Ей нужно было в туалет. Она сказала об этом Рону, он поднялся, чтобы дать ей встать с кровати, потом взглянул на часы.
— Вы хотите уйти наверх? — с беспокойством спросила она.
— Если хочешь, я останусь.
Девочка кивнула.
В ванной она задумалась о том, что в Роне ее пугало, но не смогла вспомнить. Когда она вышла, он сидел на корточках перед кукольным домом.
— Обычно по утрам мы рисуем, — сообщила она ему, приглашая заняться этим делом.
Она нарисовала завсегдатаев мотеля: престарелую даму с розовыми волосами, чернокожего дядю, который пожал ей руку, и других. Рон изобразил пылесос, который назывался «гувер», модель «О». Получилось у него не сразу — несколько раз он комкал листы и все начинал заново. Он сказал, что хотел бы показать ей этот пылесос, и тут она вспомнила, как он расстроился из-за какой-то насадки для «констеллейшн». Она спросила его, нашел ли он эту насадку.
— Нет. — Рон хмуро упер глаза в свой рисунок.
— Ничего, она найдется, — успокоила его девочка. — Вы ее найдете в самом неожиданном месте… — Внезапно она застыла.
Кто-то стучал в дверь мастерской.
Она вскочила на ноги.
— Это всего лишь посетитель, — сказал Рон, коснувшись ее руки. Коленки девочки подрагивали. — Не беспокойся, — подбодрил он ее.
Когда стук стих, она деликатно отвела руку в сторону (его ведь так просто обидеть!) и снова села.
— А что бы вы сделали, если бы работорговец выломал дверь? — спросила девочка.
— Включилась бы сигнализация, — ответил он. — А если бы парень оказался совсем тупым и вломился в помещение, я бы взял гаечный ключ, который лежит под прилавком, и хорошенько его отдубасил.
— А этот гаечный ключ большой?
Он вытянул руки вперед перпендикулярно к телу, явно преувеличивая размеры ключа.
— Он тяжелый и может сильно ранить человека.
— А если бы у него был пистолет?
— Я бросил бы этот ключ ему в голову и разоружил бы его.
— Что значит — разоружить?
— Лишил бы его оружия.
— А вы могли бы его застрелить? — спросила она с надеждой.
— Если бы это понадобилось.
— Вы бы его убили?
— Может быть.
— А что бы вы сделали с его телом?
— Закопал бы во дворе.
— Надо было бы подождать, пока наступит ночь, — сказала Рэчел. — Чтобы никто не видел. И вот еще что — точно! — вы могли бы посадить над этим местом куст, чтобы люди знали, зачем вы копали землю.
— Мне кажется, можно и получше что-нибудь придумать. Я мог бы покрыть то место декоративной каменной плиткой.
— Да, плиткой его выложить!
Он протянул ей свой рисунок:
— На этот раз вроде ничего получилось.
— Хорошая картинка, — удивленно сказала она.
Рон нарисовал маленькие сверкающие квадратики на металлической поверхности пылесоса, а на стене за ним заштриховал тень.
— Тебе обязательно надо увидеть, какой он на самом деле.
Рон смотрел на нее, как будто просил о чем-то, и взгляд у него был как у преданной собаки. Ей не хотелось рассматривать еще один пылесос, но он, наверное, здорово увлечен этим делом, даже о работорговцах забыл…
— А что, если нам посмотреть телевизор? — спросила она.
Когда Рон переключал программы, сверху донесся какой-то шум, будто что-то упало с глухим стуком. Девочка непроизвольно прикрыла рот руками.
— Это Нэнси впустила в дом Ташу, — сказал Рон.
Он коснулся ее ноги и сам вздрогнул… Ноги у него в коленях чуть не подкосились. Стало слышно, как Нэнси с Ташей спускаются по ступеням в подвал. Рэчел немного отодвинулась, ей почему-то показалось, что Нэнси не понравится, если они с Роном будут сидеть так близко друг к другу.
— Дверь открыта! — крикнул Рон.
Таша вихрем ворвалась в комнату. За ней вошла Нэнси, стараясь руками распушить волосы.
— Все в порядке? — спросила она. С одной стороны лица у нее были заметны отметины от подушки.
— У нас тут случилось небольшое приключение, — ответил Рон. — Я по недосмотру оставил дверь открытой, Рэчел вышла на улицу, а там оказался работорговец.
У Нэнси отвисла челюсть.
— Где?
— Прямо у крыльца! — расплакалась Рэчел.
Сказав им правду, она бы неизбежно нарвалась на неприятности — ей пришлось бы объяснять, что она делала у дороги. Они стали бы ее спрашивать, не собиралась ли она сбежать… Как только эта мысль пришла ей в голову, девочка подумала, что и впрямь могла от них убежать. И еще сильнее разрыдалась от охвативших ее досады и отчаяния.
— И дверь еще заело! — всхлипнула она. — Рон… ему пришлось ее открывать, а потом он отнес меня вниз!
— Ой, бедняженька ты моя дорогая, — запричитала Нэнси и села. Рон, наоборот, встал. Нэнси погладила девочке руку. — Ты, должно быть, до смерти перепугалась. Как этот малый выглядел?
— Он был чернокожим, в зеленом тюрбане.
Теперь она подумала о том, что, если бы попыталась убежать, работорговец мог бы за ней погнаться.
— А раньше ты его никогда не видела?
— Нет, никогда. Он вот так шел… — Она растопырила пальцы, как когти дикого зверя.
— Господи!
Интересно, подумала Рэчел, отправила ли она письмо маме? По лицу Нэнси определить это было невозможно.
— Пойду открою мастерскую, — сказал Рон. — Не переживай, Рэчел. У меня там гаечный ключ. — Он выразительно ударил кулаком по ладони.
Девочка представила, как он врежет работорговцу по тюрбану. Тот в один миг отлетит на мостовую!
— Хорошо, — кивнула она.
— Ну, ты везунчик, — сказал Рон сам себе вслух.
Если бы он намеренно оставил дверь открытой, лучше бы у него не получилось. Даже если бы он нанял того малого в тюрбане. Теперь он четко понимал, что тот мужчина просто не узнал девочку.
В мастерской зазвонил телефон. Рон смотрел на аппарат, пока тот не смолк. Потом уставился в окно. На улице не было ни людей, ни машин. Он обошел прилавок, подошел к двери и провел рукой по замку, вспомнив искаженное ужасом личико за стеклом и мысленно похвалив себя за быстроту и решительность. Рэчел почти ничего не весила… Он коснулся рубашки в том месте, куда девочка утыкалась лицом. Рубашка была еще влажной, хоть и трудно сказать, от ее слез или от его пота.
Когда дети плачут, из них столько жидкости вытекает! Укладывая ее на постель, глядя на залитую слезами мордашку, он думал лишь об одном — как бы поскорее вытереть мокрые щечки. Он никак не мог сдержать дрожь в руках, опасаясь, что в дом вот-вот ворвется полиция. Но все равно, его внимание было целиком сосредоточено на ее лице. Сначала он пытался вытереть его кончиком простыни, потом, когда Рэчел немного успокоилась, стал гладить его руками. Она закрыла глаза, а он все водил пальцами ей по щекам, по носику и губам.
Затем он встал, подошел к шкафчику, нашел там полотенце и вытер ей шею и спинку. Это он сделал немного позже, но вспомнил только теперь. Он был уверен, что девочка вздрогнет, если он положит руку ей на коленку, и оказался прав. Еще он отметил, что, услышав шаги Нэнси на лестнице, Рэчел оправила юбочку и отодвинулась от него. Будто подружка при появлении жены.
Она знает, мелькнула у него мысль.
Внезапно в ушах у него зазвенело, и в голове лавиной понеслись образы один чудовищнее другого. Он даже споткнулся о табуретку.
— Погоди минутку, — пробормотал он. — Погоди минутку, погоди минутку… — Образы отступили.
Что, интересно, она знает? Что сводит его с ума? Что, как Мика и все остальные мужчины, которых она встречала в жизни, он хочет использовать ее в своих интересах?
Все это время, даже до того, как он ее сюда привез, Рон надеялся, что их отношения дойдут до такой стадии, когда они приспособятся нормально чувствовать себя физически, находясь друг с другом. Ну, как, например, чувствуют себя отец с дочерью. Он не думал, что это произойдет быстро — настолько быстро, — но рассчитывал, что, когда это случится, его вполне будет устраивать подобное положение вещей. Поначалу он боялся к ней прикоснуться, но теперь, когда она сама бросилась к нему на руки, он позволил себе думать о том, как будет целовать ее перед сном, целовать в эти прекрасные розовые губы… Разве ему этого мало? Ведь любого отца, которому Господь даровал ребенка столь потрясающей красоты, должен искушать соблазн — так он думал раньше, так считал и теперь. У него была своя теория, почему отцы не поддаются греховному соблазну (если предположить, что большинство из них ему не поддаются). Она сводилась к тому, что соблазн не доводит их до отчаяния. Ведь они каждый день могут рассчитывать на отмеренную им долю общения.
Но дело в том… От волнения он стал мерить мастерскую шагами. Дело в том, что теперь он уже не был вполне уверен, что его теория верна. Ему мало было гладить рукой ее коленку. И она отнюдь не невинна — этим и не пахло, она уже настолько опытна, что он до жути боялся представить это себе. Вполне возможно, что она уже и не девственница…
