Ознакомительная версия.
Несколько раз ветеринары предлагали Павлу усыпить собаку, полагая, что это избавит хозяина от хлопот. Но именно эти хлопоты казались Павлу последней услугой близкому существу. Он считал своим долгом провести вместе с псом его последние минуты, это казалось данью той преданности и любви, которые испытывала к нему собака. Как-то во сне он неожиданно увидел, как передает поводок незнакомым людям и те тащат Веню в машину, а пес упирается и не понимает, почему его отдали? За что? Что он сделал плохого? А может, это был и не сон вовсе, а его мысли, от безысходности оформившиеся в такое видение. Отдать усыпить? Павел не мог это позволить чужим людям. Он должен был взять грех на себя.
И однажды днем он вдруг осознал, что стоит с лопатой недалеко от дома. Словно претворяя в жизнь недавно пришедшие в голову мысли, стал рыть яму. Чуть больше метра глубиной и полтора — длинной. Словно кто-то просил его сделать это, не предполагая, для чего она может понадобиться. Так, на всякий случай. От этой чужой мысли работа Павла спорилась. Яма оказалась аккуратной, стенки ровными, а дно чистым. И, уходя, он воткнул лопату в образовавшейся земляной холм, словно она кому-то могла еще понадобиться.
А вечером, как обычно, пошел с Веней на прогулку, но перед этим положил в карман куртки наградной пистолет, загнав патрон в патронник. И путь его лежал именно сюда, к свежевырытой яме. Но, не доходя до нее нескольких метров, Веня неожиданно стал упираться лапами, глядя то на земляной холм, то на хозяина. Трясти головой и даже недовольно рычать. И тогда Павел, продолжая мысли все того же незнакомого ему человека, достал из кармана пистолет…
…Он не помнил, почему открыл глаза. Возможно, это был раздражающий луч света, пронзивший насквозь сомкнутые веки, или мелькнувшая в его отсвете тень огромного волка, внезапно сделавшая ночную темень еще плотнее. Прямо перед собой Павел ощутил звериное дыхание, наполненное запахом гнили, и, как много лет назад, его лицо в мгновенье стало влажным от шероховатых прикосновений, сопровождаемых потоком горячего воздуха. А потом в сознание проник жалобный, приветливый скулеж и женский голос:
— Рета, Рета, осторожней. Ты залижешь нашего деда насмерть!
А потом и мужской:
— Не мешай! Помогите мне…
И чьи-то руки уже волокли его по холодной траве, переворачивая на упругий брезент. Становилось все темнее, то ли от надвигающейся ночи, то ли от плотнее смыкающихся век. Скоро сознание начало туманиться и в глазах прекратилось мелькание. Звуки сливались в протяжный монотонный свист и он понял, что скоро ощутит себя совершенно по-иному. Густая непроницаемая темнота поглотила его окончательно, растворив все печали и волнения.
В этот момент Павел подумал, что теперь все должно начаться по-новому, но время шло, и он по-прежнему ничего не видел. Ему казалось, что вот-вот возникнет всепоглощающий вихрь и закружит его, как тогда в больнице, после падения с турника. Он снова будет молить кого-то, чтобы остановили хоть на секундочку и дали отдышаться. Павел приготовился к неприятным ощущениям тошноты и дезориентации в пространстве, мельтешащем звездочками. Но все вокруг словно замерло. Ни единого намека на движение.
Тогда где-то в глубине сознания засветилась маленькая искорка непонимания, а затем недовольства. Словно обещанное кем-то может оказаться обманом, и тогда желаемый результат не будет достигнут. Никакие силы не смогут вернуть Павла из этого зависшего состояния, и он останется здесь, в этом межвременном коридоре, навсегда. Внезапное возмущение, выплеснувшееся из той маленькой искорки, постепенно завладело всем его существом. Он почувствовал в себе возможность сопротивления чему-то немому, окружающему его со всех сторон, и стал изо всех сил раскачивать этот протест в себе, словно волны в замкнутом пространстве, увеличивая их рост и мощь. Они плескались где-то внутри его потускневшего сознания, достигая огромных размеров, разбивая призрачные стены условностей.
И когда уже казалось, что кроме этой бури ничего вокруг не существует, темень лопнула, словно черная непрозрачная оболочка шара, и в глаза ударил белый свет, но уже не лучом, а слепящий со всех сторон. Словно Павел попал в иной мир. Так, что ничего не было видно через нахлынувшую белизну. Постепенно, словно из густого искрящегося на свету тумана, стали, темнея, вырисовываться контуры, превращаясь в серый потолок, стены, углубления окон. Прямо над Павлом проявились очертания знакомого лица и долгожданный ласковый голос дочери, усиливаясь, нежно шептал:
— Папочка, папочка… Все хорошо.
Павел очнулся в больнице.
На его счастье, в деревню решила приехать Кристина с мужем Константином и Ретой. Долго искать деда не пришлось — собака практически сразу повела гостей к лесополосе, где Павла и нашли. Инфаркт развиться в полную силу не успел, и операция прошла успешно.
Последующую неделю Кристина кружила Павла на каталке по коридорам отделения, посмеиваясь над медсестрами и подбадривая других больных.
— Теперь мы так просто тебя не отпустим! — говорила она. — Я перееду с Ретой к тебе, буду за тобой ухаживать, пока не поправишься окончательно! Дочка побудет у мамы.
Но после выходных пропала так же резко, как появилась. Оставшиеся пару недель до выписки Павел провел в раздумьях, но звонить дочери не стал. Мало ли что могло произойти — ведь у нее теперь своя семья.
«Быть может, она уже жалеет о своих словах, — думал Павел, — чего не скажешь больному человеку, лишь бы ему было лучше. Чтобы он почувствовал хоть какую-то опору в друзьях или близких».
Сослуживцам он не звонил принципиально. Не хотелось, чтобы они видели его таким беспомощным. Кому нужны чужие проблемы? Своих хватает. Там снова менялись руководители, чистки продолжались. Каждый начальник двигал по службе своих.
Наступил день выписки. Коляска была Павлу ни к чему, но он так лихо научился с ней обращаться, что расставаться не хотелось. Получив у заведующей отделением свои документы, он вдруг осознал, что ему надо возвращаться обратно в жизнь. Здесь, в больнице, находясь среди таких же полуживых или полумертвых пациентов, он чувствовал себя счастливчиком и не задумывался о том, что ему надо вернуться в мир здоровых и крепких людей. Увидеть дом, из которого он в последний раз выпустил Веню, прогуляться к озеру, где он потерял Клепу.
Ему показалось, что вся его жизнь состоит из потерь. Сначала Рольд, потом Март, дальше жена, дочь, родители… И его четвероногие друзья — все покидали Павла. Зачем же тогда его самого вернули к жизни? Почему не пристроили в эту очередь уходящих в мир иной. Неужели ему не нашлось там места? Он так привык терять все дорогое. И с каждой потерей прощаться с частью своей души. Неужто она еще осталась и продолжает теплиться в его старческом, больном теле? Он едет в инвалидной коляске, словно Клепа, передвигающийся в колеснице. «Для полного сходства не хватает только завязанного глаза, — подумал он, — судьба любит издеваться над человеком»!
И неожиданно для себя Павел понял, что совершенно не задумывался, откуда бралось все то, чем он дорожил, любил и что делало его счастливым. Сама жизнь дарила ему минуты радости с родными, близкими, с его собаками, когда он их растил, и это было замечательно. Но приходило время, и за каждую счастливую минуту приходилось расплачиваться годами печали и горести. Стоит ли тогда стремиться к счастью, если за него приходиться платить втройне? Не лучше ли пройти мимо, осторожно, дабы ненароком оно тебя не увидело и не вцепилось, подарив очередной восторг или чью-то привязанность?
Под эти грустные мысли Павел перебирал руками металлические обручи по бокам коляски, неторопливо катясь к палате. Еще издали он увидел непонятную суету в конце коридора. Казалось, что около дверей главного врача собрали симпозиум. Несколько человек в белых халатах общались между собой, но, увидев Павла, неожиданно замерли, а потом двинулись к нему, ускоряя шаг. Словно давно разыскивали его и вот теперь готовы все вместе кинуться на инвалида, беспомощно сидящего в каталке. Они наступали, раскинув руки в стороны и перегораживая проход своими телами, дабы исключить любую возможность проскочить сквозь их белую шеренгу.
Не понимая, в чем дело, Павел стал переводить взгляд с одного врача на другого, отметив про себя, что среди них есть женщина. Взволнованно пытался разгадать их маневр до того, как они приблизятся совсем.
И тут он увидел, что возглавляет эту кавалькаду маленький серый щенок с приоткрытой пастью и высунутым красным языком, стремительно убегающий от своих преследователей, среди которых Павел неожиданно узнал свою дочь Кристину и коллег по работе. Песик несся, повернув голову в сторону белых халатов, приоткрыв пасть и высунув алый лепесток языка. Не замечая едва движущейся ему навстречу инвалидной коляски.
Ознакомительная версия.
