— Как это можно диагностировать?
— Возьмем пробу тонкой иглой и посмотрим на клетки. Могу не найти ничего. Или обнаружить признаки саркомы – это может оказаться мастоцитома или веретеноклеточная опухоль.
— Звучит неприятно.
— Всякое может быть. — Он протер очки, которые Лу ему облизал. Он никогда не заставлял Лу стоять на скользком железном столе, который так ненавидят собаки. — Зависит от того, на какой она стадии. К счастью для старины Лу, опухоль выбрала самое удачное место: на заднице у него полно мяса.
— Про запас?
— Точно. Если придется удалять, мне нужно будет отхватить два-три сантиметра здоровых тканей для верности. И заодно уж я проверю ближайший лимфатический узел, чтобы не пропустить метастазы. Но не стоит торопиться. Будем действовать по порядку.
Он взял печенье из банки – у всех ветеринаров есть такие, хрустящие и очень вкусные.
— Лу, лови! — Он бросил угощение, которое мой пес схватил на лету, клацнув зубами. — Чаще всего я попадаю печеньем собакам по голове, но старина Лу своего не упустит!
Он знал, сколько других собак спас Лу за свою жизнь.
Как-то раз мы заговорили с ним об усыплении Джонни.
— Я знаю, что поступаю правильно, когда собака или кошка мучается, и я сокращаю их страдания. У них нет сил противостоять сильной боли. После такого у меня душа спокойна, — говорил он, сидя напротив меня и вертя в руках стетоскоп. — Но вот молодые животные, запуганные, агрессивные оттого, что им страшно… когда их приходится усыплять, у меня болит сердце. Их так воспитали. Как можно так поступать с собакой? — Он улыбнулся, глядя на Лу. — Если не считать вас, Стив, никто другой не ценит то, что делал Лу, так высоко, как я. Никто…
— Насколько я помню, уколов он не боится? — уточнил доктор Филлипс, готовясь взять пробу. Тонкой иглой он втянул немного подозрительной плоти, которую затем предстояло осмотреть и убедиться, не рак ли это.
— Ни капли. Главное, не стричь ему когти. К своим когтям он неравнодушен.
— Без проблем.
На следующее утро он перезвонил.
— Операция нужна как можно скорее.
— Что с ним?
— Признаки довольно агрессивной веретеноклеточной опухоли. Вы знаете, что это такое?
— Веретенообразные клетки разделяют хромосомы при клеточном делении.
— Да. После чего отмирают. За исключением тех случаев, когда они мутируют и образуют опухоль в соединительных тканях. Здесь я вижу именно это и с таким псом, как Лу, рисковать не хочу.
— Когда?
— Если вас устроит, можно завтра утром. Вы же вроде работали ассистентом ветеринара?
— Очень давно, на ветеринарной скорой, а что?
— Хотите ассистировать?
— Само собой!
— Захватите фотоаппарат. До встречи в девять. Сегодня вечером не кормить, а утром не давать ничего вообще, даже воды.
По дороге домой я купил Лу кусок вырезки, чтобы он съел его у меня на глазах.
Однажды я наблюдал, как ампутировали заднюю лапу лабрадору, которого сбила машина. Врачи отогнули слои мышечной ткани, как банановую кожуру, разрезали кость, затем сшили ткани обратно, как тугой бутон. Было много крови и мяса. Все время, пока шла операция, ветеринар с помощником обсуждали, какую пиццу им заказать на обед. Меня едва не стошнило, они прекрасно это видели и смеялись.
Но та операция была проще, чем удаление подкожной опухоли размером с мячик для гольфа и части тканей вокруг. Лу рисковал лишиться довольно приличной части себя.
Я все сделаю, чтобы операция прошла хорошо. Если понадобится, вцеплюсь зубами и выгрызу эту дрянь. Только бы с Лу все было хорошо.
Поутру я вывел его на прогулку в парк – тот самый, куда привел меня койот в ту магическую ледяную ночь. Ближе в южной оконечности парка мы вышли на полянку окруженную елями и осинами, с кривой сосенкой, росшей посередине. Здесь было тихо. Мы часто останавливались здесь, когда гуляли: Лу нюхал или грыз траву, я наблюдал за синицами и поползнями, мелькавшими среди ветвей. Я называл это место Поляной Лу, и до сих пор зову его так.
Мы дошли до поляны. Я опустился в мокрую траву на корточки, прижал Лу к себе и коснулся опухоли. Он посмотрел на меня, не зная, чего ожидать.
— Тебе обреют задницу, приятель, и какое-то время она у тебя поболит, — сказал я. — Еще будет трещать голова, и дней десять придется носить «абажур».
— Ру-у.
Я почесал ему шею и обнял.
— Чепуха.
Через пару часов мне вспомнятся эти слова.
— Мойте руки, — велел мне доктор Филлипс, доставая бритву. — Сейчас я дам ему успокоительное, потом сбрею шерсть на нужном нам участке. Старина Лу не будет возражать против такого внимания к его заднице?
— Он ничего не скажет, но не забудет такого унижения, конечно. Потом будет долго дуться.
— Отлично его понимаю.
Я вымыл руки, надел хирургические перчатки и чистый балахон, взял маску и присоединился к доктору Филлипсу, который уже занимался Лу. Он выбрил ему участок кожи размером восемь на восемь дюймов. Лу выглядел оскорбленным в самое сердце. Зато опухоль теперь стала выделяться отчетливо, как космический пришелец.
Никогда раньше я не видел голую кожу Лу, она была белее моей. Я почесал его, улыбнулся и подумал, что потом буду его этим дразнить.
Лу лежал с видом мальчишки, обмочившего штаны.
— Он очень заботится о своем имидже, — пояснил я.
— Еще бы, он же у нас общественный деятель, — засмеялся доктор Филлипс.
Мы водрузили Лу на стол.
— Повернись на бок, — попросил я. — Нет, на другой.
— Ра-а-ау.
Его сознание уже мутилось от лекарств, но он послушался. Во взгляде, устремленном на меня, читалось недоумение: «Зачем ты так по-дурацки вырядился?»
Доктор Филлипс сделал анестезию, и второй раз в жизни Лу потерял сознание. Он посмотрел на меня, потряс головой, облизнул губы и заснул. Точнее, не заснул – обмяк. Он обмяк.
Я видел, как умирают звери и люди. Они просто… уходят. Выглядят мягкими, бесформенными, словно в теле не осталось ни одной кости. И видеть сейчас, как то же самое происходит с Лу… это было больно.
Доктор Филлипс прицепил датчик к языку Лу, вывалившемуся из пасти.
— Так мы сможем замерять пульс и насыщение крови кислородом. Вот тут, на экране, будут выводиться два показателя.
— Что там должно быть?
— Сейчас частота сердечных сокращений у него равна девяноста восьми. Насыщение кислородом должно быть по возможности близким к ста процентам. Сейчас девяносто шесть, это нормально. Пожалуйста, контролируйте эти цифры и регулируйте подачу изофлурана по моей команде, чтобы показатели оставались стабильны. Нам особенно важен кислород, он обеспечивает питание мозга в ходе операции.
— Спасибо, доктор.
— Я подумал, вам будет лучше поучаствовать. В приемной вы бы извелись.
Доктор Филлипс сделал надрез, более сложный, чем я думал. Поскольку ему предстояло удалить ткани над опухолью, он постарался создать «клапан» из кожи, чтобы потом накрыть место операции. «Двудольный лоскут» он это называл, если я не ошибаюсь. Наблюдать за ним было очень интересно.
— Поверните регулятор анестезии на одно деление вправо, — велел он.
Я так и сделал.
— А вот и наш преступник, — объявил он, указывая на обнажившуюся опухоль. Она выглядела как розоватое вздутие в сетке капилляров. — Думаю, особых проблем у нас с ней не будет. Хотите сделать снимок?
— Конечно! — Об этом я успел напрочь забыть. Сделав две фотографии, я вернулся к монитору.
— Она хорошо очерчена? — Больше всего я боялся, что опухоль начала расползаться.
— Да. Никаких поползновений в мышечной ткани. Думаю, все будет в порядке.
— На моллюска похоже.
— Не люблю морепродукты, увольте.
Он действовал уверенно и быстро. Удалил опухоль, выложил ее на специально подготовленный поддон. Это был кусок Лу. Мне очень хотелось, чтобы все это закончилось как можно скорее.
— Регулятор на два деления влево.
— Есть.
— Вроде все в норме. Показатели?
— Сто пять и девяносто шесть.
— Отлично. Зашиваем, а опухоль отправим сегодня в лабораторию. Но я уверен, что тут все чисто. — Внезапно пульсоксиметр завыл, как сирена. — Показатели?!
— Ноль, ноль.
Мы посмотрели друг на друга. Лу только что умер у нас на столе.
На Лу мы смотрели, кажется, целую вечность и внезапно заметили, что его грудная клетка едва заметно приподнимается.
— Что это?
— Датчик, — произнес Филлипс медленно. — Датчик, видимо, соскочил с языка. Закрепите его поглубже.
Я сделал это. У меня тряслись руки. «Только не сдавайся, старина!»
Сирена смолкла.
— Ну вот, — сказал док. — Сто семнадцать и девяносто семь. Он в порядке.
— Черт возьми.
— Да уж.
Я сглотнул и стал смотреть, как доктор Филлипс зашивает разрез.
