И вот вчера это наконец случилось. Я сошел в полуподвал старого дома, чтобы выбрать вино к своему одинокому обеду, и тут меня охватил привычный страх. Моя книга уже была написана прежде. Я был уверен в этом. Я не знал, как именуется подобное явление (наверно, этот феномен давно известен врачам), но был убежден, что каким-то образом слово в слово скопировал чужой роман. Даже название было тем же. Не могу передать, какой ужас вызвала во мне эта мысль; из меня точно вынули мою собственную личность, как вынимают сеть из воды, и во мне не осталось ничего своего.
Я немедленно вышел из дома и поехал трамваем на Хай-Холборн; оттуда я пешком добрался до библиотеки на Сент-Джеймс-сквер. У столика с журналами мне встретился Том Элиот, и у меня хватило вежливости поздороваться с ним. Затем я поднялся по лестнице к полкам с художественной литературой и начал поиски, зная, что их исход может стать роковым – роковым, ибо если я найду нужную книгу и мои страхи подтвердятся, жизнь моя как писателя будет кончена. Я перестану доверять своим собственным словам, не смогу больше наивно полагать, что обязан какой бы то ни было находкой своему собственному воображению. Все будет извлекаться из другого источника. И тут я нашел ее. На полке стояла книга с названием, выбранным мной лишь недавно. Ее опубликовали два года назад – на корешке значилось «Лондон, 1922», – и, открыв ее, я увидел те же слова, которые печатал на своей машинке. Это был только что написанный мною роман. «Я – ничто, – вслух сказал я. – Из ничего не выйдет ничего». Я вернулся в дом, который безотчетно считал причиной обрушившегося на меня горя, и равнодушно сел за свой рабочий стол. Но неужели я и теперь пишу то, что давно успел написать кто-то еще? И если так, что же мне делать?
Здесь, на последней строчке второй страницы, рукопись обрывалась. Я перевернул лист и с внезапным испугом вновь увидел знакомый почерк отца. Чистую страницу пересекала крупная надпись: «Его Астральное Тело Вызвано К Жизни». Я убрал бумаги обратно в пакет и тихо отнес их в пустую комнату.
Я всегда легко засыпал в этом доме – глубоким, темным сном, который после пробуждения оставлял у меня во рту привкус ночи, словно кислого съеденного плода. Но в этот вечер, изучив документы, я пришел в такое беспокойство, что не мог сомкнуть глаз. Уличный фонарь в конце Клоук-лейн бросал на стены и потолок мерцающие отблески; вокруг меня двигались странные тени, и я точно видел обнаженную шпагу, всадника на лошади, какое-то полощущееся в небе знамя. Затем я попытался отвлечь себя, произнося слова задом наперед, но некоторые звуки необъяснимо напугали меня. Уже перед самым рассветом я прокрался в прихожую и вынул из-под лестницы ящик с игрушками. Что они здесь делали? Ребенком я не жил здесь ни дня – мать не позволила бы этого, – но изготовлены они были не больше двадцати-тридцати лет тому назад. Однако потом их присутствие в этом доме стало мне понятным: в них играл отец среди порожденных им образов сексуальной магии. Я сел на пол и с величайшей серьезностью принялся собирать из отдельных деталей волчок и складного человечка.
Несмотря на бессонницу, наутро я почувствовал себя достаточно свежим, чтобы ознакомиться с завещанием Джона Ди. Ему следовало бы храниться среди других старинных волеизъявлений в архивах Канцлерского суда[82], но библиографические указатели привели меня в Отдел рукописей Британской библиотеки. Из этого я сделал вывод, что завещание не было оформлено непосредственно перед смертью; наверное, он умер либо в безвестности, либо в каком-нибудь отдаленном месте, откуда ничего нельзя было переслать. Имелась и другая возможность: оригинал могли потерять, а некоторое время спустя обнаружить в его бумагах копию. Таких бумаг осталось много: в каталожном списке рукописей доктора Ди были навигационные и математические трактаты, гороскоп королевы Елизаветы и рецепт средства от мигрени, карты и схемы, таблицы и родословные. Но меня интересовало именно завещание.
Оно находилось рядом с другим трудом доктора Ди под одним переплетом из зеленой кожи. Название этой второй работы заинтриговало меня: «Благие вести от ангелов», – но я почти ничего в ней не понял. Мне сразу бросилось в глаза, как торопливо устремляются к полям выцветшие коричневые строки; даже здесь, в покойном зале Британского музея, было видно, в каком волнении или панике писались эти слова. Некоторые предложения были подчеркнуты дважды или трижды, а отдельные фразы обведены неровными квадратами и кругами. Основной текст, казалось, состоял из вопросов и ответов, а поля были испещрены приписками, пометками и рисунками. Потом я заметил выведенное большими буквами слово УОППИНГ, а рядом с ним ангела или какое-то другое пернатое создание, словно взлетающее к краю листа. Тогда это ничего мне не сказало, разве что память откликнулась на знакомое слово; впрочем, это была последняя страница «Благих вестей», и я нетерпеливо перевернул ее, чтобы прочесть завещание Джона Ди.
Оно, видимо, тоже сочинялось в большой спешке: буквы были нацарапаны криво, множество мелких пятнышек говорило о том, что перо брызгало чернилами, а пишущий не обращал на это внимания. Были и другие странности. Под документом стояла дата 1588, хотя смерть доктора Ди предположительно наступила двадцатью годами позже, а упоминание о душеприказчиках было чрезвычайно кратким. Доктор оставлял определенные суммы денег двум слугам, «девице Одри Годвин» и «человеку Филипу Фоксу», а все прочее свое имущество завещал «тем, кто придет после». В следующем абзаце он упоминал о доме на Клоук-лейн – называя его «моим ветхим жилищем в Кларкенуэлле», – но потом делал весьма неожиданное заявление, просто-напросто завещая его «тому, кто в нем нуждается». Неудивительно, что такой бумаге не нашлось места в архиве Канцлерского суда. Но продолжение было еще загадочнее: дальше упоминался камень, «предназначенный тем, кто сможет отыскать его». Затем в тексте стояла довольно туманная фраза: «Ступай за мной следом по ту сторону могилы». Может быть, он погребен где-то под домом, а камень возложен на его могилу вместо памятника? Я перевернул страницу и обрадовался, увидев в центре листа грубую схему, или план; мне удалось различить на нем лишь реку да несколько домов. Его размашистой подписи предшествовал еще только один абзац, который я едва разобрал. «Я, сотворивший его, буду жить в нем вечно. Он, обязанный мне жизнью, вернется ко мне». Без сомнения, это была какая-то заключительная молитва, и я оторвался от книги с завещанием.
Младший библиотекарь с готовностью принял ее обратно в свои руки.
– Ну как, нашли, что искали? – Он немного косил правым глазом, и потому было трудно понять, куда он смотрит – на меня или на кого-то за моей спиной.
– Вроде бы да.
– Прочли эти ангельские послания? – Его любопытство удивило меня – отчасти, видимо, потому, что я привык считать доктора Ди объектом своих личных интересов. – Вы, наверное, знаете, что его волшебный хрусталик тут, в музее? – Я покачал головой; на шее у него были два-три белых шрама, и я боролся с желанием уставиться на них. – Здесь и лежит. Наверху, в Тюдоровской галерее. – Он бережно опустил зеленую книгу на стол и ласково провел по ней ладонью. – Как он, по-вашему, умудрялся подглядывать за ангелами?
Найти магический кристалл доктора Ди оказалось довольно просто. Я поднялся по лестнице, ведущей из главного зала Британского музея к останкам древней Британии. Кубки, кинжалы и четки лежали в стеклянных витринах, отражающих мое лицо; я задержался взором на маленьком человечке, вырезанном из камня, потом зашагал дальше. Я быстро миновал Римскую Британию и средневековый период; разнообразные церковные реликвии купались в приглушенном свете, словно плавая в прозрачных аквариумах, и это напомнило мне о воде из святого кларкенуэлльского колодца. Наверно, и ей, как этим старинным предметам, присущ неестественно ровный блеск былого?
Дальше начиналась Тюдоровская галерея, и узкий проход перед нею был освещен теми же скудными рассеянными лучами; я будто вступил под своды склепа. В самом проходе стоял шкаф с несколькими экспонатами – богато расшитой перчаткой, увеличительным стеклом, кучкой монет грубой чеканки. Но нужный шарик я заметил сразу. Он был меньше, чем я думал, размером всего с теннисный мяч; как же ангелам удавалось пробираться в столь тесное пространство и в его границах разворачивать перед доктором Ди целую духовную вселенную? Свет точно омывал хрусталик, не проникая внутрь самого стекла, и я без труда прочел маленькую карточку под ним: «Этот хрустальный шарик использовался Джоном Ди (1527—1608) для гадания, являющегося родом магической практики».
Позади кристалла был кусок ткани, расцвеченной синими, красными и желтыми изображениями; я представил себе, как набрасываю ее на собственные плечи, вздыхаю и поднимаю глаза к потолку своей полуподвальной комнаты. Я услышал, как кто-то кашлянул за моей спиной, но не отвел взора от хрустального шарика. Я видел лишь какие-то мерцающие на стекле световые блики и контуры; внутри все казалось смутным и расплывчатым, будто я глядел сквозь слезы на горящую свечу.
