Раф молитвенно сложил руки и отрицательно замотал головой.
Некоторое время старина Гарри смотрел на Рафа.
— Черт с тобой! — наконец сказал он и с ключами от квартиры Шнейерсона, хлопнув дверью, вылетел из ложи.
— Проклятье! Нельзя ли потише! — услышал Раф голос взбешенного режиссёра.
Раф просидел в ложе до конца репетиции, невнимательно поглядывая на старательно кипятившихся актеров и пропустив финальную сцену. Шнейерсон пребывал в глубокой озабоченности.
Надо было срочно разыскать Марту или Рогнеду. Он понимал, что исчезновение Тита, — скорее всего, дело их рук.
"Шахматная доска, шахматная доска…" — шептал он сухими губами, и его взору рисовались людские толпы, беснующиеся на поле из черно-белых клеток. Поле, куда ни бросишь взгляд, было бесконечным, уходящим за тревожно зыблющийся горизонт, за которым угадывался раскаленный солнечный диск.
"Разыскать прошмандовок! Разыскать и взыскать!" — лихорадочно думал Раф. Но как разыскать, если обе негодяйки исчезли так же бесследно, как и Тит?
На занятиях барышни не появлялись, а дозвониться до них не было никакой возможности, во-первых, потому что у Рафа не было их телефонов, а во-вторых, когда он поинтересовался у инспектора курса, как разыскать Урончик и Марту… э-э-э, фамилию вот запамятовал, то профессору Шнейерсону посоветовали построже следить за посещаемостью и не сваливать всё на деканат.
— Уж не думал ли ты, что я брошу друга в беде? — с укоризной в голосе спросил Колосовский. Он опоздал на целый час и заставил старину Гарри поволноваться.
Зубрицкий опасался возвращаться в квартиру Тита и ждал приезда Колосовского во дворе, разгуливая с независимым видом возле помойки.
— Ничего я не думал, — пробурчал старина Гарри.
После того как телохранители председателя правительства по его команде прибрались в квартире и отправились вниз, к машинам, старина Гарри в двух словах рассказал Герману о таинственном исчезновении Тита.
Они сидели за столом в кухне, хранившей следы пребывания майора Грызя. Дверца холодильника была открыта, на кухонном столе в коричневой лужице валялась перевернутая кофейная чашка.
Когда аккуратист Зубрицкий захлопывал дверцу холодильника, он обратил внимание на разгром, который учинил там оголодавший майор. На нижней полке старина Гарри увидел большой черный пистолет. Ни слова не говоря, он незаметно положил оружие во внутренний карман пиджака.
Старина Гарри посмотрел на часы. "Какой же сегодня длинный день!" — подумал он.
Колосовский поскреб пятерней затылок.
— Ну, что будем делать?
— Это ты меня спрашиваешь?! Кто из нас председатель правительства, ты или я? Я бы на твоем месте приказал нашим доблестным органам срочно разыскать Тита.
— Силовики подчиняются президенту… Я, конечно, мог бы деликатно попросить министра МВД… А стоит ли? Я совершенно не уверен, что это поможет. А ты?
— Чёрт его знает…
— Вот именно.
— Позвони своей Рогнеде…
— Я её не могу найти уже вторую неделю. Она исчезла…
— Значит, нашему Титу конец…
Следует продолжительная пауза.
— Я бы чего-нибудь выпил, — нарушает молчание Герман.
— Тебе иногда в голову приходят здравые мысли…
— Вахрамеев! — кричит премьер-министр.
В дверях возникли две фигуры — порученца с быстрыми, близко посаженными глазками и толстенького маленького полковника с двумя одинаковыми кейсами в руках.
Порученец выглядел, как офицер, облачившийся в непривычный штатский костюм, а полковник, в свою очередь, — как штатский, впервые надевший военную форму.
Порученец без слов взял из рук полковника оба кейса.
Полковник же, развернувшись, неслышно вышел из кухни, а порученец, прежде чем последовать за полковником, подошел к столу, положил на него сначала один кейс, потом второй, набрал код, крышки чемоданчиков откинулись, и на свет божий были извлечены маринованные огурчики в стеклянной банке, две бутылки "Зубровки" и бутерброды в пластиковых контейнерах.
— Так вот что таят в своих недрах ядерные чемоданчики слуг народа! — потирая руки, с энтузиазмом воскликнул старина Гарри, когда порученец скрылся за дверью. — Ради одного этого стоило бороться за пост премьер-министра, — он открыл бутылку и разлил водку по стаканам.
— Ядерный чемоданчик — прерогатива президента, — поправил Зубрицкого Герман. — Но мои чемоданчики ничуть не хуже, не правда ли?
В этот момент друзья услышали шум, донесшийся из коридора.
— Вахрамеев?.. — недовольно крикнул Колосовский.
Вместо Вахрамеева в дверях возникла фигура полковника.
— Герман Иванович! Извините, ради Бога! Там какой-то ненормальный в халате и босой рвется в квартиру. Говорит, что живет здесь… Ну, мои парни его и скрутили…
Герман и Зубрицкий переглянулись. Из коридора доносились звуки возни и громкие проклятия. Выделялся визгливый голос Лёвина.
— Срочно давай его сюда, этого ненормального! — вскричал Герман.
— Но сначала надо выпить, традиций нарушать нельзя! — старина Гарри степенно поднял стакан. Герман последовал его примеру.
Через минуту дверь распахнулась, и в кухню влетел Тит. Вид у него был растрепанный: халат нараспашку, писатель был бос и грязен.
— Начали без меня, колодники? — произнес он, запахивая полы халата и плюхаясь на стул.
Колосовский глазами приказал полковнику, чтобы тот убирался из кухни к чёртовой матери. Полковник, пятясь и угодливо кланяясь, вышел.
— Ты где пропадал? — раздраженно спросил Лёвина Герман. — Мы тут с ног сбились…
— Что с дверью? Кто её так изуродовал? — перебил его Тит. Он налил себе "Зубровки". — И самое главное — кто будет восстанавливать разрушенный вход в мои чертоги?
— Рассказывай, где ты был! — сурово глядя в глаза Лёвину, произнес Колосовский.
— Много будешь знать, скоро состаришься… — весело сказал Тит.
— Говори, проклятый балбес, где ты шлялся! Учти, стоит мне мигнуть, и тебя вышвырнут на улицу!
— Хорошо, отвечу. Я был на задании: лечил персональную гонорею… Точнее, мне лечили. А если еще точнее, лечила. Очень милая дама. Кстати, физически очень крепкая особь. Когда я попытался вырваться, она меня повалила наземь — мордой вниз, коленом прижала к полу и всадила в ягодицу заряд такой созидательной силы, что, мне кажется, я уже выздоровел и готов поставить пистон даже резиновой кукле…
Внимательный Зубрицкий заметил, что обычно звонкий голос Лёвина звучал непривычно глухо.
— К чему эта комедия с внезапным и незаметным отъездом? — спросил он Тита. Что-то не нравилось старине Гарри в облике Лёвина. — Она, эта твоя врачиха, что, не могла вылечить тебя на дому? К чему тогда она привезла чемоданчик с препаратами и шприцами? Я ведь видел, она приехала сюда не с пустыми руками… Трудно, что ли, ей было повалить тебя здесь и всадить сто кубиков энгемицина…
— Умник! Энгемицином, к твоему сведению, лошадей лечат.
— Ну и что? Не вижу разницы!
— Я тебе что, орловский рысак?
— Именно потому, что ты не орловский рысак, тебя энгемицином лечили именно от гонореи, это лошадей энгемицином лечат от чесотки, а людей, повторяю, — от гонореи.
Лёвин пожал плечами и ничего не ответил. Видно было, что старина Гарри его совершенно запутал.
Зубрицкий подозрительно посмотрел на Лёвина.
— Фомич, у меня складывается впечатление, что ты увиливаешь от ответа. Объясни, как тебе удалось покинуть квартиру незаметно. Я следил за тобой…
Тит Фомич захохотал:
— Гера, ты только послушай этого правдоискателя! Он следил за мной!.. Когда я с врачом проходил мимо тебя, ты храпел, как сурок.
— Допустим, я спал. Хотя я не спал. Допустим, что все, что ты говоришь, — правда. Глаза! — вдруг вскричал старина Гарри и завладел руками Тита. — Смотреть в глаза! Отвечай, где ты был все это время?
— Если честно, то не знаю… В памяти зияют черные пустоты… Перестань так на меня смотреть! — вдруг завопил Тит.
— Ну, вот что, братцы, — поднимаясь и с трудом застегивая пиджак, сказал Колосовский, — коли всё благополучно разъяснилось, я отправляюсь рулить нашей возрождающейся страной.
