Она глубоко и спокойно вздохнула.
– Не хватит с утра-то? – спросила она. – Опять надерешься, как на дне рождения, опять неотложку тебе вызывать. Детей пожалей. Вот помрешь, а им, бедным, и вспомнить-то нечего будет. Не стыдно?
– Нет, будет! – Он весь покраснел. – Как так: нечего? Родного отца и чтоб нечего вспомнить? Ты – мать, а такую… тут порешь!
– Ругаться не смей! – Она стиснула руки. – Без ругани, понял! Иди лучше в спальню! Соседи еще даже и не проснулись, а он уж надрался ни свет ни заря!
И муж вдруг послушался. Жестикулируя, обдав нас тугим, плотным запахом пота, он скрылся за дверью.
– Ну, вот. Спать пошел. – И она усмехнулась. – Сейчас напою вас чайком и пойду, двор надо убрать. Я ведь дворник тут, в доме. Мету за квартиру. А вы раздевайтесь!
Шел жесткий ноябрь: были праздники, пьянки, на улице сыпало льдистой крупой. Никто нас не ждал в этом мертвенно-бледном, слегка позолоченном городе. И вдруг мы попали в подвал. К чужой женщине. К ее босоногому пьяному мужу. Слегка пахло йодом, капустой и тем, что жарили к завтраку люди на кухне. Наверное, рыбой, наловленной в узких, затянутых слизистой тьмою каналах.
Она постелила: двоим на диване, двоим на полу.
– Всю ночь тряслись в поезде. Вот и ложитесь. Куда вам идти спозаранку? Успеете! Сегодня к тому же музеи закрыты. А вы ведь в музеи, наверное, приехали?
Мы выпили чаю, разулись, легли. Она погасила нам свет и ушла.
Когда я проснулась, они еще спали. Полковничья дочка и рыжая Юленька – на старом диване, чьи толстые ножки давно облупились и были похожи на лапы облезшей собаки, а мы с подругой моей Абрашидовой возле бормочущей что-то свое батареи – на тощем матраце и двух одеялах. Проснувшись, я вспомнила, где я, и сразу в мой мозг, разомлевший от долгого сна, нахлынула ночь с отраженным в стекле размякшим лимоном и утро, когда мы стояли, продрогшие, не понимая, куда нам идти, что нам делать теперь, и тут ощущение полного счастья вдруг так обдало меня жаром, что я, локтем придавив сине-черные кудри подруги моей Абрашидовой, стала негромко смеяться.
Чему я смеялась? Да так. Всему сразу. Тому, что тепло, и тому, что уютно, что мы – словно на корабле, уносимом во тьму беззащитной, неведомой жизни, увидели берег, наполненный солнцем.
Максим Курочкин
Выключатель
фоновая драма
Родители отдыхали в Болгарии, мы жили с дедом душа в душу и готовили не по расписанию, а только тогда, когда нам хотелось. У меня не было девушки, я не работал, не учился, по инерции ел много масла. Читал «Основы археологии» профессора Авдусина, переписывал набело стихи из самодельной записной книжки. Это был лучший июнь в моей жизни.
Дед. Где Вера?
Внук. Таня.
Дед. Где Вера?
Внук. Ты спрашиваешь про Таню. Таня уехала в отпуск. Таня твоя дочка.
Дед. А где Вера?
Внук. Бабушка умерла давно.
Дед. А Таня?
Внук. Таня уехала.
Дед. Таня уехала?
Внук. Таня уехала.
Так мы и общались. Два года караульной службы сильно укрепили мою нервную систему. Заметил, что разговариваю с дедом совершенно спокойно, не так, как раньше. Я тупой и добрый. Дед приходил в мою комнату каждые двадцать минут.
Дед. Когда Вера приедет?
Внук. Таня приедет после двадцать четвертого.
Дед. А Вера?
Внук. Вера не приедет.
Дед. Дай лекарство.
Внук. Нет. Перед сном.
Ухаживать за стариком наркоманом совсем нетрудно. Главное – поставить психологический блок. И следить за тем, чтобы чайник не был плотно закрыт крышкой.
Внук. Я в магазин. Если нужен будет кипяток, возьмешь в термосе.
Дед. Позови Веру.
Внук. Не беси меня, пожалуйста.
Дед. Таню.
Внук. Таня в отпуске.
Дед. Скажи Вере, пусть купит мороженого.
Внук. Хорошо. Только не включай газ.
Как вы поняли, мой дедушка маразматик. Мы очень боимся, что он однажды отравит нас или устроит пожар.
Внук. Я вернулся. Вставай – будем мороженое кушать.
Дед. Перезвони Оле.
Внук. Оле?
С Олей я познакомился год назад, во время отпуска. Она не оставила номер телефона, но взяла мой и обещала позвонить после того, как я вернусь. Я уже не надеялся, что она выполнит обещание.
Внук. У меня нет ее телефона.
Дед. Она продиктовала, я записал.
Внук. Де, с меня две таблетки вне очереди.
Дед. Что?
Внук. Два лекарства с меня.
Дед. Неси.
Но получить нимбутал сверх нормы ему не удалось. Записку с номером он потерял. Я обыскал всю комнату. За кроватью деда я нашел свой аттестат об окончании средней школы, мамины бусы и топорик. Но записки с телефоном там тоже не было.
Дед. Ты обещал лекарство.
Внук. Ты обещал телефон.
Дед. Я записал.
Внук. И где он?
Дед. Непонятно.
Я уже не мог не думать об Оле. Теперь я думал о ней даже больше, чем обо всех знакомых девушках, вместе взятых. Наш разговор годичной давности с каждой минутой казался мне все более остроумным. Не прошло и полчаса, как я был влюблен окончательно на всю жизнь. Оля – единственный человек, который меня понимает. К тому же красавица. Мне очень нужно найти ее номер.
Внук. Дедушка, как ты мог потерять телефон?
Как я зол. Он свел в могилу бабушку, он не был на фронте, он всю жизнь был эгоистом, думал только о себе и своих бесчисленных друзьях, жил не по средствам, отказался от дачи и не выкупил служебную «Победу», когда все выкупали. В детстве я ничего хорошего от него не видел, кроме пистонного ружья и велосипеда «Минск». Даже корабль, который он мне сделал из мелкопористого пенопласта, унесло течением. По словам мамы, уважать его можно только за то, что он не был доносчиком. На пенсию его проводили в пятьдесят лет. С тех пор как я пошел в школу, дедушка официально находился в маразме. Его терпят, его кормят, за ним убирают. Неужели нельзя было нормально номер записать?
Внук. Ты куда собрался?
Дед. Гулять.
Внук. В пижаме я тебя никуда не пущу.
Дед переоделся и ушел. Мы стараемся его уже не выпускать. Год назад он разбил себе нос прямо у подъезда. Но сегодня я на него зол. Пусть разбивает себе что угодно, лишь бы не сломал шейку бедра. Шейка бедра – это серьезно. Это просто какой-то выключатель стариков. А я сторонник того, чтобы старики самостоятельно ходили в туалет до самой смерти. Дед вернулся домой через два часа.
Внук. Где был?
Дед. В парке. Встретил Лукьянца.
Внук. Как он?
Дед. Плохо. У него пуделя панки зарезали.
Как ни странно, в словах деда была доля правды. Овчарку нашего соседа Лукьянца в прошлом году сбил байкер. И до овчарки у соседа действительно был пудель.
Дед. Я вспомнил первые три цифры.
Внук. Какие цифры?
Дед. Двести двадцать четыре.
Внук. Что двести двадцать четыре?
Дед. Первые цифры.
Невероятно. Это были первые цифры телефона Оли. По крайней мере, теперь понятно, что она живет в центре.
Внук. А дальше?
Дед. Дальше не помню… Шесть, кажется?
Внук. Шесть?
Дед. Или семь.
Внук. Дедушка, мне очень надо, чтобы ты вспомнил. Это очень важный телефон. Очень важный. Оля – мой друг. Если ты вспомнишь ее телефон, я на ней женюсь.
Дед. А мы с Верой так и не расписались.
Так я узнал, что моя бабушка и дедушка не были расписаны.
Дед. Если есть любовь, штамп не нужен.
Так я узнал, что у дедушки и бабушки была любовь. Кто бы мог подумать.
