Ознакомительная версия.
Для того чтобы поймать по телефону Кэйко, которая, пока жила в Токио, практически не бывала дома из-за приглашений на ленчи, коктейли, ужины, одиннадцать часов утра было самым подходящим временем. Если вести во всеуслышание личный разговор по телефону в тесном помещении конторы, как только что делал молодой сотрудник, — конечно, будешь чувствовать себя скованно, и это заставило Хонду решиться. Сказав, что он идет за покупками, Хонда вышел из конторы.
Торговая улица на первом этаже здания «Марубиру» была одной из немногих, сохранившихся от довоенного Токио, Хонда любил рассматривать галстуки в здешнем магазинчике галстуков, перебирать в маленькой лавочке бумагу, которой пользуются писатели или художники. Пожилые джентльмены, в которых было что-то от довоенных времен, осторожно ступая по скользкому после дождя мозаичному полу, искали здесь что-нибудь необременительное для своего кармана.
Хонда нашел телефон-автомат и позвонил Кэйко.
Она, по своему обыкновению, долго не подходила к телефону. Хонда был уверен, что она дома, поэтому представлял себе, что если она не у телефона, значит, у зеркала, он так и видел ее, выбирающую платье для ленча, или как она в одной комбинации, обтягивающей великолепную спину, подкрашивается перед зеркалом.
— Извините, что заставила ждать, — прозвучал в трубке спокойный глубокий голос — Куда вы пропали? Что нового?
— Да ничего особенного. Может быть, на днях пообедаете со мной?
— Как мило. Но на самом-то деле вам, наверное, хочется встретиться не со мной, а с Йинг Тьян?
Вдруг Хонда почувствовал, что не знает, что сказать, и ждет приказа Кэйко.
— Да, тогда она вам доставила хлопот. Мне она, естественно, не звонила, а вы с ней виделись?
— Нет, она пропала. Почему бы это? Может, у нее экзамены?
— Ну, она не из тех, кто прилежно учится. Хонда сам удивлялся тому, как он ведет этот многозначительный разговор.
— Во всяком случае, вы хотите встретиться, — Кэйко сделала паузу, словно раздумывая. В этой паузе не было ничего значительного или гнетущего, она напоминала ощущение, которое испытываешь, глядя на крупинки пудры, танцующие в потоке света, льющегося из окна в утреннюю спальню, так что Хонда понял, что женщина не кокетничает, и ждал.
— Но с одним условием.
— Что за условие?
— Йинг Тьян тогда сбежала ко мне, значит, она мне полностью доверяет. Поэтому я тоже должна быть с вами, если я ее попрошу, она не откажется. Согласны?
— Не то слово. Я собирался просить вас об этом.
— Я хочу дать вам возможность встретиться вдвоем, но пока… Как мне вам сообщить?
— Позвоните в контору. Я теперь каждый день в первой половине дня буду на работе, — ответил Хонда и положил трубку.
С этого момента мир переменился. «Еще час, еще день… как я их переживу?» — подумал Хонда. И загадал: если Йинг Тьян придет на встречу, надев тот перстень с изумрудом, это будет знак, что она его простила, если перстня не будет, значит, еще не простила.
В Токио Кэйко жила в районе Адзабу — к дому, стоявшему в глубине усадьбы, подъезжали на машине. Дом, имевший форму дуги, был построен отцом Кэйко как воспоминание о Брайтоне[64] в стиле Регентства.[65] Когда во второй половине жаркого дня конца июня Хонда, приглашенный на чай, подъехал к этому дому, ему почудилось, что он вернулся в довоенную Японию. Погожим летним днем, неожиданно прервавшим чреду ливней сезона дождей, здесь, в этой усадьбе, среди спокойно стоявших деревьев кружили воспоминания о том ушедшем времени. Хонда подумал, что сейчас окунется в милую сердцу музыку. Усадьба, сохранившаяся среди пожарищ войны, была еще более необычна, от нее веяло печалью и вызовом. Оставшиеся с былых времен воспоминания, казалось, добавляли ей прелести.
Хонде пришло официальное приглашение на праздник «по случаю возвращения дома», в нем даже не упоминалось о его просьбе о встрече с Йинг Тьян, так что он с букетом цветов спокойно отправился из дома. Когда дом был реквизирован, Кэйко с матерью жили во флигеле, отведенном прежде управляющему, и до сих пор в Токио она гостей к себе не приглашала.
Хонду встретил официант в белых перчатках. Круглой формы вестибюль имел высокий круглый потолок, с одной стороны была дверь с изображенными на ней журавлями, с другой — спиралью поднимались на второй этаж ступени мраморной лестницы. Примерно на середине лестницы в полутемной нише потупила голову бронзовая Венера.
Раскрылись створки двери, расписанной журавлями в манере художника Кано,[66] и Хонда вошел в гостиную. В комнате никого не было.
Свет в гостиную проникал сквозь тянувшиеся в ряд маленькие окошки, стекла в них имели старинную шестигранную форму и сияли радугой. На стене в глубине комнаты были золотом изображены облака и висел узкий свиток, как это привычно для традиционной ниши, с наборного, в квадратах потолка спускалась люстра, столик и стулья в стиле Людовика XV были явно антикварными, вышитая обивка стульев передавала сцены галантных празднеств, которые обычно изображал Ватто.
Рассматривавший все это Хонда почувствовал аромат духов и обернулся — перед ним была Кэйко в коричневато-зеленом вечернем платье с модно стоявшей юбкой.
— Ну как это старомодное великолепие…
— Какой замечательно уравновешенный эклектизм!
— Увлечения отца все были такими. Думаете, легко это было сохранить? Когда дом реквизировали, я все обегала, как могла хлопотала, чтоб сюда не поселили тех, кто не поймет ценности дома. Наконец мне разрешили использовать его как гостиницу для важных военных чинов, только поэтому он и вернулся в таком хорошем виде. В этом доме каждый уголок наполнен моими детскими воспоминаниями. Хорошо, что тут не хозяйничала какая-нибудь деревенщина из Огайо. Я хотела, чтобы вы сегодня увидели мой дом.
— А гости?
— Все в саду. Там жарко, зато ветерок. Выйдете в сад?
Кэйко ни словом не обмолвилась об Йинг Тьян.
Через дверь в углу комнаты они вышли на каменную площадку перед садом. На газоне в тени больших деревьев были расставлены плетеные стулья и столики. На зелени газона сияли красками наряды женщин в причудливых шляпках.
Подойдя поближе, Хонда обнаружил, что тут собрались в основном пожилые дамы, он был единственным мужчиной. Знакомясь с ними, он чувствовал себя явно не на месте, и каждый раз, глядя на протянутую ему руку со старческими пятнами на розоватой коже и морщинистыми пальцами, колебался, прежде чем пожать ее, — ему казалось, что он в полутемном трюме, наполненном сушеными фруктами.
Пожилые европейские дамы, не обращая внимания на разошедшуюся на спине молнию, визгливо смеялись, раскачивая широкими спинами, было непонятно, куда смотрят синие или бурые зрачки их пронзительных, ввалившихся глаз; выговаривая слова, они раскрывали темный рот так широко, что видны были миндалины, изо всех сил пытались завязать разговор и ногтями, покрытыми ярко-красным лаком, хватали сразу по два-три маленьких тонких сэндвича. Потом вдруг неожиданно обращались к Хонде, рассказывая, что по несколько раз были замужем, и интересуясь, правда ли, что японцы тоже часто разводятся.
Яркие цвета одежды гостей, прогуливавшихся по тропинкам между деревьями, терялись в кустарнике. Тут у входа в рощу появилась новая фигура. В окружении европейских дам оттуда шла Йинг Тьян.
В груди у Хонды бешено, толчками застучало сердце. Оно, оно, это биение и имеет значение! Благодаря ему человеческая жизнь перестает быть твердым телом и превращается в жидкость, даже в газ, уже одно то, что сердце готово было выскочить из груди, стало для Хонды великим благом. Кусочек сахара растаял в чае, здания стали ненадежными, балки мостов — хрупкими, как леденец, а человеческая жизнь приобрела тот же смысл, что и молния, шелест мака или колыхание шторы… Чувство удовлетворения и чувство стыда после похмелья смешались и повергли Хонду в транс.
Величайшей радостью для Хонды стало то, что когда зажатая между двумя высокими старухами Йинг Тьян, одетая в розовое платье без рукавов, со спускавшимися на плечи черными волосами, вышла из тени деревьев под яркие солнечные лучи, все это вдруг напомнило ему поездку с маленькой принцессой в Банпаин.
Рядом с Хондой мгновенно оказалась Кэйко.
— Ну как? Я сдержала свое обещание, — прошептала она ему на ухо.
В Хонде вдруг проснулась маленькая девочка, он испугался, что если сейчас не уцепится за Кэйко, то не найдет выхода из своего положения. С необъяснимым ужасом он смотрел, как шаг за шагом с улыбкой приближается к нему Йинг Тьян.
— Вам надо вести себя спокойно, как ни в чем небывало. Лучше ничего не говорить о том, что произошло в Готэмбе, — опять прошептала ему Кэйко.
К счастью, на середине газона с Йинг Тьян заговорила какая-то женщина, и она остановилась. Она еще не заметила Хонды. Йинг Тьян, которая стояла буквально в нескольких шагах, казалась чудным плодом, апельсином — созревший, наполненный соками, он висит на расстоянии протянутой руки. Хонда медленно рассматривал ее грудь, ноги, открывшиеся в улыбке белые зубы. Диковинное растение, выросшее под жгучим летним солнцем. А там, внутри, наверное, пронизывающий холод.
Ознакомительная версия.
