Бернар Клавель - Тот, кто хотел увидеть море

— Это Даниэль, он проводил меня, — сказал он, подойдя к матери.

Они прошли рядом несколько шагов.

— О чем вы говорили? — спросила она.

— Да так, собственно, ни о чем. Завтра мы опять увидимся. Тогда будет больше времени для разговоров.

Мать почувствовала, что он чего-то не договаривает. Наконец, когда они были уже на дорожке, ведущей к дому, он сказал, понизив голос:

— У них есть радиоприемник. Они слушали Лондон. Его отец говорит, что кое-кто уезжает через Испанию и присоединяется к генералу де Голлю. Как будто даже сделать это не так уж трудно.

Он замолчал. Мать долго ждала, потом спросила:

— Ну а дальше что?

— А то, что надо бы точнее разузнать.

— Но… ведь не думаешь же ты…

Она замолчала.

Ночь показалась ей вдруг холоднее. За деревьями во дворе школы уже всходила луна.

Теперь мать видела Жюльена, остановившегося возле скамейки. Она видела сына, хотя лицо его было почти не освещено, и она старалась догадаться, что сейчас можно прочитать в его глазах.

Ей хотелось поговорить с ним, задать ему другие вопросы, но слова опять застревали в горле. Может, спросить, неужели он такой сумасшедший, что опять уедет; но тут как раз заговорил Жюльен:

— Отец Даниэля сказал, чтобы я наведался завтра. У него есть приятель, который, возможно, достанет мне работу. У этого человека несколько лавок на юге и недалеко от Гренобля…

Жюльен не сел. Он направился к дому, и мать пошла следом за ним. Он говорил об этом приятеле Релоди, говорил о Лондоне, об испанской границе… Говорил о товарищах, которых нужно повидать. Мать слушала, но для нее существовал только его голос. Разве то, что он говорит, может ее интересовать? Разве это не принадлежит уже к какому-то другому миру?

В кухне мать протянула Жюльену электрический фонарик. Ей он не нужен, она разденется впотьмах, как всегда.

Жюльен говорит. У него голос взрослого мужчины… счастливый голос. И когда он наклонился, чтобы поцеловать ее и пожелать спокойной ночи, мать, и не видя его лица, знала, что он улыбается.

Он поднялся по лестнице первым. Ступеньки скрипят. Жюльен тяжелый, у него вес, как у взрослого мужчины.

У дверей своей комнаты Жюльен, прежде чем войти, еще раз обнял и поцеловал мать. И снова она почувствовала, что он улыбается, почувствовала, что лицо его сияет от радости.

Мать на цыпочках вошла в спальню. Потихоньку легла. Отец дышал ровно, она знала, что он спит. Когда она улеглась рядом, он что-то пробормотал и заворочался, но не проснулся. Должно быть, согнул руку, потому что локоть у него хрустнул, как сухая ветка.

Мать прислушивается. В открытое окно теплый ветерок доносит ночные звуки. Мать снова прислушивается. Но этой ночью она ловит не шумы улицы — за перегородкой скрипит кровать.

Мать мысленно видит Жюльена, лежащего в своей комнатушке. Может, он читает при свете электрического фонарика. Может, достал из папки с рисунками портреты и стихи.

Неужели он все еще улыбается? Неужели он еще смеет улыбаться, думая о предстоящей дороге?

На минуту мать затаила дыхание.

Молчание.

Ночь полна звуков, луна взошла, но повсюду молчание и темнота.

Мать видит Жюльена. Она чувствует под своими старческими губами его уже мужскую щеку.

Проходит минута; мать тоже улыбается.

Потом, лежа в постели, тихо, не шевелясь, скрестив руки на груди, словно покойница, закрыв глаза, мать дает волю слезам; она чувствует, как по глубоким морщинам, избороздившим ее лицо, текут теплые слезы.

Да! (нем.)