В ответ Моркам неразумно, но естественно попытался тягаться с Блэкпулом. Он выстроил дорогостоящий дельфинарий и новый открытый плавательный бассейн, а недавно стал разрабатывать проект парка аттракционов мистера Блобби. Но на самом деле его обаяние и его надежда в том, чтобы не быть Блэкпулом. Тем-то мне и люб этот городок, что он тихий, дружелюбный и благовоспитанный, в его пабах и кафе просторно, и тебя не сшибают с тротуара шатающиеся юнцы, и не приходится шагать по мостовой, оскальзываясь на разбросанных пластиковых тарелочках и в лужицах рвоты.
Настанет, думается мне, день, когда люди заново откроют очарование тихого отдыха у моря, простую радость гулять по чистой набережной, облокачиваться на перила, упиваясь видом, или посидеть с книжкой в кафе. И тогда, быть может, Моркам воспрянет вновь. Как было бы мило, если бы власти действительно заботились о стране и предпринимали меры для восстановления отцветших городков, подобных Моркаму, — восстановили бы причал в прежнем виде, выделили бы грант на новый Зимний сад, настояли на реставрации прибрежных зданий, может, перевели бы в городок отделение таможенной службы, которое круглый год поддерживало бы в нем жизнь.
Немного инициативы и продуманных долговременных планов — и, я уверен, можно найти людей, которые захотят открыть здесь книжные магазины, ресторанчики, антикварные лавки, галереи, а может, даже бары с острой закуской или оригинальный отель-бутик. Почему бы и нет?
Моркам мог бы стать маленьким североанглийским подобием Саусалито или Сент-Ива. Возможно, у вас это вызывает презрительную усмешку, но какое еще будущее вы видите для подобных мест? Сюда люди могли бы приезжать на выходные, чтобы спокойно и вкусно пообедать в новых ресторанах у моря, полюбоваться бухтой и, пожалуй, посмотреть спектакль или послушать концерт в Зимнем саду. Молодые туристы могли бы останавливаться тут на ночевки и разгрузить немного Озерный край. Все это вполне возможно. Но, разумеется, никогда не сбудется, и отчасти, смею сказать, оттого, что вы презрительно усмехаетесь.
Я вожу с собой и иногда с тихой радостью достаю и перечитываю маленькую потрепанную вырезку, прогноз погоды из «Вестерн дэйли мэйл», который гласит, дословно: «Днем ожидается теплая сухая погода, но возможно похолодание и небольшой дождь».
Вот вам идеально выраженная в одной фразе суть английской погоды: сухой, но дождливой, теплой, но холодноватой. «Вестерн дэйли мэйл» могла бы повторять этот прогноз изо дня в день — не знаю, возможно, она так и делает — и практически не ошибаться.
Больше всего испытанного туриста поражает в английской погоде ее отсутствие. Все грозные и непредсказуемые явления, придающие природе остроту риска — торнадо, муссоны, бурные грозы, град «спасайся-кто-может» — практически неизвестны на Британских островах, и лично меня это вполне устраивает. Мне по вкусу круглый год ходить в одной и той же одежде. Я с удовольствием обхожусь без кондиционеров, москитных сеток на окнах и летучего зверья, которое, пока вы спите, высасывает вашу кровь или объедает вам лицо.
Мне приятно сознавать, что, если только я не отправлюсь на восхождение на Бен-Невис в домашних тапочках в феврале, стихии этой нежной и ласковой страны не грозят мне смертью.
Я упоминаю об этом потому, что, сидя за завтраком в ресторане отеля «Старая Англия» в Боунессе-он-Уиндермир, через два дня после расставания с Моркамом, я читал статью «Таймс» о ранней снежной буре — буране, как выразилась «Таймс», — поразившей Восточную Англию. По сообщению «Таймс», буран засыпал часть территории «более чем двумя дюймами снега» и «намел сугробы высотой до шести дюймов». Прочтя такое, я совершил поступок, какого прежде не совершал: я достал свой блокнот и написал письмо в редакцию, благожелательно, с самыми лучшими намерениями указав, что два дюйма снега никак не могут называться бураном и что шесть дюймов — никак не сугроб. Бураном, объяснил я, называется то, что не дает вам открыть дверь дома, а сугробом — то, что хоронит вашу машину до весны. Холодная погода — это когда вы оставляете клочки кожи на дверной ручке, почтовом ящике и прочих металлических предметах. Потом я скомкал письмо, поняв, что мне грозит серьезная опасность превратиться в очередного полковника Чинушу, а их и так немало вокруг, поедавших кукурузные хлопья и овсянку вместе с такими же чопорными женами и поддерживавших своим существованием отель «Старая Англия».
Я оказался в Боунессе, потому что мне нужно было убить два дня, поджидая лондонских друзей, с которыми я собрался в пеший поход на выходные. Поход меня очень радовал, в отличие от перспективы проторчать еще один долгий бессмысленный день в Боунессе, не зная, чем заполнить пустые часы до чая. Я обнаружил, что количество витрин с чайными полотенцами, сервизами, украшенными кроликом Питером, и узорными джемперами, которое я способен осмотреть, все-таки ограничено, и сомневался, переживу ли еще один день столь утомительных занятий.
В Боунесс меня занесло более или менее случайно, поскольку это единственное место во всем Озерном краю, где имеется железнодорожная станция. Кроме того, мысль провести еще пару тихих дней в покойной красоте озера Уиндермир и насладиться пухлым комфортом благородных (хоть и дороговатых) старых отелей при взгляде с набережной Моркама казалась очень завлекательной. Но теперь, когда один день прошел, а второй только предстоял, я начал ерзать и метаться, как человек, выздоравливающий от затяжной болезни. Хорошо хоть, с оптимизмом отметил я, что этот уголок страны миновала страшная снежная буря, жестоко исхлеставшая Восточную Англию двумя дюймами снега и вынудившую людей утопать в сугробах, доходивших им чуть ли не до щиколотки. Здесь стихии были милосердны, и мир за окном ресторана неярко блестел под бледным зимним солнцем.
Я решил прокатиться на озерном пароходике до Эмблсайда. Так я не только убивал час и мог посмотреть озеро, но и попадал в место, больше похожее на настоящий город и меньше — на оказавшийся не на своем месте морской курорт Боунесс. В Боунессе, как я заметил накануне, имелось не меньше восемнадцати лавок, где вы могли купить джемпер, и не менее двенадцати, продающих сервизы с кроликом Питером, но всего одна мясная лавка. Между тем Эмблсайд, хоть и не остался в неведении относительно множества способов извлечь выгоду из проезжих туристов, по крайней мере, располагал отличным книжным магазином и множеством магазинов туристского снаряжения, которые для меня обладают огромной, пускай необъяснимой притягательностью — я способен часами разглядывать рюкзаки, гетры, компасы и сухие пайки, потом перейти в другой магазин и обозревать заново в точности те же предметы. Так что вскоре после завтрака я с некоторым воодушевлением двинулся к пароходному причалу. Увы, там я обнаружил, что пароходик курсирует только в летние месяцы — в столь мягкую погоду это представлялось большим недосмотром, ведь даже сейчас Боунесс кишел путешественниками. Пришлось отступить и вместе с разномастной ленивой толпой двинуться к маленькому причалу парома, сновавшего туда-сюда между Боунессом и старой паромной станцией на том берегу. Путь длиной всего в несколько сотен ярдов занимал целую вечность.
У въезда на причал терпеливо ждала скромная очередь машин. Было здесь и восемь или десять пеших туристов, все в нарядах от «Мусто», с рюкзаками и в тяжелых ботинках. Один тип даже вырядился в шорты — верный признак тяжелой стадии маразма. С туризмом — в британском понимании слова — я познакомился сравнительно недавно. Я еще не дошел до той стадии, на которой напяливают шорты со множеством карманов, но уже научился заправлять брюки в ботинки (хотя никто не сумел мне растолковать, какая в том польза, если не считать того, что так вы похожи на серьезного, испытанного ходока).
Помнится, в первый приезд в Британию, странствуя по книжным магазинам, я поразился, сколько места в них уделено «путеводителям для пешеходов». Мне это показалось нелепым и комичным — там, откуда я прибыл, люди обычно передвигаются на двух ногах, не прибегая к письменным инструкциям, — но со временем я узнал, что в Британии существуют два вида ходьбы, а именно: обычный, когда идешь в паб и, если повезет, возвращаешься домой, и более суровый, требующий крепких ботинок, планов Картографического управления в пластиковых кармашках, рюкзаков с сэндвичами и термосами с чаем, а на последних этапах — еще и шорт цвета хаки в неподходящую погоду.
Многие годы я наблюдал этих пешеходов, взбирающихся на скрытые в облаках вершины в мокрую и ветренную погоду, и считал, что вижу настоящих сумасшедших. А потом мой старый друг Джон Прайс, который вырос в Ливерпуле, а юность провел, выделывая безумные трюки на утесах Озерного края, уговорил меня отправиться с ним и еще парой друзей пошляться — он использовал именно это слово — на уик-энд по Хэйстексу. Думаю, меня подкупили как раз слово «пошляться» и название Хэйстекс («сеновал»), сулившие на слух много выпивки и убаюкавшие мою природную осторожность.
