, когда молодой здоровый парень тщетно разевает рот, будто выброшенная на берег рыба. Олегу казалось, что тот вот-вот задохнётся. Было очень страшно, и теперь он боялся уже не за себя, а за Виталика. Он уже простил ему и деньги, и его поведение. Всё происходящее выглядело ужасным. Нельзя сказать, что Олег не дрался в своей жизни или что он не видел, как дерутся другие, но его опыт вмещал в себя нечто иное, какие-то детские драки – «до первой крови», «лежачего не бьют» и так далее, где всё по определению заканчивалось благополучно – максимум разбитым носом. То, что происходило на его глазах сейчас, было иным – это было серьёзно и безжалостно. Это чувствовали все, и в первую очередь избиваемый. От былой бравады не осталось и следа. Вот он вдохнул наконец, стоя на коленях, и один из палачей, схватив за волосы, сильно задрал ему голову назад – ещё минуту назад красивое, молодое лицо, теперь искажённое болью и страхом, выглядело жалко: рот дрожал, по щекам текли слёзы, никакой воли в нём не осталось.
