— Сегодня самая короткая ночь! Поздравляем вас, поздравляем! — слышалось там и тут.
Нашли, чему радоваться. Ночи должны быть одинаковой длины, чтобы человек мог нормально выспаться. Чтобы его не терзали мысли, которые нельзя оставить на том берегу.
Денис вошел в квартиру. Алиса ещё не возвращалась или затаилась в своей комнате. Всё равно, пусть живёт, как хочет. С собой самим бы разобраться. Он рухнул на кровать. Накрылся одеялом, вытянул ноги. Закрыл глаза. Да нет, он всё сделал правильно. Третья ступень или не третья — но это же мунги! Мунги не причиняют людям зла. Всё будет хорошо.
С этой мыслью Денис уснул.
Он проснулся от того, что под окнами несколько опьянённых белой ночью футбольных фанатов тестировали на окрестных жителях новые кричалки. Они очень старались — должно быть, слышно их было во всём квартале. Через некоторое время послышался голос Галины Гусевой. Её кричалки были менее складными, но больше соответствовали времени суток.
Бойцы. Бойцы способны причинять людям зло. Пусть даже это не просто люди, а враги, шемоборы. Но Бойцы — мунги, и при этом они убивают. А Кастор так и не сказал, кем были прежде эти боги третьей ступени. Может быть, как раз Бойцами. Может быть, так они подавляют в себе жажду убийства. Встречаются раз в сто лет на «коктейлях» и выпивают из людей жизни. Подумаешь, семь человек. А может быть, выпив всю их кровь, они сразу принимают жертв в особый отряд жрецов.
Кричалки за окном стихли — у обеих сторон, вероятно, иссякла фантазия.
Денис провалился в сон.
Прошла целая эпоха. Он проснулся, хотя на улице на этот раз было тихо. Его разбудил звук упавшего предмета. Должно быть, зонтик — он положил его на край полки для обуви, чтобы освободить место для вещей сестрицы Алисы.
Алиса. Алиса — единственная девушка, которую он знает достаточно хорошо. Но другие — не такие. Не нужно всех равнять. Он поспешил, он сглупил и обрёк самого главного человека в своей жизни на неизвестность. Пускай Дереза то и дело говорит ерунду. Но что будет, если она больше никогда не скажет ему никакой ерунды?
Он снова уснул. Прошло четыре столетия.
За окном скрежетало железо: вывозили помойные баки. Денис вскочил на ноги. Вчерашний день остался в далёком прошлом. Между вчерашней прогулкой и настоящим моментом в молчании застыли тысячелетия. Тысячелетия одиночества. Так было и раньше. И так будет всегда. Вот только раньше он не знал, что бывает по-другому. Теперь — знает.
Внизу хлопнула дверь. Жильцы дома возвращались с прогулки и негромко пели «Что тебе снится, крейсер „Аврора“, в час, когда утро встаёт над Невой?», пристукивая по перилам в такт тросточками и зонтиками.
Денис вышел на кухню. День смешался с ночью, на дворе было то ли раннее утро, то ли поздний вечер, какого дня — завтрашнего? Прошлого? Того, что наступит лет через сто? Внутренние часы разладились и перескакивали с деления на деление. Денис чувствовал себя то стариком, то младенцем, то подростком, то зрелым мужчиной. И все эти разные Денисы не знали, как исправить ошибку, допущенную вчера.
У него была целая ночь, город нарочно смешал краски. Этот строгий господин в цилиндре плясал и повесничал, чтобы отвлечь на себя всё внимание, чтобы дать Денису ещё один шанс. Надо было пойти на поиски другой радости — на набережных полно весёлых людей. И, наверное, ещё не поздно. Не все разошлись — самые радостные до сих пор купаются в фонтанах и повязывают шарфики львам и сфинксам.
Надо только найти Дерезу и убедить её никуда не ходить. Упросить, уговорить. Остановить. Но как?
— Я не могу проявить слабость! Я мужчина! — в отчаянье подумал Денис, да так громко, что произнёс это вслух.
— Конечно, мужчина. У тебя в широких штанинах — неопровержимое доказательство этого факта. Уверяю — никто не отберёт у тебя этот документ, даже если ты проявишь слабость или немножко поплачешь.
В дверях кухни стояла Алиса в прозрачном халатике.
Денис отшатнулся от неё, как от пламени костра. Выбежал из кухни. Сделал гимнастику, принял душ, позавтракал. Собрался и вышел на улицу. Он дождётся Дерезу здесь, на скамейке, и никуда не отпустит.
Внутренние часы постепенно приходили в норму. Наступило утро, настоящее утреннее утро, какое всегда приходит даже вслед за самой тёмной ночью. А потом прибежала Дереза. В красном комбинезоне и бело-синей полосатой футболке с капюшоном, напоминающим колпак Буратино. Ануцыц нёс в зубах маленький зелёный мячик.
— Мы приготовили для тебя сюрприз! — объявила Дереза. — Ну-ка, пёсик мой! Покажем Денису класс!
Она помчалась в сторону дома, в котором жил Денис. «Если войдёт в подъезд — запру её на чердаке или в подвале, и не выпущу до тех пор, пока третья ступень не уберётся в своё логово!» — подумал он.
Но Дереза остановилась, не доходя до двери. Сюрприз заключался в том, что брошенный ею мячик ударялся о стену дома, затем отскакивал от асфальта, и хозяйка с собачкой ловко перепрыгивали через него.
— Я думаю, нам надо в цирке выступать! — самодовольно заявила она и тут же задела мячик ногой, так что тот отлетел в сторону. Денис поймал и поднёс снаряд. Он не знал, как перейти к самой главной и важной теме, но Дереза сама перепрыгнула от мыслей о цирке к тому, как гениально она сыграет главную роль в гениальном фильме.
Денис перехватил инициативу, стал объяснять, что роль не будет главной. А фильм вряд ли признают гениальным. Потом словно вспомнил, что роль достаточно обидная, и Дерезу загримируют под страшненького домовёнка, и всей её красоты не будет видно. Потом — что на съемочной площадке будут стрелять настоящими патронами, а артист, которому дадут оружие — известный пьяница, он уже пять дней в запое на почве несчастной любви — так что есть все шансы, что перестреляет массовку. И ничего ему не будет, потому что он пользуется высоким покровительством. Зато массовка — вернее, те, кто уцелеет — будет платить штраф за поведение, повлекшее за собой стрельбу, ранения и смертельный исход.
— Я и не думала, что будет так интересно! — воскликнула Дереза. — Подумаешь — пули! Подумаешь — пристрелят. Зато я попаду в телевизор. А тот, кто однажды попал в телевизор — будет жить вечно.
* * *
Давно, ещё чуть ли не в первую неделю после открытия «Феи-кофеи», Джордж решил, что в белые ночи — хотя бы несколько дней, хотя бы для пробы — кофейня будет работать круглосуточно. Официанты загодя расписали график, Костыль вызвал для подкрепления старых товарищей.
Четверо бывших бойцов давно забытой партии «Народный покой» сидели за столиком у входа и резались в карты. Уходя, Елена Васильевна надела на каждого бумажную треуголку. Оглядела их ещё раз. «Всё равно, конечно, бандиты, но хоть немножко карнавальные!» — объявила она.
Ни сам Хозяин Места, ни Анна-Лиза не собирались выходить работать ночью. Ночам, особенно белым, можно придумать более интересное применение.
Но стрелки часов приближались к полуночи, а оба они находили себе всё новые и новые занятия в зале. Потому что пока они не наедине — ещё можно подумать, прикинуть и взвесить: стоит ли рассказывать о том, что произошло?
После подписания договора Анна-Лиза колесила по городу, не чувствуя земли, не замечая дорожных знаков и светофоров (как в аварию не попала и не сбила никого — непонятно). Но постепенно эйфория сменилась тревогой. Что же это получилось? Она, Анна-Лиза, сначала дала себе слово не иметь от Джорджа никаких тайн — а потом переступила через это слово. Будь это что иное — да пусть хоть случайное свидание на стороне — можно легко признаться, но встреча с носителем — это совсем не свидание.
А ведь Эрикссон предупреждал, что у шемобора не может быть настоящей семьи. Два шемобора не поделят носителя, а если шемобор вздумает всерьёз связаться с обычным человеком, то отлучки, тайные телефонные разговоры, неожиданное появление крупных денежных сумм вызовут массу вопросов, и тогда придётся врать, а каждая крошечная ложь разъедает отношения медленно, но необратимо.
В свою очередь, Джордж полностью освободился из того прозрачного кокона, в который угодили они с Алисой, и задавал себе бессмысленные и бесполезные вопросы, вроде «Как можно было так легко поддаться?», «Догадался ли кто-то, кроме Маркина?» и главный: «Рассказывать или не рассказывать?» Оба варианта были нехороши. Рассказать — значит причинить боль, а заодно и посеять недоверие. Не рассказать — заложить в своём доме бомбу замедленного действия. Рано или поздно всё откроется, и бомба взорвётся. А если не взорвётся — ничем не лучше. Он каждый день будет ждать этого взрыва.
В конце концов, Джордж решил не рассказывать. Он — виновник. Ему и страдать. Причём тут Анна-Лиза, у которой никогда не было и не будет от него никаких тайн?
Двери распахнулись, компания студентов, переодетых пиратами и портовыми шлюхами, ввалилась в зал. Потребовали рому, потребовали сигар. Захотели шоколада и много кофе. Рассказали, как брали на абордаж мосты и всё-таки сумели попасть на этот берег.
