— И все-таки такое случается, сказал я. Стоит только полистать газеты. Каждый день в газетах такие вещи печатаются!» Оп поднял на меня глаза, мелкий частый дождичек оседал крохотными серебряными, ртутными капельками на сукно его куртки, серо-металлическая пыль покрывала плечо вылезавшее из-под крыши навеса, а тем временем до нас долетало нестройное эхо, бессвязные всплески голосов, взрывы страсти гнева вырывавшиеся из этого как бы получше выразиться: из этого постоянно действующего и неисчерпаемого склада или вернее резервуара или еще вернее самого принципа любого насилия и любой страсти который вроде бы бесцельно глупо и праздно бродит по земле на манер тех вихрей тех тайфунов несущих в себе лишь слепую и ни на что в сущности не направленную злобу и тем не менее случайно и яростно обрушивающихся на то что попадется им на пути; теперь возможно мы узнали то что знала та издыхающая лошадь с ее удлиненным бархатистым задумчиво-кротким и пустым глазом в котором я однако успел разглядеть отражение наших крошечных силуэтиков, тот глаз на окровавленном портрете был тоже удлиненный загадочный и кроткий и я тщетно вопрошал его: Все это театр трагедия выдуманный роман, сказал он, ты сам его приукрашиваешь дополняешь, а я Нет, а он При случае и просто выдумываешь, а я Нет такое случается каждый день, мы слышали как эта выжившая из ума старушонка стопала в доме терпеливо нескончаемо долго с сухими глазами, раскачиваясь взад и вперед на стуле а колченогий тем временем бродил вокруг держа в руке ружье заряженное крупной дробью и готов был уйти один ковыляя шлепая по пропитанным влагой полям раскисшим огородам где отпечатки его ступней медленно затягивало со слабым всасывающим звуком, да и генерал тоже в сопровождении штабных шлепавших по грязи еле переводя дух еле поспевая за ним живым шустрым столь же иссохшим и казалось столь же бесчувственным как старая чурка, пустил себе пулю в лоб что впрочем прозвучало не громче чем если бы сломали гнилую ветку, и рухнул мертвый со своим маленьким морщинистым жокейским личиком в своих ярко начищенных маленьких жокейских сапожках Что же и его я тоже выдумал сказал я Что же и его я тоже выдумал? Мне представлялось как шел он прихрамывая истерзанный сожранный этой пыткой точно несчастный пес животное одновременно преследующее и преследуемое стыдом непереносимым оскорблением нанесенным жене его брата он которого отказались взять иа войну которому не пожелали доверить винтовку, А ну сказал он бросьте-ка ваше ружье вот так и происходят несчастные случаи, по он ничего пе желал слушать, видимо поэтому-то он и держался за эту охотничью снасть за это ружьишко с каким был изображен символ что ли или вовсе не символ, долгое время я верил что это несчастный случай па охоте считал что поэтому-то она и пе желала купить мне карабин и все пересказывала мусолила свои вечные семейные прадедовские истории, равно как она упорно отказывалась разрешить мне учиться фехтованию под тем предлогом что де не знаю какой-то наш родич был убит фехтуя потому что во время выпада противника с рапиры слетел предохранительный наконечник если только она не вычитала об этом в газете в рубрике происшествий преступлений несчастных случаев в рубрике великосветской хроники, страсти развязанные вызванные к жизни прелестным телом Спящей Красавицы наглухо замурованной надежно спрятанной там, хвост павлина еще слабо покачивался но Леды не было видно так что же это за павлин какое божество воплощала тщеславная пошлая глупая птица торжественно распускавшая многоцветные свои перья па лужайках замков и на подушках привратниц? Я представлял ее себе в одном из этих обличий, я мог трогать сжимать ощупывать ее груди ее шелковистый живот еле покрытый еле прикрытый этой рубашкой откуда выступала ее шея похожая говорю я па молоко слышишь говорю я единственная мысль которую она вызывала это мысль о том чтобы стлаться по земле изгибаться как ручеек и жадно пить, платья похожие па рубашки, бледно-сиреневые и зеленая лента сжимающая ее… да-да огромная разница с другим портретом жестоким и жестким где она выступает этакой Дианой но тогда ей пристало бы иметь на этом портрете лежащую у ног борзую гладкошерстую всю острую тогда как на более позднем наоборот была бы к месту маленькая лохматая собачонка в кудерьках куда так приятно запускать пальцы лижущая руку мокрым своим язычком катаясь от радости повизгивая трепеща как рыба в воде… и вот снова пришла осень но за этот год мы паучились не только сдирать с себя военную форму которая стала сейчас просто смехотворным постыдным стигматом но также если можно так выразиться и свою собственную кожу или вернее сказать с нашей кожи содрали то что как нам представлялось годом раньше было ее неотъемлемым свойством, другими словами мы уже перестали быть солдатами даже людьми, мало — помалу паучившись быть чем-то иным вроде как животным которое ест что и где ни попадя лишь бы это что-то можно было разжевать и проглотить, а на опушке леса росшего вдоль строительной площадки попадались огромные дубы ронявшие устилавшие дорогу желудями и арабы ходили их собирать, поначалу часовой покрикивал на них и гпал прочь но они снова налетали как терпеливые упорные цепкие мухи и часовой в конце концов вынужден был сдаться и пожав плечами делал вид что вообще их ие замечает однако внимательно поглядывал по сторонам чтобы они не дай бог не попались на глаза какому-нибудь офицеру, я тоже присоединился к ним и пригнувшись к самой земле делал вид что собираю желуди и кладу их в карман а уголком глаза следил за часовым и когда он иа минутку повернулся к нам спиной бросился задыхающийся в чащобу я бежал на четвереньках как зверь через кустарник через молодую поросль до крови раздиравшую мне руки но даже не чувствовал боли бежал несся на четвереньках я был собакой с вывалившимся языком я несся я задыхался оба мы были загнанные как собаки я мог видеть ее обнаженные ляжки слышать хриплое дыхание ее полузадохшегося рта мокрый от слюны крик уходил в смятые подушки а над плечом видна была щека как у спящего ребенка с припухшими детскими истерзанными полуоткрытыми губами с которых срывались хриплые стоны а я медленно овладевал ею брал ее растворялся в ней и снова мне казалось что этому ие будет конца не может быть конца…, я был словно собака я на четвереньках прорывался сквозь чащобу леса совсем как зверь потому что один только зверь способен в такой мере не чувствовать усталости не обращать внимания на свои в кровь разодранные сучьями ладони, я был как тот осел из греческих сказаний я весь окаменел точно некий золотой идол золотой осел вошедший в ее пежную деликатную плоть… из ее перехваченного горла рвались теперь лишь размеренные стопы вслед за каждым нажимом моих бедер сколько их сколько мужчин пластали ее только я был уже не мужчиной а зверем собакой больше чем мужчиной животным раз я мог достичь этого познать я как Апулеев осел без передышки седлал ее так что она вся раскололась раскрылась как плод как персик… с губ ее рвался бесконечный крик и наконец наступила тишина и оба мы упали бездыханные бок о бок руки мои все еще сжимали ее переплетались на ее животе я чувствовал прикосновение ее бедра покрытого потом обоих нас еще сотрясала дрожь одни и те же глухие удары мы были словно некий единый зверь мечущийся в клетке натыкающийся на решетку потом я мало-помалу освоился с темнотой, различил прямоугольник открытого окна и небо светлее ночного мрака и в нем одинокую звезду потом вторую потом еще и еще одну такие холодные алмазные неподвижные и я с трудом переводя дыхание попытался выпростать ногу из смешения наших тел мы были как бы единым апокалипсическим многоголовым и многоногим зверем покоящимся во мраке, я сказал Который сейчас может быть час? а она А какая разница чего ты в сущности ждешь Дня что ли? будто от этого что-то переменится Неужели тебе так уж охота видеть наши мерзкие хари? я попытался перевести дыхание стряхнуть с себя эту тяжесть вдохнуть глоток свежего воздуха потом я перестал чувствовать тяжесть, только во мраке что-то беззвучно копошилось, шуршало, я окончательно проснулся и спросил Что ты делаешь? она не ответила, теперь уже можно было различить смутные очертания предметов правда не слишком ясно, но возможно она видела в темноте как кошка я сказал Господи да что же это происходит что ты там делаешь Скажи наконец, а она Ничего не делаю, а я Ты…, тут я окончательно проснулся сел на постели и зажег свет она уже успела одеться а одну туфлю еще держала в руке: на миг я увидел ее топкое слишком красивое трагическое лицо две блестящие полоски на щеках, сейчас в этом лице было что-то смятенное растерянное потом яростное жесткое жесткая складка губ когда она крикнула Погаси сейчас же лампу я и без света обойдусь, а я Да что же это такое, а она Погаси сказано тебе погаси погаси погаси слышишь погаси, потом грохот сброшенной с ночного столика лампы звон стекла одновременно со стуком брошенной туфли и с минуту я совсем ничего не мог разглядеть и сказал Да что это с тобой, а она Ничего, потом я опять услышал в темноте какие-то шорохи почти бесшумные и догадался что она ищет свою туфлю удивляясь как это она обходится в таком мраке без света, и сказал Ну что же в конце концов происходит, а она все еще шаря свою туфлю В восемь идет поезд, а я При чем здесь поезд? Да что это в самом деле… Ты же сама сказала что твой муж вернется только завтра, она не ответила продолжая суетиться в потемках теперь она очевидно нашарила свою туфлю надела ее, я слышал я угадывал как она ходит по комнате взад и вперед, и я сказал Господи боже ты мой! Я приподнялся было но она ударила меня И я снова упал на подушки она опять ударила меня, лицо ее приблизилось к моему я различил какие-то странные звуки словно булькала вода хотя она старалась сдержаться мне почудилось будто она произнесла Оставь меня, потом Грязная сволочь, а я Что? а она Грязная сволочь Грязная сволочь Неужели ты меня не можешь оставить в покое никто еще со мной так не обходился как, а я Как я обходился? опа Никак Я для тебя ничто даже меньше чем ничто, а я О-о, а она Я которая… Я которая…, а я Да ладно тебе, а она Не смей ко мне прикасаться а я Да ладпо тебе, а она Не смей ко мне… а я Я тебя провожу Нечего тебе ехать на поезде Я тебя отвезу на машине Я, а она Оставь меня оставь меня оставь, из соседнего номера нам постучали в стенку, я поднялся нашаривая в темноте свою одежду бормоча Черт! Где ж мои… но она снова ударила меня в темноте наудачу ударила чем-то твердым, по-моему сумочкой, ударила несколько раз подряд изо всех сил один раз угодила мне прямо в лицо в этих ударах был какой-то странный привкус, что-то яростное как будто ощущение рассеченной скулы ушло одновременно с болью куда-то вглубь как острый но не терпкий зеленый сок, боль расходилась кругами, мне представлялась кожица, вкус ренклода когда сливы из зеленых становятся синими созреют лопнут и выступит сладкий сок, я отпустил ее и опять привалился к подушке ощупывая скулу и снова вслушиваясь как опа быстро ходит взад и вперед по комнате словно бы воочию видел ее точные и быстрые движения какими женщины складывают вещи, наклоняются подбирая что-то я только дивился как это опа управляется в темноте но без сомнения она видела в темноте, потом я услышал как щелкпул замок ее чемоданчика потом перестук высоких каблучков быстро пересек комнату и на миг я увидел свет лампочки горевшей в коридоре а лица ее не увидел: только волосы, спину вырисовывающиеся на черном фоне, потом дверь захлопнулась я различил поспешно удаляющиеся становящиеся все глуше шаги потом ничего не стало слышно и вскоре я почувствовал предрассветный холодок, натянул на себя одеяло, подумав что осень теперь уже не за горами, подумав о первом дне пашей встречи три месяца назад когда я был у нее и положил ладонь ей на плечо, подумав что в конечном счете она можеть быть и права и что не этим путем другими словами с ней или точнее через нее я сумею разобраться (по как знать?) возможно это все тоже было зря, столь же лишено реального смысла как выводить на листках бумаги буковки похожие на следы мушиных лапок и искать смысла в словах, возможно оба они были правы, он когда говорил что я все выдумываю высасываю из пальца но ведь такое тоже встречается в газетах, так что надо полагать между магазинчиками с желтыми витринами выкрашенными под дерево и черными с золотом вывесками и кафе-табак, или между полуночью и шестью часами утра, или между двумя штуками сукна, у них иной раз оказывалось достаточно свободного времени и свободного пространства дабы заниматься такими вещами — хотя как знать, как знать? И понадобилось также чтобы я был и тем кто укрывшись за живой изгородью смотрит как он спокойно движется вперед, навстречу собственной своей смерти по этой дороге, красуясь по выражению Блюма, заносчивый глупый гордый и пустоголовый не соизволивший или возможно даже не подумавший пустить свою лошадь рысью даже не слушая тех кто ему кричал не ездить дальше возможно не думавший даже о развратной жене своего брата или вернее сказать о жене развращенной его братом по оружию или еще вернее своим братом — кавалеристом коль скоро он в данном случае смотрел на него как на равного себе или если угодно как на нечто противоположное коль скоро она подставляла себя обоим (или скорее обоих их обставляла) одна и та же гурия задыхающаяся екающая селезенкой фыркающая кобылка, продвигавшаяся вперед в мирном и ослепительном послеполуденном свете он спросил меня который теперь может быть час? принимая в расчет что дорога чуть отклоняется на запад или восток и что я мог в эту минуту видеть его тень верхом на коне укороченную справа и отбрасываемую назад под углом примерно градусов сорок и то что сейчас была уже вторая половина мая и солнце думаю было впереди и слева от нас (вот почему нас почти ослепляло да еще этот гравий что ли, от недосыпа, словно под веки насыпали наждачную пыль и мы видели лишь темную тенистую сторону деревьев, черепичные крыши, амбары, домики блестевшие как металлические, как наши каски среди этой черно-зеленой зелени но нивы были пе рыжие а зелено-желтые, и еще перед нами блестел асфальт шоссе) солнце находилось где-то на юго-западе следовательно было примерно около двух часов пополудни хотя как знать? я старался представить себе нас четверых и наши движущиеся тени ползущие по поверхности земли, такие маленькие, проделывающие в обратном направлении тот самый путь примерно параллельный тому по которому мы ехали десять дней назад направляясь навстречу неприятелю а тем временем линия фронта чуть переместилась поэтому перегруппировка войск шла с юга на север примерно километров на пятнадцать — двадцать так что движение каждого воинского соединения могло бы быть схематически изображено стрелкой или вектором обозначающим передвижение различных родов войск (кавалерии, инфантерии, стрелков) вступивших в бой с неприятелем на карте где места этих боев нанесены крупным шрифтом ибо в памяти потомков должны сохраниться названия каждого самого заурядного поселка или даже хутора или даже фермы или мельницы или хижины или луга, вроде нижеуказанных
