Женщина повторила:
— Я тебя так любила, а ты меня бросила!
— Я бросила тебя, потому что с тобой невозможно было жить, — тут же парировала Фатер. — Ты меня обвиняешь в своем собственном безумном поведении? Тебе когда-нибудь приходилось жить с сумасшедшим?
— С сумасшедшим? Спасибо за заботу, Фатер. Спасибо за то, что была такой чувствительной и понимающей, когда ты была нужна мне больше всего на свете. Ты знаешь, что такое смертельный ужас?! У меня не было ни тени сомнений, что я схожу с ума, не было и желания тянуть тебя за собой. Вот откуда проистекала моя замкнутость. Но мне не следовало особо беспокоиться, потому что как раз посреди этого кошмара ты меня и оставила.
— Это смешно, Бен. Мы это уже обговорили во всех подробностях и все уладили.
Женщина сморщилась и помотала головой.
— Нет, ты просто ушла. Показала свое истинное лицо.
Фатер скрестила на груди руки и сделала ответный выпад.
— Это возмутительно! Я прошла с тобой через огонь полного безумия. Я оставалась рядом гораздо дольше, чем смогли бы выдержать нормальные люди, особенно если принять во внимание, как по-дурацки ты вел себя под конец.
— Говори что хочешь, но на самом деле ты сбежала.
— Неправда!
Разгневанная, Фатер снова глянула в сторону четверых собеседников, надеясь, что Бен посмотрит на нее. Но нет, они по-прежнему разговаривали между собой и ничего больше не замечали. Когда она повернулась, женщина отвесила ей пощечину.
Фатер настолько была изумлена, что у нее помутилось в уме. Когда сознание вернусь, она увидела, что теперь рядом с этой женщиной стоят еще двое — старик и молодая азиатка. В старике Фатер узнала того самого, что прибрел в квартиру Бена вместе с Лоцманом и сказал ей, что у него болезнь Альцгеймера.
Азиатка вскинула в воздух кулак и грубым голосом сказала:
— Врежь ей еще, детка, а не то это сделаю лично я, за мной не заржавеет.
Старик ничего не сказал, но было видно, что враждебность остальных ему по душе.
Молодая женщина рупором приложила ладонь ко рту и кликнула кого-то из толпы:
— Эй, подойди-ка! Посмотри, кто к нам пожаловал.
Подошел Бен Гулд лет двадцати пяти, который, встав рядом со стариком, обратился к Фатер подчеркнуто официально:
— Мисс Ландис, вы проявили настоящее мужество, придя сюда. — Он посмотрел на старика. — Агнец среди волков, да?
— Чего вы все от меня хотите?
Никто ничего не сказал, но от основной толпы отделились еще несколько человек и приблизились, чтобы посмотреть, что здесь происходит.
Встав в позу, азиатка прорычала:
— Я скажу тебе, чего мы хотим: мы хотим получить обратно свою жизнь. Все те часы, что мы потеряли, когда после твоего ухода сидели на кухне, уставившись на чайную ложку! Мы хотим получить обратно все эти тоскливые дни. И другие дни, что мы потеряли, бродя по улицам, словно зомби, потому что так сильно по тебе скучали. Мы хотим вернуть себе чувство собственного достоинства, которое ты забрала, когда ушла. Только и всего, Фатер: отдай мне мое разбитое сердце. Не будешь ли ты так любезна вернуть его?
— Нет, потому что это неправда! — выпалила Фатер. — Самоуважение? Никто не может отобрать его у тебя. Никто, кроме тебя самого. Не обвиняй меня. — Указав рукой себе на грудь, она помотала головой. — Я не виновна.
Азиатка косо рубанула воздух ладонью каратистским ударом — какая, мол, чушь.
— Что бы ты ни забрала с собой, когда уходила, это не принадлежит тебе. У тебя нет права забирать наше общее счастье. — Она, казалось, хотела сказать что-то еще, но сдерживалась секунду-другую, а потом не выдержала: — Как же мне хотелось тебе врезать, когда ты ушла!
От испуга голос Фатер стал хриплым:
— Тебе хотелось ударить меня? Это правда?
Как будто в ответ на ее вопрос, что-то ударило ее по ноге. Фатер задохнулась, схватилась за колено и посмотрела наземь, чтобы увидеть, что это было такое. У ее ног лежал зазубренный кусок розового кварца размером с чернильницу. Кто-то из толпы бросил в нее камень.
Она снова посмотрела на азиатку, но получила в ответ лишь холодный безучастный взгляд. Краем глаза Фатер увидела, что какой-то ребенок метнул в нее чем-то еще. Вскинув руку, она отбила увесистый ком грязи.
— Бен! На помощь!
Он повернулся, мгновенно понял, что происходит, и подбежал. Пролетел еще один камень, но ее не коснулся. Бен встал перед Фатер, заслоняя ее собой.
— Какого черта вы это делаете? А? Какого черта?..
— Мы делаем в точности то, что хотел сделать ты, когда она ушла, — сказала азиатка.
У Бена напряглись все мышцы.
— Никогда! Я никогда не хотел ударить Фатер. Никогда!
— Лжец! — прошипел ему какой-то лысый тип.
— Не ври! — крикнул пацан, швырнувший ком грязи.
— Мы — это ты, Бен; мы точно знаем, чего ты хотел. Даже и не думай лгать нам.
Фатер коснулась его спины:
— Это правда? Тебе действительно хотелось меня ударить?
— Нет, никогда! Это неправда.
— Лжец!
— Зачем ты ей лжешь? Мы же все знаем, мы — это ты!
Господи, неужели это правда? Действительно ли Бену хотелось ударить Фатер, когда она его оставила? Он ни разу в жизни никого не ударил, даже будучи ребенком. Но то, что он сейчас услышал, заставило его содрогнуться, потому что, порывшись глубоко в памяти, он вынужден был признать, что, возможно, в течение нескольких мгновений, или часа, или даже целого дня он хотел физически расправиться со своей великой любовью за то, что она его покинула. В то время он обезумел от горя, был совершенно несчастен. Возможно, какая-то презренная его часть выползла из своего темного психического колодца и хотела покарать Фатер за то, что она ушла, когда он больше всего в ней нуждался. Неужели это правда? Неужели и такая часть вплетена в генетический код Бена Гулда?
— Прочь с дороги! — приказала азиатка.
— Что?
— Прочь с дороги. Нечего ее загораживать.
Бен почувствовал, что Фатер придвинулась ближе к его спине.
— Нет. Убирайтесь отсюда — все вы. Если вы — части меня, я приказываю вам убираться.
Они не шелохнулись.
— Она заслуживает этого за то, что сделала. Не мешай нам воздать ей по заслугам, — сказал лысый тип.
— Она ничего не «заслуживает», — возразил Бен. — Своим поведением я сам заставил ее уйти. Это была моя вина — я обезумел. Вам это известно. Я не хочу, чтобы с Фатер случилось что-то дурное. Я люблю ее.
— Ах вот как ты запел!
— Не трогайте ее. Бросьте камни и уходите.
Не обращая внимания на Бена, они подступали ближе. Он не мог их остановить. Не мог остановить самого себя. Из толпы подходили другие люди — еще и еще.
— Вы мне здесь не нужны. Если вы — это я, то я велю вам всем убираться прочь.
— Ты не можешь нам приказывать, потому что ты выпустил нас на волю, — сказала азиатка. — Ты не можешь загнать свой гнев обратно. Выпущенный гнев выпущен навсегда. Мы все здесь — гнев, боль, страх, и ты не можешь остановить нас.
— Это моя жизнь! Она принадлежит мне! — вскричал Бен, чувствуя, как где-то в животе у него нарастают страх и чувство обреченности.
— Совершенно верно, ты в ответе за все, — согласилась она. — Это ты решил открыть кувшин и выпустить нас наружу. Как только это случилось, ты утратил над нами контроль. У каждого человека, Бен, имеется свой кувшин с джинном, свой ящик Пандоры. И выбор, открывать его или нет, всегда остается за владельцем. Что в этом ящике? Ты, в своих худших проявлениях. Дурной, слабый, ревнивый, испуганный, мстительный, мелочный, жалкий Бен… Ты знаешь нас всех. Разница в том, что теперь тебе придется иметь дело со всеми нами вплоть до самой смерти. Прежде ты мог нас игнорировать, но больше не можешь. Вот откуда взялись твои новые силы — у Бена Гулда теперь все дома. Каждый в одно и то же время включил свет. Здесь стало в десять раз светлее, чем было раньше, но это не обязательно сулит что-то хорошее.
Где-то поблизости раздалось глубокое рычание. В нескольких футах сзади появился Лоцман. Рыча и скалясь на толпу, он остановился рядом с Беном.
— Лоцман, дружище, ты вернулся!
— О, Лоцман! — сказала Фатер, очень обрадованная. Но когда она наклонилась, чтобы к нему прикоснуться, пес подался в сторону.
Лоцман поднял голову и принюхался.
— Я их чую. Все они пахнут, как ты, Бен.
— Я знаю.
— Я чую их ненависть.
Бен посмотрел на собаку:
— Что ты имеешь в виду? Они ненавидят меня?
— Разумеется, мы тебя ненавидим, — ответила азиатка. — Мы ненавидим тебя за то, что ты теперь реален, в то время как мы — лишь части твоего прошлого. Ненавидим тебя за то, что ты не сделаешь тех ошибок, что и мы, потому что научился их избегать. Ненавидим тебя за то, что ты знаешь то, чего не знаем мы, а ведь если бы мы это тоже знали, наша жизнь стала бы намного легче и боль, которую мы испытываем, была бы в десять раз менее изнурительной.
