— А может по корытцу мартини?
Они сидели за плетеным столиком в небольшом танцзале и тянули мартини. Четверка музыкантов наигрывала мамбо и ча-ча, в центре покачивались бумажные шляпы пассажиров, сквозь иллюминаторы время от времени пробивались лучи с Флорида-Киз. Корпус корабля приятно вибрировал, в воздухе разносился теплый аромат Карибского моря. Хефф нетерпеливо ждал, когда появится его деловой партнер, а приведенный в чувство всесильным алкоголем Гноссос поглядывал на него с растущей ностальгией.
— И все-таки, что ты собираешься делать с Джек?
— Пока не знаю. Расскажи про мартышку.
— К черту мартышку.
— Послушай, старик, сперва ты залипаешь на каких-то демонах, а теперь хочешь, чтобы я забыл? Кто я тебе — бессловесное ухо?
Гноссос кинул ему сигарету и усмехнулся.
— Меня больше волнует твоя шея. Свернешь ведь, с такими-то горами.
— У меня крепкая шея, разве не видно?
— У этих кошаков настоящие пистолеты, не водяные — пробивают навылет дерево.
— Я разбираюсь в пистолетах, старик, я ходил в гарлемскую школу.
— Не тащи сюда черно-белых, детка, мне надо знать, будет с тобой Джек или нет.
— Доберемся до Гаваны — посмотрим: встретимся с людьми, добудем инфу из первых рук.
— С Буддой? Думаешь срубить бабок?
— Возможно. Я не могу сейчас обо всем говорить.
— Красный Хеффаламп.
— Замнем.
— Они играют в пятнашки, детка.
— Знаю, но что с того? Я сыт по горло: все только пиздя т, и никто нихера не хочет делать. Кошак из Сьерры уже поднялся, обратно его не загонишь.
— Я от него балдею, детка — он лихо свингует, я просто торчу.
— Он классный, старик, он сам по себе. Батиста со своей армией ловит его по всему острову, а ему пофиг.
— Если он творит все это один, то да, у него есть чему поучиться. — Гноссос чертит на запотевшем стакане полоски. — Джек лучше туда не лезть.
— Она сама разберется.
— Может быть. Но это не значит, что ты можешь чистеньким уйти в сторону. Просто разойдитесь по нулям, в таком вояже тебе не нужны поклонницы. И уж точно — отчеты в Афину.
— Это нечестно, старик….
— Ты знаешь, о чем я.
— Может быть.
— И еще, это важно, ты слушаешь?
Он не успел договорить — внимание привлек небольшой переполох, вдруг поднявшийся в танцзале. Огромная, как дирижабль, фигура, разметая всех по сторонам, прокладывала себе путь сквозь качающиеся пары. Фигура была одета в шелковый двубортный костюм, бордовую шляпу, бело-коричневые туфли и курила черную итальянскую сигару.
— Кажется, это ко мне, — заерзал Хефф.
По-слоновьи переставляя ноги, человек направлялся к их столику. Во рту у него не хватало зуба, а пиджак угрожающе топорщился. Увидав их и не обращая внимание на перешептывание туристов, он расплылся в улыбке. Гноссос полюбовался на отвисшую челюсть Хеффалампа и объявил:
— Аквавитус.
— Хноссас, — достаточно громко отозвался человек и протянул унизанную кольцами руку. — А ты, верно, будешь Хипаламп?
Сигарета неуклюже вывернулась у Хеффа изо рта и плюхнулась в мартини.
— Я к вам присяду, аха? — спросил Аквавитус. — Потолкуем о деле. — Он опустился на стул; в это время от эстрады отделился скрипач и принялся бродить между столиков. Подошел робко улыбающийся официант. — Мне, — приказал Аквавитус, — «Бролио Кьянти» 47-го, халоднае, но штоб не сильно, ты меня понял. Ребятам — чего хотят.
— Мартини, — сказал Гноссос. — Без оливки, а ободок протрите лимонной коркой.
— И штоб мы тебя не ждали. — Официант собрал посуду и умчался к стойке. Аквавитус заметил приближающегося скрипача и вполголоса выругался. Потом угрожающе прошептал Гноссосу и Хеффалампу. — Шшас отвалит. Подхребет — пристрелю, ага?
Хефф закинул в рот пригоршню орешков.
Сигара погасла, и Аквавитус принялся шарить по карманам в поисках спичек. Официант принес свечу. Аквавитус схватил ее, задул пламя, разломал пополам и бросил на стол.
— Пушшай попрыхают, — подмигнул он Гноссосу, — разболтались мне тута. Как жисть, Хипаламп, рад знакомству, надумал кой-куда сгонять, аха?
Хефф подавился орешком, а Гноссос усмехнулся.
— Пацан работает на тебя, Джакомо? Немножко бабок на стороне?
— А то, — сказал Аквавитус. — Усе на меня работают. Зря што ль Джакомо разползся на увесь мир, ты меня понял. Как жисть, Хноссас, надумал у отпуск? Пацанам сказать, штоб навестили у Афине, Хипа пацанам?
Глаза у Хеффа стали круглыми, и он закинул в рот новую порцию орешков. Появился первый официант со стаканами и бутылкой «Бролио». Аквавитус приложил бутылку к щеке и выставил вперед большой палец:
— Забыу, как бычок у хлазу шыпить?
Официант отпрянул, но все же спросил:
— Слишком холодное?
— Ты, Fаrabutto[55]! — прорычал Аквавитус. — Теплае, не халоднае. Шкуру спушшу. Штоб было халоднае.
— Si, senor.
— Пей, Хипаламп, маленько мартини, ахга? Крепкая штука. — Затем Гноссосу: — Он любит крепкие штуки, этот Хипаламп, ты ехо знаешь, как он у деле?
— Нормально, Джакомо, душой он итальянец.
— Ишь ты. — Он вдруг наклонился и интимно зашептал, дыша на них чесночными и баклажанными парами. — Я ехо отправлю у новае место. Он мне нароет, этат пацан. Это Хип присоветовал.
Хефф с Гноссосом переглянулись.
— Хип?
— Ага, Хип — хаварит, Хипалампу усе равно на Кубу, ха-ха, мож надумает срубить бабок на стороне, как ты толкуешь, кой-куда сханяет, ха-ха.
— Хип? — изумленно повторил Хефф. — Такой мелкий упырь?
— Конспирация, старик. Это для дурачков.
Официант принес новую бутылку; он опасливо переминался поодаль, пока Джакомо, распробовав букет, не кивнул — снисходительно, но удовлетворенно.
— Давайте за Палермо, а?
— Сколько ты ему платишь, Джакомо?
— Што тебя усе на хро ши тянет? Пей.
— Сколько?
— Брось, Папс. — Хефф слегка растерянно.
— Он будет делать, как тахда ты, плата за кило и маленька дряни для себя.
— Сырого?
— А то. Я ж не маслам тархую.
— Тогда удвой.
Аквавитус запрокинул голову и громко захохотал, отвисшие щеки затряслись, но державшаяся на сложной резиночной конструкции шляпа все же не упала. Дерьмовый из тебя капо, проскочила мысль, до «Коза-Ностры» тебе — как нью-йоркской «Дэйли Ньюс».
— Я што, похож на Санта-Класа, а Хноссас?
— Он мой кореш, старик, и я не хочу, чтобы он за гроши ломал себе шею. С кем ты, кстати, должен связаться, Хефф?
— Не знаю, дух какой-то — здоровый кошак с опалом во лбу.
— Мистир Будах. Эта харашо.
— Будда, старик, ты серьезно?
— От точна новае место.
— Эй, старик, этого кошака никто толком не видел, не то что дела делал. Хефф, без дураков, тащи-ка ты лучше свою жопу в горы, на кой тебе сдался этот псих?
— У меня нет бабок, старик, эта баржа и так в долг.
— А то, ладно, дам ешшо. Но не удвойне, удвойне — мноха. У паследнее время дела идут не шибко.
— У кого одалживал? — Гноссос с еще бо льшим подозрением.
— Но имейте в виду, я могу и не добраться до этого опалового кошака. Моджо с Памелой говорят, что он непредсказуем.
— Памела? Какого черта, она здесь причем?
— Будах упрямь неприказуем, правильна толкует миисер Моджап. Но ежли у него у Палермо люди, мы на нехо выйдем, ты меня понял. А не захочет светиться — так привяжем х нахам што потяжельше и пушшай плывет, понял, х чему клоню?
— Памела выкатила, старик. — Хефф в сторону.
Стакан Гноссоса застыл на полпути ко рту.
— Не может быть. Ты что?
— Ежли хто работает на мафию, — продолжал Аквавитус, выпрямляясь на стуле, — у тахо есть кусок. Они забирають кусок, мы их убираем. Усе проста. Хноссас, нам с Хипалампом надо потолковать. А может, ты тоже кой-куда сгоняешь, срубишь пару долларов?
Гноссос покачал головой.
— Тахда иди пока похуляй, аха? На вот, держи вонючку. Асобый табак, крутили у Турине.
Гноссос зажал резко пахнущий конец сигары коренными зубами и рванул через танцплощадку. Секунду спустя он примчался обратно, вылил в рот остатки мартини и унесся опять, едва не столкнувшись с качавшимися там Хуаном Карлосом и Джуди Ламперс. Эта пара явно пребывала в своем собственном мире paso doble[56].
На палубе музыка и шум терялись в теплых морских ветрах, но не в силах справиться с возбуждением, Гноссос описал вокруг пароходных труб не меньше двадцати оборотов. Наконец ему удалось успокоиться, он остановился у леера и некоторое время наблюдал за стаей летучих рыб. Твари выскакивали из воды у самого корпуса и уносились к корме, как плоские камешки-прыгунки. В кильватере поблескивали фосфорецирующие амебы, в воздухе разносилось тропическое благоухание. Время от времени из-под воды появлялись дельфины, выпускали фонтаны пара, изгибались дугами и пропадали.
Гноссос думал о Хеффалампе. Предприимчивый, зараза, щелкнул-таки по носу старую греческую статую. Но сама мысль о миссис Моджо по-прежнему не укладывалась у него в голове. И тут он вспомнил Овуса. Пальцы на каждой мыслимой кнопке, клик-клик — щелканье клавиш дотянется до чего угодно. Раз-клик, подать мне Кавернвилль; два-клик, подать мне голову Панкхерст, три, подать мне…
