— Трут, — ответствовал Романо совсем мрачно. — Так часто, что пальцы на ноге уже почти стерлись.
— Ничего себе! А где она? — спросила Лёка Ж.
— Да вот же! — Романо указал рукой на статую Петра, стоявшую у правой стены посреди зала.
Лёка Ж. стала вглядываться в глубину собора, посмотрела вниз и вскрикнула:
— Ой, уведите меня! Голова кружится.
Мы эвакуировали Лёку Ж. из-под сводов собора, держа с обеих сторон под руки.
— Пойдем, провожу к выходу, — предложил Романо, — и попрошу Джакомо, чтобы он вас отвез.
— Как это — к выходу! Ты же обещал показать балкон, где папа проповедь читает, — напомнила Лёка Ж.
— А мы уже почти пришли, — сказал Романо. — Вот это зал Благословения. А вот эта дверь, — Романо показал на арочную застекленную дверь, — ведет на папский балкон.
Мы направились к закрытой двери по пути, выложенному керамической плиткой с лиственным орнаментом, которым каждое воскресенье папа римский идет к своей пастве, и увидели в дверном проеме обелиск, возвышающийся над площадью.
Романо сообщил, что это древнеегипетский обелиск из Гелиополя, привезенный Калигулой для своего цирка, который находился недалеко отсюда. Папа захотел, чтобы обелиск поставили здесь, на площади, и объявил конкурс. Его выиграл Доменико Фонтана. Он собрал машину, которая поднимала тросами двадцатипятиметровый обелиск весом в 300 тонн — с помощью 900 рабочих и 75 лошадей. Перед тем, как начать установку, зевакам приказали соблюдать полную тишину, так как любой звук мог разрушить всю конструкцию и уронить столб. А тем, кто хотя бы пикнет, полагалась смертная казнь. Когда обелиск почти подняли, веревки от трения об лебедку стали гореть, и столб начал заваливаться. Один матрос заметил это раньше других и крикнул: «Воду на тросы!» Огонь погасили и обелиск поставили, а матроса заключили в папскую тюрьму. Фонтана заступился за него. И папа смилостивился. Он не только простил моряка, но и дал ему право монопольной торговли пальмами на Пасху. А обелиск украсил пьяцца Сан-Пьетро.
— Это мое любимое место, — тихо сказал Романо. — Пьяцца Сан-Пьетро, как сама вера, обнимает и принимает к сердцу всех, кто к ней приходит.
— Романо, ты так проникновенно рассказываешь, — сказала Лёка Ж., — о Ватикане, о папе… Я хочу увидеть его.
— Кого? — не понял Романо.
— Папу римского. Мне кажется, нам есть о чем поговорить… — заявила Лёка Ж.
— Вообще-то на аудиенцию к папе надо записываться заранее — месяца за три… — вежливо объяснил Романо. — Но я могу договориться.
— Как это мило с твоей стороны! — восхитилась Лёка Ж.
— Поговорить с папой, думаю, тебе не удастся, — предупредил Романо, — на аудиенции всегда очень много народу. Но увидеть его, а то и прикоснуться к нему ты сможешь…
Глаза Романо мечтательно загорелись. Он воодушевленно стал рассказывать о папской аудиенции. Восемь швейцарских гвардейцев вносят папу в главный зал собора Святого Петра на красном паланкине — sedia gestatoria. Все встают. Папа сходит с паланкина и садится на свой трон. Он читает приветствие на латыни, итальянском, английском, немецком и других языках. Затем все опускаются на колени, папа всех благословляет, после чего все встают, и папа может подойти к пастве. А потом он садится на паланкин, и его уносят.
— Извини, я не поняла — а в чем прикол? — спросила Лёка Ж.
— В том, чтобы получить благословение папы, — угрюмо ответил Романо и, оглядев Лёку Ж. с головы до ног, добавил: — Смотри только, не оденься, как сегодня.
— А что у меня не так? — не поняла она.
— Всё, — строго ответил Романо. — На аудиенцию к папе нельзя надевать фиолетовое, красное и белое! Потому что это цвета, которые в Ватикане могут носить только священники. Фиолетовое — епископы, красное — кардиналы, а белое — лишь сам понтифик.
— Надо же! Какой строгий дресс-код, — изумилась Лёка Ж. — Хорошо-хорошо, я постараюсь.
— Да уж, постарайся, — угрюмо сказал Романо. — А то ваша Раиса Горбачева пришла на аудиенцию в пурпуре, так в Ватикане до сих пор отойти не могут.
— «Ваша», — хмыкнула Лёка Ж. — Раиса Максимовна, между прочим, и твоя тоже — ты тогда еще в России жил. И потом, может, женщине больше надеть нечего было. У меня вот тоже, знаешь, если все эти цвета убрать, мало чего остается.
— Голова обязательно должна быть покрыта, — гнул свое Романо.
— Покрыть мои чудесные кудри? — не поверила Лёка Ж.
— Украшения не надевай, — продолжал Романо. — Если папа, не дай бог, вдруг протянет тебе руку, опустись на колено. Но до этого, надеюсь, не дойдет… И еще — раньше папы выходить из собора нельзя.
— Как много всяких правил! — взмолилась Лёка Ж. — А как-нибудь попроще нельзя?
— Нельзя, — сурово ответил Романо. — Приходи завтра утром, полдесятого. Я тебя проведу.
— Завтра?! — воскликнула Лёка Ж. — Рома, завтра мы улетаем. А можно сегодня?
— Нет, — твердо ответил Романо.
— Ну пожалуйста. Хотя бы одним глазком на папу взглянуть, — стала упрашивать Лёка Ж.
Романо был непреклонен.
— На папу сегодня — даже половиной глазка нельзя, — сказал он.
Лёка Ж. спала с лица. Такой расстроенной лично я ее еще не видел. Романо посмотрел на это несчастное существо и сжалился.
— Могу показать библиотеку на втором этаже Апостольского дворца — там папа проводит личные аудиенции с випами, — сказал он. — Гостей привозят во двор Святого Дамазо, затем ведут через Клементинский зал, зал папской свиты, зал святого Амвросия, Угловой зал, капеллу Урбана VIII, зал Послов, зал Девы Марии и Малый тронный. Я мог бы вас тоже этим путем провести, но времени уже много — в девять начнется комендантский час, и Ватикан закроют. Так что если хотите успеть, идем скорее. Может, мне удастся договориться. Смотря кто у входа будет стоять…
Мы опять углубились в какие-то служебные коридоры и вскоре оказались перед двустворчатой дверью, возле которой стоял — кто бы мог подумать! — Алессандро.
— О-па! — Романо остановился. — Но, может, это и к лучшему, — решил он. — Ждите здесь.
Он подошел к Алессандро, который бросил взгляд в нашу сторону и залился густым багрянцем. Романо что-то сказал ему, отчего тот покраснел еще гуще.
Лёкин одноклассник махнул нам рукой. Мы подошли, и Алессандро, не глядя на нас, отворил дверь.
Лёка Ж. переступила через порог со священным трепетом.
— Ну что, глядите, — сказал Романо. — Вот здесь, собственно, папа римский и принимает важных персон — президентов и премьеров. На этом стуле и ваши Путин с Медведевым сидели.
— Прямо здесь? — изумилась Лёка Ж. и плюхнулась на президентское сиденье.
Стулья, поставленные в два ряда параллельно друг другу и перпендикулярно линии главного кресла, были по ватиканским меркам простые — обшитая белым бархатом деревянная мебель с резными подлокотниками и округлыми спинками.
Да и сама библиотека выглядела скромно. Пустые светлые стены — лишь две картины, «Мадонна» Антониаццо Романо, «Воскресение Господнее» Перуджино, и средневековое распятие. Фриз в спокойной бледной росписи, потолок с золотистыми прямоугольниками и парой сюжетных барельефов. Даже пол выложен простыми черными ромбами по белому фону.
— А где сидит папа? — уточнила Лёка Ж.
— Лёка, по-моему, это очевидно, — заметил я и указал на отдельно стоявшее на возвышении кресло с прямоугольной спинкой.
— А я думала — он за стол садится, — Лёка Ж. показала на журнальный столик в противоположном конце библиотеки. — Чтобы записывать, кто о чем просит, а потом выполнять желания.
— У тебя все-таки очень необычные представления о папе римском, — сказал Романо.
В этот момент дверь распахнулась, на пороге возник побледневший Алессандро, который испуганно крикнул:
— Andate via! Presto! Papa! — и тут же захлопнул дверь.
— Черт!.. Прости, Господи! — Романо тоже побелел и перекрестился. — Какой леший его принес!
— Что случилось? — спросил я.
— Папа идет, — испуганно ответил Романо.
— К нам? — обрадовалась Лёка Ж.
— Надеюсь, нет… — Романо вышел из оцепенения и скомандовал: — Уходим. Быстро!
И мы побежали от папы римского — другим путем, тем самым, по которому на аудиенцию к нему ходят вип-персоны.
— Presto! Presto! — торопил Романо. — Мы должны его опередить!
Мы пролетели несколько залов, свернули за угол и чуть не сшибли дверь, которую Романо рванул на себя…
За дверью стоял папский кортеж. Впереди — громилы-охранники, затем, судя по цвету, два кардинала, а за ними… Сам…
— Папа, — произнесла Лёка Ж. с благоговением. — Римский. Я узнала его по белой шапочке!
Лёка Ж. бросилась вперед. Охранники сомкнулись, готовые отразить нападение террористки. Лёка Ж. закричала:
— Папа! Дэдди! Ай маст ту тэлл ю самсин вэри импотэнт!
Возникла пауза, которая, казалось, длилась бесконечно. У меня онемели руки и ноги. В ушах повисла вата. Сквозь нее донесся тихий, но властный голос:
