Андрей Шляхов - Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома

— Что означает «осложнившаяся скоропостижной смертью»? — восклицал Мусинский, картинно хватаясь за голову обеими руками. — И откуда, из какого пальца, высосан диагноз «вегетососудистая дистония»? В международной классификации такого заболевания нет и никогда не было! Проще и честнее написать в диагнозе: «Ни хрена не знаем, поэтому ни хрена не поняли и лечили хрен знает от чего»!

От расхождений в прижизненном и секционном диагнозах заведующий кафедрой плавно перешел к залеченным насмерть пациентам.

— Причины смерти, вызванные оказанием медицинской помощи, делятся следующим образом: семьдесят шесть процентов составляют осложнения манипуляций и операций, и двадцать три процента — осложнения лекарственной терапии и анестезии, хотя за рубежом дело обстоит наоборот.

Данилов уже слышал от Мусинского объяснение этому несоответствию. Причина крылась не в том, что у нас лучше лечили, а в том, что по записям в наших историях болезни очень часто нельзя было догадаться о том, что ухудшение состояния пациента, закончившееся летальным исходом, было вызвано назначением того или иного препарата. Истории болезни в наших медицинских вузах учат писать правильно, так, чтобы при их прочтении возникало как можно меньше вопросов.

— Среди осложнений манипуляций и операций, приведших к летальному исходу, осложнения диагностических мероприятий составляют восемь процентов, а осложнения лечебных мероприятий — девяносто два процента…

Данилов против собственного желания вернулся мыслями в недавнее прошлое и все оставшееся до конца доклада время переживал смерть пациентки в родах.

От невозможности совладать с собой Данилов разозлился и почувствовал, что должен сделать хоть что-нибудь, пускай и бессмысленное. Ему захотелось разбить в щепки хиленький деревянный подлокотник, обтянутый красным дерматином. Пока Данилов подавлял раздражение, дыша медленно и глубоко, Мусинский закончил доклад и ушел.

— Что-то мутит меня, — сказал Владимир коллегам. — Выйду проветриться…

Ординаторы сочувственно посмотрели на Данилова, но компании не составили.

Охранник, нос которого немного увеличился в размерах, предпочел Владимира не заметить. Данилов вышел на улицу, сощурился на солнце, подышал приятно холодным воздухом и начал расхаживать по расчищенной от снега дороге перед патологоанатомическим корпусом — он так торопился, что вышел не переобувшись, прямо в легких кроссовках.

Ходьба не только успокаивала, но и правильно настраивала мысли. Спустя пять минут Данилов окончательно признал, что с ним творится нечто неладное, начиная с чрезмерной, именно чрезмерной зацикленности на смерти пациентки во время наркоза и заканчивая всем его поведением — угрюмо-раздражительным, недружелюбным, завязанном на комплексах.

«Да, Вольдемар, это комплексы, а не что другое, — сказал себе Данилов. — И все это вместе можно назвать пограничным расстройством. Пограничным, а не шизофренией, хотя бы потому, что я адекватно оцениваю себя и признаю, что раз уж все зашло так далеко, то мне нужна помощь. И не друга Игоря и бутылки, а врача-специалиста».

Признать проблему — иногда означает наполовину решить ее. Владимир понял, что мелочи, казавшиеся ему незначительными, на самом деле не были таковыми; а казавшиеся важными вещи вообще не заслуживали внимания. Его мир медленно переворачивался вверх ногами — а может, наоборот, наконец-то вставал с головы на ноги.

Голова не замедлила откликнуться привычной болью. Данилов мудро решил, что для первого раза с него хватит объективного самопознания — пора было возвращаться на кафедру. Он прошел мимо отвернувшегося охранника, спустился в раздевалку, достал обезболивающие таблетки из кармана куртки, запил их водой из-под крана, прямо из горсти — и потом только спохватился, что не вымыл руки.

— Задним умом все мы крепки, — сказал в пространство Данилов. — Снявши голову…

— Заканчивать поговорку не стал — в раздевалку вошел Илья.

— Лариса Александровна послала за тобой. Сейчас будет какое-то тестирование.

— На какую тему? — поинтересовался Данилов и предположил: — Неужели общей психологической совместимости?

— На тему патологической анатомии, разумеется, — Илья даже и не подумал улыбнуться. — Наша психологическая совместимость никого не интересует.

— А зря, — покачал головой Данилов.

Тест оказался очередной причудой свыше: в нем было сто двадцать вопросов и по три варианта ответов на каждый. Хорошо еще, что доцент Кислая не стала ограничивать время, Просто раздала каждому из ординаторов по скрепленной пачке листов и предупредила:

— Закончили — кладите мне на стол. Кто будет уходить последним, пусть найдет меня на кафедре и отдаст ключ. От запертого кабинета! А то вчера студенты ключ принесли, а дверь на замок не закрыли.

— Мы уже не студенты, Лариса Александровна, — обнадежил Денис.

— Да, — согласилась Кислая, — но это вряд ли что-то меняет.

На вопросы отвечали сообща, обсуждая все неясности.

— Вот приколется тот, кто будет проверять, — сказала Ирина, ответив на последний вопрос. — Все пятеро ординаторов совершенно одинаково ответили на сто двадцать вопросов.

— И совершенно правильно! — усмехнулась Алена.

— Это показатель прекрасной работы кафедры, — откликнулся Денис.

Данилов положил свой тест на стол и поспешил уйти. Бегать с ключом по кафедре в поисках доцента Кислой ему не хотелось: та имела обыкновение прятаться с книжкой в самых неожиданных местах.

— Когда-то ты предлагала мне сходить к психоаналитику, — начал Данилов, зайдя утром в кухню.

— К психотерапевту, если быть точным, — поправила Елена, нарезая яблоки для салата.

— Так я, кажется, созрел, — Данилов достал из холодильника кусок любительской колбасы, а из хлебницы — слегка зачерствевший обломок багета и сел за стол.

Есть, откусывая то от колбасы, то от хлеба, было необычайно вкусно и удобно: никаких тарелок, только крошки со стола смахнуть.

— Ты шутишь? — Елена положила вилку на стол и уставилась на Данилова так, словно перед ней сидел кто-то посторонний: недоверчиво и немного настороженно.

Данилов, не переставая жевать, потряс головой, показывая, что он и не думал шутить.

— И с чего бы это?

— Время пришло, — с видимым сожалением отрываясь от завтрака, ответил Данилов. — У тебя есть кто на примете?

— Есть, — подтвердила Елена. — Нормальный доктор, кандидат, я к нему уже полгода хожу.

Данилов чуть не подавился.

— Тебе-то зачем?!

Он мог предположить многое, но то, что Елена сама ходит к психоаналитику! Да еще и не раз, и не два, а полгода!..

— По поводу семейной жизни, — коротко ответила Елена, но, увидев, как округлились глаза Владимира, пояснила: — Первый семейный опыт не только разочаровал меня, но и породил некоторые комплексы, которые влияют на наши с тобой отношения. Вот и приходится от них избавляться.

— От отношений? — машинально переспросил Данилов.

— От комплексов! — рявкнула Елена. — Знаешь, Вовка, может, ты и зря собрался к психотерапевту. Олигофренам там делать нечего.

— Олигофрены тоже тянутся к хорошему, — назидательно сказал Данилов. — Им для адаптации в социуме очень важно ничем не отличаться от нормальных людей. Ну, что будем делать, дашь мне телефончик или вместе к нему съездим?

— Только вместе! — распорядилась жена тоном, не допускающим возражений. — А то знаю я тебя…

— А я тебя, как оказалось, знаю плохо, — признался Владимир, переводя взгляд с колбасы на хлеб и обратно, будто пытаясь вспомнить, от чего сейчас откусывать. — Иногда ты мне кажешься такой далекой, а то и совсем чужой.

— Знаешь, Данилов, — Елена посмотрела на часы и встала. — Если бы я тебя не любила, я бы столько не терпела. Ты невыносим, но… есть и в тебе что-то хорошее. Ладно, мне пора. Продолжим вечером.

По тому, как игриво сверкнули ее глаза, Данилов понял, что вечер обещает быть приятным. «Странные они, женщины — надумаешь сходить к психотерапевту, так они сразу же оттаивают».

Данилов настолько сильно погрузился в раздумья, что забыл и кофе выпить, и побриться. А вот узнавать у Елены, кому же все-таки предназначалась та самая проклятая ручка с золотым пером, он не забыл, а просто передумал. Скорей всего, это был подарок кому-то из начальства, и, судя по стоимости, не от одной Елены, а от всего коллектива.

В автобусе Владимира повеселил случайно услышанный разговор двух женщин, одна из которых, как он понял из ее слов, совсем недавно стала бабушкой.

— Медсестра говорит: «Я такую информацию не даю, сейчас к вам выйдет микропедиатр и все расскажет». А я ее очень вежливо прошу: «А нельзя, чтобы к нам нормальный доктор вышел, не «микро» какой-нибудь, а дипломированый детский врач? Микропедиатр это же что-то вроде медсестры…»