Ознакомительная версия.
В клубе очень тепло и мявкают звукоузлы Востока, и пахнет копчёной ванилью, как и везде, где от аромотерапии сбрендили давно и основательно.
Насилию над моими обонятельными нейронами я отвечаю просто: временно теряю обоняние.
Приглушённые краски, холодные алые занавеси, кисти китайства, фонарность и японистость, я путаюсь в драконах, мне всё равно не страшно от их драконов, словом, куда я попала в тот день, я не знаю. Где чай пьют? Ах, везде? Значит, я попала везде. Отсюда, из России, только рис виден. Всё остальное - понаслышке. В Китае гейши неяпонские. Японцы все наперечёт, а китайцев полтора миллиарда. Что у них может быть общего?
Ко мне подошла юная хрупкая кукла, поклонилась и предложила сесть в зелёное европейское кресло. Я села. Она нажала на кнопку на своём халатике, и под моими руками объявились два холодных ящичка со стальными датчиками. Положив мои растопыренные пальцы на лепёшечки датчиков, кукла включила ток, и на экране компьютера побежали волшебные круги. Они окаймляли мою голову, горло, потом я увидела своё сердце, и всё это так мило пульсировало лилово-серебристым облаком, что я сама себе понравилась.
- Подумайте о чём-нибудь плохом! - озадаченно попросила девушка. - У вас есть хобби?
- Да. Я коллекционирую.
- Что?
- Профессии.
- Не то. Нужно ещё хуже.
Я подумала о зелёном пакетике на ванной полке в Петровой квартире, об Оксане под манишкой, о мозгах Давида. Девушка-инспектор-мозговед огорчённо вскрикнула:
- Думайте о самом плохом! Молча!
Куда уж хуже. Но ей надо было ещё хуже.
Ладно. Я подумала о смерти, о философии. И особенно о философах: то есть о самом противном, мокром, липком, гадком, грязном, что есть, по моему мнению, на всём белом свете. Я ненавижу философов. Они не умеют плавать, любить, питаться нормальной пищей, радоваться лучам света. Я бы ни одному философу не рассказала бы про свой вишнёвый луч...
- Ой! - высоко вскрикнула кукла. - Ой! Я позову начальника! Посидите!
Она убежала, а я, вытянув шею, попробовала понять, что же на экране компьютера так испугало малышку. Ведь я не нарочно. Это я так, просто, накрутила про философов, а могла про филателистов или бойцов сумо. Какая разница кого ненавидеть, если ненависть уже накопилась!
Зрелище на дисплее было кинематографическое. Матрица какая-то. Все гуманоиды всех миров отдыхают в виду сего зрелища.
Моя условная голова светилась вишнёвыми всполохами, выбрасывала их во все стороны. Лилово-серебристая первоначальная оболочка улетучилась. Контур моего тела, еле обозначенный на мониторе тонюсенькой серебряной нитью, с каждым ударом сердца выбрасывал валы, могучие валы вишнёвого песка, и во все стороны летели блестящие, как лёд, холодные искры вишнёвого света, а в середине груди алело пятно, причина вишнёвых выбросов.
Девушка с кнопкой не возвращалась. Я сидела под током, пальцы на стальных датчиках, спина прямая, кресло жёсткое, мне надоело, но как отключиться от эксперимента? Со скуки я стала прислушиваться к заунывному голосу лектора, что-то глубокомудренно вещавшего невидимому собранию.
Он сказал:
- А теперь к делу. Я должен поведать вам, как я прошёл искушение. Одно из самых сладостных и манящих искушений - духом и мыслью. Человеку трудно поверить, что он начисто, вовсе лишён уникальности. Что его тело - игра генофонда, оболочка видимого, биохимический проект. Человеку хочется считать своё тело храмом, из-под сводов которого лучше всего слышна молитва. А на стене телесного храма висят портреты, в которые человек сладостно плюёт. И я тоже однажды плюнул. Знаете в кого? В самого Кришнамурти.
Услышав слово "Кришнамурти", я полезла под стол, но провода и датчики задержали меня, предотвратив побег из науки. Я ненавижу Кришнамурти. Очень боюсь тех невозможно утончённых людей, которые любят его. Но лектор был неутомим.
- У нектарного автора - Кришнамурти - есть слова о жизни в настоящем, во прекрасном и великом сейчас. В придаточном предложении он сравнивает искателя Истины с голодным. Обещание еды в будущем, указывает он, не может утолить голода сегодня. Закусите Истиной прямо сейчас. Сестра-а-а! пинцет и зажим, спирт и огурец. Когда я впервые прочитал Кришнамурти, - признался лектор, - я был влюблён в женщину. Да-да, как ни странно это теперь звучит. А женщина была невеста неба и не хотела целовать людей. Само собой, мужчин вообще, меня в частности. Я купил телефон с определителем номера и отрезал эту невесту от себя.
Я прослушала начало лекции и подумала, что эта странность женщины может действительно странно выглядеть. Например, у неё губы заболят. Корки пойдут, трещины, экземы - небо-то целовать! Ничего умнее не подумалось. А судьба лектора показалась мне определённо занятной.
- Мне теперь тоже легче жить в гармонии, без страстных желаний, без конфликта и ограничений, чем в голодной страсти, в поцелуях с озлобленным искателем совершенства и в леденящей всё тело ревности к нектарному автору. - Лектор вздохнул, видимо, свою странную женщину вспомнил в подробностях.
- Кришнамурти, правда, одной особенностью прекрасно развязывает руки, помогая лечиться от ревности: в частотном словаре его трудов лидируют выражения типа "вы должны" и "я знаю". Манящее, как фруктоза с витаминами, чудовище совершенной Любви и призрак неописуемой, но абсолютно точно существующей Истины, - даже эти приманки - на втором месте после всех "я постиг" и "вам открою".
Так вот по поводу кришнектара: в организации текста, в разбивке на абзацы, в интонации типа "Болеро" Равеля, в шаманском круге повторений-мать-учений, в миллионе других микроштрихов - включая отсутствие темы (кроме "я знаю, а вы нет") и нарочитую парадоксальность изложения и структуры, - содержится такая ловкая концентрация смачного убийства, воровства на голубом глазу, прелюбодеяния с хозяйственной прищепкой на яйцах, психоделической гордыни, энергетического чревоугодия и всех остальных таблеток тьмы, что капсула его задачи высокомерно сверкает и слепит и не дает вскрыть себя. Глотай в одной посуде, - приказывает она. Автор - классический вампир, иссушающий потенциального потребителя до дна, дотла, - и очень эффективно перекачивающий энергию от охуевающих кроликов к себе, даже на тот свет. Не случайно он триста раз твердит о выдуманности разных теорий, всякого там мистицизма, переселений душ и прочей дребедени. Чтоб никто не догадался, как внимательно, чутко и подробно он готовит свое возвращение каждым своим словом.
"О, какой интересный лектор, - подумала я. - И Пётр тоже читал Кришнамурти, но без восторга. Он не может признать учительство над собой, а в остальном они вполне договорились. Я, право, даже не ожидала, что эта степень гордыни уже запущена в культуру, причем давно. Вон сколько слушателей. А он так решительно излагает, будто уверен во взаимопонимании. Значит, искушение духа и гордыня запущены на конвейер. Всё. Человечеству п....ц. Скоро нас кое-где очень сильно смоет... Где же девушка?"
Вдруг слышу: моя куколка взлезла на сценку рядом с лектором и вещает в микрофон:
- В минувшем веке я очень, конечно, много сил и времени посвятила чтению, любви и чтению о любви. Количество библиотек, прочитанных мною по сему вопросу, неприлично велико. И что любопытно: стилистика - та же, что у Кришнамурти. Отсос энергии к авторам трудов по Истине секса, Целой жизни, Освобождению от самости, разрушению эгоизма, то есть перекачка в эгрегор Клуба-знатоков-как-это-делается, - всё то же. "Вы все - быдло, а я один (одна) - в белом". Вообще - чтение узких трудов, даже если это поиск истин, есть увлекательнейшее занятие, особенно для человека со специальным образованием и практикой. Господи, да ведь только дети не знают, что экспорт, например, какого-нибудь карате есть строительство мощного трубопровода по импорту энергии к учителям-основателям-носителям. Рязанский мальчик, активно посещающий восточноединоборскую секцию, активно кормит какого-нибудь ламу, или как там его...
Мне стало скучно. Она была права, но всё это было актуально лет пятнадцать назад. Теперя гедонисты духовничают по-новому, посмачнее, скажем так.
Я слушала вполуха и понимала, что всем-всем-всем моим современникам надо срочно выписать рецепт Пифагора: прежде чем зачислить ученика в свою школу, он давал испытание - пятилетнее безмолвие. Вот бы всем помолчать с пятилеточку!
- Как удалось выяснить в ходе вышеупомянутой практики, - всё говорила и говорила девушка, - писателю чрезвычайно трудно не вампирить своих читателей, а оратору - слушателей. Художники, скульпторы, музыканты-исполнители, - тут возможны варианты, что и не съедят, но варианты чисто человеческие, не профессиональные, не вытекающие из специфики труда. Самый страшный крокодил - тот, кто пишет или говорит, то есть пользуется словами. У него людоедских возможностей больше всех. - Девушка потупила взоры.
- Он может, например, ляпнуть, и не раз, что Истина - за пределами слов. А сам будет низать слова и делать вид, что у него сей инструментрий всегда валялся в сарае без особой надобности, а тут просто вы, голубчики, внезапно пришли с вопросами - и недосуг бежать в лавку за другой знаковой системой.
Ознакомительная версия.
