— Я не помню ни единого слова, — ответила мать.
Мать Мими была красивой и печальной. Она не дружила с другими матерями. На школьные праздники Мими сопровождал Деда, потому что мама слишком переживала из-за родительских собраний. Он же готовил угощение. Иногда в гости приходила троюродная тетя Мэри. Женщины сидели на диване, пили вино и смеялись. Эльв становилась совсем другой в эти минуты. Счастливой.
— Не может быть, чтобы ты ничего не помнила, — настаивала девочка.
Мими училась лучше всех в классе, потому что много читала и была на редкость упорной.
Мать поразмыслила. Если «сестра» будет «gig», значит, «тетя», наверное, «gigi». Так она называла Клэр наедине, когда остальной мир исчезал вдалеке.
«Дорогая Gigi», — с тех пор писала Мими. Спальня девочки выходила на огород, где мать часто работала в теплые дни. В огороде не хватало солнца, поэтому пришлось срубить несколько ив, на которых мисс Фетерстоун нравилось сидеть и смотреть на мир. Любимая кукла Мими по-прежнему была рядом. Но девочка уже училась в третьем классе, в июле ей исполнится восемь, так что мисс Фетерстоун чаще всего оставалась дома. Мисс Фетерстоун с удовольствием слушала сказки, которые Мими рассказывала ей перед сном. Мамины сказки всегда начинались так: «Давным-давно…» Это значило, что все уже случилось и герои уже умерли.
Каждое лето парижская тетя присылала племяннице особенный подарок на день рождения, с тех пор как Мими исполнилось три года и она послала первый рисунок. Тетя присылала подарки на дедушкин адрес, но теперь они с мамой жили там же. Подарки приходили в розовых коробочках с черными шелковыми ленточками. Мими обожала розовый цвет. Она была в восторге от подвесок-амулетов, которые тетя делала специально для нее. Мать тоже считала, что они прекрасны. Она осторожно брала их в руки и разглядывала.
Мими больше всего на свете любила тетины подвески, не считая книг, мисс Фетерстоун, мамы, дедушки, прабабушки и фотографии отца. Она хранила подвески в розовых коробочках в верхнем ящике комода. К каждому подарку прилагалась записка. «Чтобы быстро бегать». Золотая лошадка с седлом из лунного камня. «Чтобы летать». Крошечная малиновка из золота и бирюзы, с серебряным клювом. «Чтобы не потеряться». Светлячок с глазами из цитрина и брюшком из огненного опала, мерцавшего как пламя. Светлячок был как живой, поэтому Мими взяла его в школу, когда начался семестр, — похвастаться. Она заявила, что это настоящий парижский светлячок и якобы во Франции все насекомые из золота. Девочки поверили и захотели потрогать светлячка на удачу. Мими чуть не потеряла подвеску, когда Патти Вайнштейн уронила ее. Она быстро завернула светлячка в платок, спрятала в рюкзак и больше не носила тетины подарки в школу.
«Чтобы было где укрыться». Золотое дерево с россыпью нефрита на ветках. «Это боярышник», — узнала мать, а когда Мими спросила, что такое боярышник, они отправились на Найтингейл-лейн. Мими уставилась на высокое дерево на лужайке дома, где жили сестры Стори, и поняла, почему мать говорила, что любила сидеть на его ветвях. Она сама была не прочь забраться на боярышник, но теперь он принадлежал другой семье, а у Мими был собственный двор на другой стороне города, вполне солнечный, с тех пор как срубили ивы.
В тот год подвеска прилетела из Парижа раньше времени в чемодане Амы. Долгожданный визит прабабушки стал большим праздником. Они много дней приводили квартиру в порядок, поставили цветы в ее комнате. Вымели комки пыли из-под дивана, разобрали шкаф в прихожей — теперь шапки, перчатки, коньки и сумки не вываливались на пол, если открывали дверь. Они хотели, чтобы все было идеально. Наталия оценила их труды. Она привезла французские конфеты в форме фиалок, шелковые шарфы, сыр для Пита и подарок на день рождения от Клэр. Мими прыгала вокруг прабабушки, топая ковбойскими сапожками, пока не получила подвеску. Пожалуй, нынешняя была самая прелестная и необычная из всех: «Чтобы забыть о голоде». Маленький помидорный куст с рубином, цитрином, коричневым алмазом и крошечным изумрудом. Дочь развернула подарок, и Эльв засмеялась.
— Разве бывают коричневые помидоры? — спросила Мими.
— «Чероки шоколад», — подтвердила мама. — Может, посажу пару кустов в этом году.
Теперь, когда Мими исполнилось восемь и она стала сознательной, Деда купил ей золотой браслет, к которому можно было прикрепить амулеты и носить хотя бы по особым случаям. Она уже знала, чем грозит хвастовство. В этом году она придумала план и поведала его мисс Фетерстоун.
«Дорогая Gigi, — написала она, — я точно знаю, что хочу в подарок».
Мими знала, что не стоит особо надеяться, потому что не все желания исполняются; по крайней мере, так говорила мать. И все же она верила, что все получится. Она попросила у gigi то, чего больше всего хотела на день рождения, а взамен послала ей нечто особенное. Картину, которую мать нарисовала в юности, вставила в рамку и разрешила повесить в детской. На картине было много черной воды. Мама сказала, что это парижская река ночью. Река называлась Сена, и мамина сестра жила совсем рядом с ней. Наверное, она гуляла по набережным поздними вечерами, собирала камни, смотрела, как чернильное небо осыпается пеплом.
Клэр удивилась, получив первый детский рисунок. Он был сложен вдвое и спрятан в конверт, подписанный размашистым почерком Пита. На следующем рисунке был изображен их дом на Найтингейл-лейн. Спальня девочек напоминала башню замка. Повинуясь порыву, Клэр смастерила подвеску в виде золотой лошадки. Она думала, что этим все закончится, но Мими продолжала слать картинки, а после того как научилась писать, остановить ее было уже невозможно. Листки линованной бумаги с печатными буквами и кучей ошибок летели один за другим. Племянница описывала свои приключения, давая каждому название. «День, когда я пошла в детский сад». «День, когда мы купили качели». «День, когда воробушек выпал из гнезда и мы отнесли его в приют для птичек». Однажды Пит приложил фотографию ребенка с куклой под ивой. Нечестная игра. Клэр написала на обороте снимка «Мими и мисс Фетерстоун» и невольно улыбнулась. Она сохранила фотографию, иногда доставала ее и разглядывала: ребенок с длинными черными волосами и серьезным взглядом, кукла в белом платье, двор в Норт-Пойнт-Харборе.
Клэр начала мастерить подвески для взрослых и приобрела немало поклонников. Люди были без ума от ее уникальных талисманов. Некоторые утверждали, что они помогают находить потерянное, исцелять больных, отличать лжеца от честного человека. Если зажать талисман в руке, он предскажет будущее: важное решение, переезд в новый город, любовь всей жизни. Подвески вошли в моду. Некоторые были ими одержимы. Многие парижане носили хотя бы одну, но мечтали купить еще. Подвесками обменивались на вечеринках и в клубах как дорогими коллекционными картами. Несколько подвесок украли, но, по слухам, вернули законным хозяевам по почте или просто подбросили под дверь в коричневой бумаге, перевязанной шпагатом.
Многие подвески Клэр появились благодаря предметам из антикварного магазина месье Абетана, в котором также продавались сигареты и журналы. До магазина было рукой подать. Клэр и месье Абетан часто пили чай по вечерам, когда девушка возвращалась из мастерской месье Коэна. Иногда она приносила миндальное печенье и финики или бумажный пакет с засахаренным миндалем. Клэр рассказала deuxième месье Коэну о коллекции редкостей, которую месье Абетан хранил вместе со всяким хламом. Точно так же она описала месье Абетану сказочные драгоценности месье Коэна. Мужчины заочно подружились. Им нравилось беседовать через Клэр, и они часто неистово спорили, особенно о политике. Однако оба были знатоками человеческой натуры и потому прекрасными учителями.
Месье Абетан поведал Клэр, что колокольчики, которые она только что выбрала, некогда служили персиянкам любовными амулетами.
— Попробуй, — со знанием дела предложил он. — Сама все поймешь.
На следующий день Клэр явилась в мастерскую и повесила колокольчики на нитку лазурита, темно-синего камня с золотистыми искрами пирита. Лазурит был примитивным, мощным камнем. Его одним из первых начали применять в ювелирном деле в Египте и Персии. Считалось, что лазурит — камень истины, открывающий подлинное лицо своего носителя. Deuxième месье Коэн тоже признавал, что лазурит весьма необычен. Резчики камня умели оценить глубину его цвета по запаху. Чем темнее был цвет, тем насыщеннее запах.
Клэр обрела утешение на чердаке deuxième месье Коэна. Соседки вздохнули спокойно. Маленькие девочки шептались, что, став взрослыми, купят целую дюжину ее подвесок. Работа заменила ей любовь и веру. Она творила так увлеченно, что порой теряла ощущение реальности. Клэр обжигалась припоем, но ничего не замечала. Она колола себе пальцы, но не чувствовала боли. Такая увлеченность — черта подлинного мастера, но месье Коэн беспокоился о своей ученице. Неужто он направил ее на ложный путь? Шли годы, и месье Коэну стало ясно, что юность Клэр проходит впустую на его чердаке. Ночью, когда птицы умолкли и углы комнаты погрузились в сумрак, месье Коэн подошел к зеркалу. Он увидел юношу, которым был давным-давно. Ему хотелось дать отражению пощечину и велеть прогуляться на солнышке. Крикнуть: «Выйди на улицу! Живи!»
