Нет, не стоит опускаться до лжи, лучше рассказать все начистоту. Я просто не в состоянии беззастенчиво лгать человеку, который так безумно любит меня, так умен и талантлив и одновременно чист и наивен, как ребенок. И приняв это отчаянное решение, я заранее смирилась с его последствиями. Я была готова к самому худшему – к тому, что через несколько дней останусь в полном одиночестве, а два самых близких человека навеки уйдут из моей жизни.
Я всегда уступала, шла на компромисс, лгала. Но все же воспринимала и жизнь, и любовь в романтическом свете. Думаю, из всех женщин в мире с университетским дипломом я была самой изощренной и отчаянной тварью. Вполне заслуживала того, чтобы ректор университета аннулировал мой диплом, а председатель Ассоциации романистов произнес эпитафию на моей могиле под одобрительные аплодисменты Господа Бога.
Всю дорогу к дому Мадонны я говорила сама с собой. Ладно. Наберись смелости и признайся. Нужно сказать: «Тиан-Тиан, я этого не переживу. Я люблю тебя. Если ты считаешь меня презренной дрянью, просто подойди и плюнь мне в лицо». Казалось, мы никогда не доедем. Я была в отчаянии и совершенно без сил. Из крохотного зеркала на меня смотрела незнакомка – обветренные потрескавшиеся губы и черные круги под глазами на чужом лице. Лице женщины, истерзанной неизлечимой болезнью, потому что причина недуга – мучительный душевный разлад и малодушие в любви.
Белоснежная вилла Мадонны утопала в алых цветах зелени плакучих ив. По ее распоряжению строители соорудили необычайно длинную подъездную дорогу к центральному входу, как на одном из снимков в американском журнале «Стиль». Считается очень элегантным и престижным, если, миновав ворота, вам приходится еще долго колесить по территории, прежде чем покажется фасад дома. Однако домашняя прелесть, пейзажа, уютные азалии и ивы сводили на нет претенциозность первоначального замысла.
По переговорному устройству у ворот я назвала свое имя и попросила пропустить меня.
Ворота автоматически открылись, и на меня остервенело залаяла сидевшая на цепи сторожевая собака. Я сразу же заметила Тиан-Тиана. Он лежал на траве неподалеку и курил.
Осторожно обходя собаку, я приблизилась к нему. Он приоткрыл один глаз и взглянул на меня.
– Привет! – произнес он полусонным голосом.
– Привет! – ответила я и остановилась в полной растерянности.
Мадонна в ярко-красном домашнем платье спускалась по ступенькам с веранды.
– Выпить не хочешь? – спросила она, широко и лениво улыбнувшись. Горничная подала высокий стакан яблочного сока с красным вином.
Я спросила у Тиан-Тиана, как он себя чувствовал последние два дня.
– Отлично, – заверил он.
Мадонна зевнула и, сказав, что в доме есть абсолютно все, что нужно, предложила мне остаться с ними, будет весело. На веранде один за другим показались несколько силуэтов. И только теперь я поняла, что на самом деле здесь было много народа, включая несколько лаовай, в том числе Джонсона, Номера Пять, его подружку, а также нескольких высоких и стройных девушек, похожих на манекенщиц. Клубок ядовитых змей, стерегущих свое логово.
От их поведения, от всей атмосферы этого места веяло наркотическим дурманом. Я почувствовала запах марихуаны. Подошла к Тиан-Тиану, но он лежал на траве словно в полузабытьи, погруженный в самосозерцание. Он был похож на героя греческой мифологии Титана, сына Земли, отрыв от которой грозил ему неминуемой гибелью. Иногда Тиан-Тиан казался воплощением вселенской скорби. Но в душе у него бушевала безудержная скрытая ярость.
– Ты не хочешь поговорить со мной? – прикоснулась я к его руке.
Он отодвинулся и произнес с озадачившей меня улыбкой:
– Коко, разве ты не знаешь? Боль в твоей левой ноге отдается у меня в правой.
Так по-католически трактовал любовь один из самых любимых писателей Тиан-Тиана Мигель де Унамуно [112].
Я смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Заглянула в его глаза и утонула в туманной бездне переполнявшей их горечи и печали. И откуда-то из глубины этой бездны, из самого ее центра, из-под мрачной зыбкой пелены, несокрушимо холодным и ярким светом сверкали два бриллианта. Этот свет обнажил такую мудрость и отчаяние, что я поняла: Тиан-Тиан понял все без слов. Он был единственным человеком во вселенной, всегда интуитивно находившим дорогу к моей душе. Каждый из нас был продолжением другого. Нас нанизали на один нерв, и если у меря болела левая нога, то у него начинала болеть правая. Между нами не было места лжи.
В глазах почернело, и в совершенном изнеможении я рухнула на траву рядом с Тиан-Тианом. Тело стало невесомым и чужим. В забытьи я видела тонкое, побелевшее лицо Мадонны, склонившееся надо мной, как опрокинутый парус. Меня подхватила и понесла куда-то серая рокочущая волна, и, словно из огромной раковины, донесся гулкий зов Тиан-Тиана:
– Коко, Коко!
***
Очнувшись и открыв глаза, я оказалась посреди безмолвия, как камешек, отполированный прибоем и выброшенный приливом на пустынный берег. Утопая в пышном матрасе, я узнала одну из бесчисленных спален в доме Мадонны, обставленную в коричневых тонах роскошными, но совершенно бесполезными вещами.
На лбу лежало мокрое полотенце. Я отвела взгляд, от стакана воды на туалетном столике в изголовье кровати и на софе заметила Тиан-Тиана. Он приблизился, нежно прикоснулся к моему лицу и осторожно убрал полотенце:
– Тебе уже лучше?
Я вздрогнула от его прикосновения. Дурнота еще не отступила, я была страшно измотана и удручена. Тиан-Тиан неподвижно сидел рядом с кроватью и пристально смотрел на меня.
– Я все время лгала тебе, – сказала я едва слышно. – Но я не лгала лишь в одном, – я задохнулась, и уставилась в потолок. – В том, что я люблю тебя.
Он молчал.
– Тебе Мадонна рассказала! – В висках у меня стучало. – Она поклялась, что не обмолвиться ни единым словом… Ты считаешь меня бесстыдной, да?
Я была на грани обморока, все рушилось. Необходимо попытаться все объяснить. Но чем больше я говорила, тем глупее и легковеснее звучало каждое слово. По моему лицу градом катились слезы, насквозь промочив разметавшиеся по подушке пряди волос.
– Я сама не знаю, почему. Мне лишь хотелось хоть раз в жизни ощутить тебя целиком, потому что я так люблю тебя.
– Да, милая, любовь разлучит нас навеки, – процитировал Тиан-Тиан строчку из Иена Кертиса, покончившего жизнь самоубийством в 1980 году.
Тиан-Тиан склонился надо мной и до боли сжал в объятиях.
– Я презираю тебя! – проговорил он с жаром, цедя сквозь зубы каждое слово, рассекавшее воздух, как удар хлыста. – Потому что из-за тебя я не чувствую к себе ничего, кроме презрения, – он разрыдался. – Я не могу по-настоящему любить тебя. Вся моя жизнь – постыдный фарс. Не смей меня жалеть. Я просто должен исчезнуть!
Если у тебя болит левая нога, то у меня болит правая. Если ты начнешь тонуть в бурном водовороте жизни, я тоже пойду ко дну. Если в стремление выразить свою любовь ты канешь в черную пустоту, я тоже окаменею и разучусь любить. Если ты продашь душу дьяволу, то его кинжал пронзит и мое сердце.
Мы не разжимали объятий, словно слились воедино. Мы есть, мы существуем. И кроме нас никого нет в этом мире!
Боже всемогущий, услышь наши молитвы!
Мать Тереза
Тиан-Тиан снова начал принимать наркотики, играя в орлянку с дьяволом.
Я жила в кошмаре. Снова и снова я в бессилии наблюдала, как его забирают в полицию. Смотрела, как собственной кровью, фонтаном бьющей из вены, он писал эпитафию самому себе на куске белой ткани. Слышала, как земля содрогнулась и разверзлась у нас под ногами. Видела, как на наши головы камнем рухнул свод небес, разбившись на мельчайшие осколки. Я не могла больше этого выносить.
Однажды вечером, когда, вколов очередную дозу, он отшвырнул шприц, ослабил резиновый жгут на руке и, обмякнув, лег на кафельный пол в ванной, я сняла с себя ремень, подошла к нему и крепко связала ему руки.
– Как бы ты ни поступила со мной, – пробормотал он, – я… я ни в чем не виню тебя, Коко. Я люблю тебя, ты слышишь, Коко, я люблю тебя! – Затем его голова безвольно упала набок, и он отключился.
Я рухнула на пол, закрыла лицо руками и зарыдала. Соленые капли сочились сквозь пальцы, утекая так же безвозвратно, как утекает счастье, которое приходит к человеку помимо его воли и которое нельзя удержать навсегда. Глядя на это почти бездыханное, безвольно лежащее на холодном полу в ванной тело горячо любимого человека, которого покинули остатки мужества, я могла лишь молча плакать, пока горло не перехватило от слез. Кто был виноват во всем этом? Мне хотелось найти виновного, чтобы обрушить на него ненависть и гнев.
Тиан-Тиана не трогали ни мольбы, ни угрозы, ни скандалы, ни возможное расставание. Все было тщетно. С его лица никогда не сходила печальная и невинная улыбка.
