И прежде всего эта любовь к острым ощущениям для Вивиан Альворадо осуществлялась непосредственно (и это не каламбур!) в любви. Не так уж далека от истины была племянница дядюшки Го, когда обвинила принцессу в распутстве, хотя отметим, что распутство распутству рознь и не одно лишь стремление к физиологическим наслаждениям двигало Вивиан даже тогда, когда она занималась любовью со своей наставницей на острове Тайкос или же соблазняла молодого и талантливого преподавателя математики, или выходила замуж за блестящего офицера, штабс–капитана Генри Маккоя, или давала приют на ночь в своей постели очередному красавцу- гвардейцу, ведь кроме физической стороны любви есть еще эмоциональная, которая и была для Вивиан тем самым, ради чего она пускалась в свои многочисленные эскапады, ибо именно нехватка эмоций, стремление вновь и вновь постараться достичь золотой середины, то есть насытить себя не только физически, но и чувственно, и привели Вивиан Альворадо в конце концов к тому, что она остановила свой выбор на собственном брате, ведь — согласитесь — есть ли что более схожее на свете, чем восприятие мира (а значит, и друг друга) людьми, кровно связанными, хотя это не значит, что задумывая свой способ излечения Себастьяна от трампля и связанных с ним несчастий (включая воспоминания о покойной кинодиве) принцесса Альворадо пыталась выиграть в этой партии и что–то для себя, весь парадокс заключается как раз в том, что ни капли эгоизма не было в ее поступке, а лишь искреннее стремление помочь брату, но в тот самый момент, когда плоть Вивиан ощутила проникновение восставшего (что немудрено, хотя бы учитывая долгое воздержание) приапа Себастьяна, все благие помыслы исчезли, и она захотела лишь одного — чтобы этот мужчина принадлежал только ей, чтобы эти душа и тело, связанные с ней кровными узами, окончательно перешли в ее владение, ведь тот эмоциональный подъем, ту бурю, что испытала Вивиан в момент слияния с плотью Себастьяна, она лишь предощущала всю свою жизнь, но предощущать и ощутить — разные понятия, и, пережив второе, навряд ли захочешь возвращаться к первому, так что ничего странного нет в том, что Вивиан полюбила своего брата Себастьяна так, как могут любить лишь страстные и пылкие женщины — и душой, и телом, и главным для нее сейчас было убедить Себастьяна в обратном тому, что она пыталась внушить его одурманенному мозгу всю первую неделю — кинодива мертва, ее тело давно стало прахом, собственноручно развеянном Себастьяном на далекой и глухой поляне, а та женщина, что каждую ночь приходит к нему в спальню — его сестра Вивиан, которую он знает всю свою жизнь, но по–настоящему узнал лишь несколько дней назад, и кто из нас мог бы бросить за это в Вивиан камень?
Так почему же тогда за два месяца до этой ночной встречи, до того самого момента, когда бронированный кабриолет принцессы, ведомый багровозатылочным шофером устало подрулил к приоткрытым воротам тапробанской резиденции светлейших герцогов Альворадо, и Вивиан, легко выпорхнув из машины, сухо кивнула Себастьяну, ожидающему встречи с ней уже какой по счету день (каждый день в сумерки выходит Себастьян к воротам и долго сидит, смоля сигару за сигарой у приоткрытых в сторону дороги ворот) и столь же сухо представила ему своего нового секретаря, милейшего недотепу–филолога, этого несчастного медиевиста Алехандро Лепских, она заявила Себастьяну, что между ними все кончено, и если о чем она и жалеет, так это о том времени, когда ее душа и тело безраздельно принадлежали Себастьяну Альворадо, в любой час, хоть дня, хоть ночи, но отныне этому положен конец и никогда — вы понимаете, никогда! — она больше не допустит его в свои покои, с этими словами (а разговор происходил в той самой зале, где Алехандро и Фартик застали Вивиан в прелестном дезабилье, занятую утренним макияжем) принцесса Альворадо указала брату на дверь, и он, изумленный этими безжалостными нотками в обычно столь ласковом и нежном голосе возлюбленной сестры, повернулся и понуро покинул ее покои, в тот же день оставив Элджернон и запершись за стенами тапробанской резиденции правящей династии, и это несмотря на то, что шумный успех последней книги требовал его постоянного присутствия на людях, ибо не было отбоя от интервьюеров и интервьюерш, да и поклонники (а в основном, поклонницы) часами ожидали возможности встретиться со своим кумиром.
Но мы так и не ответили на вопрос, отчего Вивиан решила прекратить столь бурно проистекавший роман, что же, попытаемся сделать это хотя бы в уже начатом абзаце, вновь упомянув, что главным в любовных отношениях для Вивиан Альворадо всегда была эмоциональная сторона, ведь просто физиологическое удовлетворение она могла получить от любого красавца–гвардейца, да и (пусть и не прибегая к помощи веера) сама в совершенстве владела добрым десятком способов доведения себя до экстаза, но что привело ее к мысли о необходимости порвать порочную, кровосмесительную связь, что заставило указать Себастьяну на дверь? Ответ прост: это был сам Себастьян, точнее же говоря, его роман «У бездомных нет дома», прочитав которую, принцесса Вивиан не могла не понять, что эта книга — о ней, и что она — Ирен, в то время, как покойная кинодива — Роксана, а Себастьян — это, соответственно, Крокус, из чего следует, что (вспомним содержание последнего романа Себастьяна Альворадо) Себастьян никогда не любил свою сестру и что как была она всего лишь заместительницей покойной поклонницы трампля, так ей и осталась, даже несмотря на то, что к моменту собственно разрыва связь Вивиан и Себастьяна насчитывала уже несколько лет, и сама Вивиан все больше и больше привязывалась к брату и даже подумывала о том, не родить ли ей от него ребенка, что сделало бы ситуацию уж совсем двусмысленной, но ей было плевать, ей на все было плевать, страсть поглотила Вивиан полностью и лишь не вовремя попавший в руки роман всему положил конец.
Ибо Вивиан была оскорблена, ибо она никак не могла предположить, что ей отведена участь всего лишь эрзаца, то есть заменителя, то есть подобия давно уже растворившегося в бездне времени праха, собственноручно (повторим) рассыпанного Себастьяном на неоднократно упоминавшейся поляне, бедная Вивиан, хочется сказать мне, надо же пережить такой облом и тут стоит задаться вопросом — насколько она была права в своих выводах о том, что она — Ирен, покойная кинодива — Роксана, а Себастьян — соответственно — Крокус?
Да настолько же, насколько правы все, кто считает, будто за каждым художественным образом непременно спрятан некий прототип, а уж главный герой — обязательно сам автор, лукаво выглядывающий то тут, то там с очередной страницы и показывающий читателю язык, то есть подозрения Вивиан были абсолютно беспочвенны, ведь Себастьян Альворадо действительно любил свою сестру, а если и вывел в романе образ покойной кинодивы, так лишь затем, чтобы окончательно свести счеты с собственным прошлым, безжалостно и сразу подвести черту под давно законченным периодом жизни, который — что тоже совершенно естественно — до сих пор отзывался в нем не очень–то приятными воспоминаниями о бесполезно прожигаемой жизни в компании с трамплем и белокурой красоткой, любившей удовлетворять себя с помощью дешевого детского веера базарной расцветки, чего бы никогда, надо заметить, не позволила, себе Вивиан, ценившая в любви изысканность и хороший вкус, но получилось то, что получилось, и обида, нанесенная принцессе Альворадо ее братом, была, что называется, несмываемой.
Ах, Себастьян, Себастьян, хочется сказать мне, глядя в сутулящуюся спину сына герцога Рикардо, идущего по тропе чуть впереди своей оскорбленной сестры, эх, Себастьян, Себастьян, ну зачем ты так отчаиваешься, смотри на вещи проще, ведь есть прекрасный выход из положения — сядь за новый роман, в котором уже напрямую изобрази все хитросплетение своих отношений с прекрасной Вивиан, изобрази точно и безжалостно, не пожалев, прежде всего, себя самого, и начни с того момента, когда рано утром ты входишь в спальню (дело происходит в большом и шумном городе на материке) и натыкаешься на мертвое тело своей жены, у которой в правой руке — сами понимаете, что, ну а в левой многократно упомянутый веер, и вот после этого ты достаешь из заначки еще один пузырек, но только полный, высыпаешь в ладонь целую горсть веселеньких, желто–оранжевых пилюль и отправляешь всю пригоршню в рот, с чего и начинается действие, кульминацией которого будет свидание с Вивиан в той самой аллее, где ты впервые познал ее тело, но Себастьян отрицательно мотает головой, ему совсем не хочется рассказывать правду, как порою не хочется ее рассказывать никому из нас, ведь если даже спросить сейчас Александра Сергеевича Л., то есть Лепшина, согласен ли будет он ознакомить читателя с безобразной сценой, разыгравшейся, к примеру, в отдаленно стоящем сарае (впрочем, совсем неподалеку от «Приюта охотников»), когда он привязал свою жену Сюзанну к столбу и хотел уже приступить к бичеванию, дабы выбить из нее правду о прошедшей ночи, той самой ночи, когда он воочию увидел, что Сюзанна уже давно продала душу дьяволу и предложенное ею пари лишь стремление и дальше не отпускать Александра Сергеевича Л. от себя, то — уверен! — он ответит отказом, хотя что значит его отказ, когда правда о той ночи так же хорошо известна, как и правда о том, любил ли Себастьян Альворадо свою сестру: нет, не любил, с уверенностью заявляю я, все с той же печалью глядя в сутулящуюся спину сына герцога Рикардо, ибо — наконец–то признаем это! — Вивиан была права, когда, прочитав роман «У бездомных нет дома» сделала вывод, что она — Ирен, белокурая дива (отбросим надоевшую приставку «кино») — Роксана, а сам Себастьян — незадачливый бумагомаратель Крокус, любящий собирать раковины на пустынном морском берегу, но точь–в–точь как отсутствующий на этих страницах дядюшка Себастьяна, и Вивиан Эудженио Альворадо VI, пребывающий сейчас в конхиологической экспедиции, хотя отметим, что еще один из наших героев имеет такую же страсть, и героем этим является милейший и так любимый мною Алехандро, столь бездарно втюрившийся в принцессу Вивиан и торопливо догоняющий сейчас ее по погруженной во тьму тропинке, догоняющий принцессу и радующийся тому, что — пусть и на какое–то время — замолк этот зловещий голос внутри его черепной коробки, внезапно возникший сегодня утром и поставивший под угрозу все существование Александра Сергеевича Лепских в мире Дзарос — Тлоримпана — Ауф (именно по названию цветов, а не наоборот), что же касается взаимоотношений Себастьяна и Вивиан, то остается добавить немного: Вивиан никогда бы не поехала, в Тапробану, если бы продолжала любить Себастьяна.
