Ознакомительная версия.
У нас еще даже не стемнело. Я набрал Лату и после пяти минут обмена ласковыми словами и приветствиями спросил:
— Лати… Скажи мне честно, когда именно ты поняла, что мы будем вместе? Или когда решила, что я тебе… подхожу что ли?..
— Когда ты приходил за «электрошкой». Помнишь? Ты меня так успокоил хорошо, мы пообщались, я на тебя совсем по-другому взглянула. Не просто клиент, а такой… Да, тогда. Еще до того, как мы первый раз сходили в тот ресторан в дереве, я и подумала, что вот за Вису бы вышла по-настоящему. Но ты потом не появлялся, я и забыла немного. А когда «кто-то» написал в «Семье», то внутри так что-то екнуло, будто я знала — это именно ты. И еще когда ты перед свиданием ко мне на работу зашел. Я так обрадовалась. Когда на само свидание шла, то решила, если тебя внутри ресторана не будет, то просто развернусь и пойду домой. Я уже знала, что там будешь ты. Еще не мыслями, матрицей чувствовала… А ты?..
— Что? — Я переваривал информацию.
— Когда ты почувствовал, что мы созданы друг для друга?
— Эээ… — Я подумал, что Лата права. Что все эти удивительные совпадения, которые она истолковала как знак, знаком и были. — Ну, допустим… когда ты вошла тогда в ресторан…
— У, так поздно? — она, казалось, расстроилась. — Впрочем, это ничего. Для мужчины нормально. Мама говорит, что мужчины вообще до женитьбы не разумны и ничего не понимают. Да и после женитьбы не сильно меняются… Почему не говорить? Нет, мам, он не обидится. Он же понимает, что ты шутишь… Виса, ты же не обижаешься?
— Нет, — сказал я.
— Вот, я же говорю. А вы уже собираетесь к нам?.. Уже билеты взяли? Здорово, я так жду. Хочу познакомить… Виса, а ты со своими говоришь сейчас? Сказал им про нас?..
— Да. Они рады. Как раз пригласил только что. Но ты же говорила, что твои приедут недельки через две?
— Так они как бы просто в гости собирались, когда еще не все ясно было. А теперь, после проверки, зачем тянуть, уже завтра будут. Ждем тебя прямо к обеду. Мама что-то вкусного привезет, ты такого и не пробовал, наши яджонские блюда. Настоящие, а не как тут — только внешне похожие.
— Конечно, с радостью приеду. Может, посоветуешь, что подарить?
— Из своих поделок что-то.
— Это понятно, а что? — Меня неприятно резануло слово «поделка». — Какую именно фигурку?
— Я видела у тебя там такой аист был. Или цапля?
— Он недоделанный, впрочем, ладно, сейчас как раз и сделаю.
Мы попрощались, и я пошел в мастерскую доделывать подарок родителям Латы. Птиц вырезал очень редко, а эта лежала незаконченной уже несколько лет. Сам не знаю, почему Лата обратила внимание именно на нее. Хотя я показывал готовые и удачные игрушки.
За работой хорошо думать. Но как раз думать почему-то не хотелось, а хотелось поговорить с Каной, но она не брала трубку весь день. Наверное и в самом деле накопилось много работы, и она постоянно в воздухе. Ладно, не буду больше отвлекать, попробую еще только поздно вечером перезвонить.
Работа над подарком шла хорошо, но несколько автоматически. Не думать не получалось. Но и сосредоточиться на чем-то одном тоже. Мысли скакали с родителей на Кану, с Каны на Лату, с Латы на ее родителей, а потом и вовсе на Тару и Килана. Мелькнул Сен и Чтоли, долго маячил Дас, кивая, словно дерево на ветру…
К вечеру покрыл аиста-журавля лаком и вынес сушиться, а сам отправился к экрану. Давно в сеть не заглядывал. Накопилось много сообщений, я просмотрел все, на какие-то даже ответил.
Ближе к девяти вечера еще раз позвонил Кане, но ее телефон оказался выключенным. Наверное, налеталась за день и легла пораньше. Сходил в Мелкобухту и проверил, что катамаран включен в розетку и заряжается. Постоял у ночного берега. Пожалуй, надо как-то назвать этот катамаран. Алькана, например?..
Утром немного еще поработал над подарком-птицей и не заметил, как надо было уже выезжать. Я хотел добраться до Латы своим ходом, поэтому запас времени не помешает. Лата говорила, что ее отец разбирается в моторах. Может, посмотрит мой. Что-то он быстро садит батарею. По инструкции должен до сорока километров на одной зарядке проплывать. Он «до сорока» и проплывает. Но десять-пятнадцать — это, по-моему, очень уж «до».
До Главного опять заряда не хватило и пришлось как следует покрутить педали. В бухте на Главном попросил поставить катамаран на зарядку, а сам пошел бродить по острову, выгуливая оставшееся до встречи время.
Лата жила в небольшой квартирке для приезжих работников острова.
Я зашел и нерешительно встал в дверях. Ко мне вышли два маленьких человечка, настолько похожих, что я испугался, не двоится ли у меня в глазах. Жители яджона славились маленьким ростом и продолжительностью жизни. Я даже примерно не мог сказать, сколько им лет. Но вопрос этот, я видно, так сильно подумал, что один из человечков первым делом сказал, протягивая руку:
— Лан Лин Фудзияма. Нам с женой на двоих уже ровно семьсот. В будущем году будет.
— О!.. — сказал я. — Эээ…
К счастью, мама Латы перехватила инициативу и повела меня к столу.
Все расселись. Я полюбовался на Лату. В очередной раз убедился, что ее лучший макияж — улыбка. Странное это дело — впечатление о людях. Бывает ли оно вообще настоящим, истинным? Когда еще часто смотрел экран, помню одну передачу, где съемочная группа приехала в один из крупнейших интернатов для выпускников. Ведущая вышла в большой зал и вызвала нескольких добровольцев. Набралось с десяток девушек и юношей. Их вывели из зала, а оставшихся велели взять себя в руки и никак не выдавать своих эмоций, что бы ни происходило. Затем стали приглашать в зал по одному добровольцу. Первому показали портрет человека и рассказали о нем немного. Что это бездельник, который всю жизнь так ничего и не захотел делать. А все, за что брался, выходило так плохо, что лучше бы и не брался. Затем ведущий попросил описать человека по портрету. И добровольцы один за другим начинали находить признаки лени в глазах, безвольный подбородок, выдающий слабого и неприспособленного к жизни человека, кривую усмешку несчастного существа.
Затем вызвали добровольца, которому сказали, что перед ним портрет выдающегося ученого, который создал необыкновенно важные для всего общества вещи. И тут же молодой человек и все последующие начали находить черты волевого, искреннего человека. Усталый от честного труда взгляд и волевой подбородок, серьезность ученого, не позволяющую улыбаться даже когда фотографируют…
Помню, я очень расстроился от этой передачи. Получается, нет никакой объективности. Нет простой и понятной истины. Все зависит от слов, от нашего желания видеть что-то, на что мы уже настроены. После той передачи я снова понял, как же мне хочется полного понимания, взаимопонимания хотя бы с одним человеком во всей вселенной. Хотя бы с одним! Сделал предложение тогдашней почти-жене, и она убежала. Это еще до Тары было.
Сейчас я смотрел на милую Лати, думал обо всем этом и не мог избавиться от непонятного раздражения. Получается, сколько-то месяцев назад я эту девушку и не замечал, считая ее мелкой интернатовской невротичкой, что работает на случайно подвернувшемся месте продавца в книжном. И все в ней раздражало. И рост, и характер, и невыносимая, коробящая прямота. И вот теперь. Лата — та же. Но я знаю, что Бог, в которого я не верю, радуется от нашей встречи, что ее работа — это не случайно, это ее дело, ее мечта с самого детства, и сама она из древней семьи по-настоящему женатых родителей. И прямота ее стала интересной особенностью, небольшой рост — милой чертой, благодаря которой можно было таскать любимую девушку как ребенка и нежничать так, как невозможно, например, с двухметровой Тарой.
Так где же объективная истина, если образ одного и того же человека так легко меняется в зависимости от нашего впечатления, настроения или предубеждения?
— А истины в отношениях нет, — вдруг сказал Лан. — И если ты надеешься обрести ее после слияния, то я тебя удивлю. Даже зная человека всего как он есть, истины это не добавит. В отношениях всегда правы оба. И неправы тоже — оба.
— Как это?.. — Мы доедали десерт, и я только сейчас понял, какой он необычный и… ну, не то чтобы вкусный, но весьма оригинальный, чисто яджонский, несомненно. — Очень вкусно, просто никогда такого не пробовал.
Мама и Лата довольно улыбнулись.
— У молодежи из семей бывает такое заблуждение, — продолжал Лан, — будто после обряда в храме все будет сразу и хорошо, как у их родителей. Особенно, если дети из хороших семей. Они просто не видят другую сторону айсберга. Не видят основы, огромного внутреннего труда, который позволяет оставаться вершине айсберга на плаву и радовать своей красотой и сверканием небеса и океан, а так же льдины, чаек и пингвинов.
— Если я правильно понял, то молодые семьи — это как льдины, у которых нет глубокой основы под гладью океана?
Ознакомительная версия.
