Я не могла сказать ей, что этим именем меня постоянно называл только отец и что Антуанеттой звали маленького испуганного ребенка, а не меня.
— Я буду так скучать по Джо, — продолжала она. — Извините, дорогая, вы, должно быть, тоже ужасно страдаете по поводу этой утраты.
С этими словами она в знак сочувствия сжала мою руку.
Я отдала ей часы отца, которые мне вернули в больнице. Я видела, как ей дорог этот памятный сувенир, и понимала, что Джо занимал особое место в ее жизни.
Женщина улыбнулась мне. Было видно, что ей очень хочется продолжить нашу беседу. Возможно, потому что я была последней ниточкой, связывающей ее с мужчиной, который был так важен для нее.
— Знаете, я сама уже бабушка, у моей дочки двое малышей. Они приезжают ко мне почти каждые выходные.
Я увидела радость на ее лице при воспоминании о внуках и почувствовала, как по моей спине пробежала ледяная дрожь. Как хорошо удалось моему отцу скрыть свое истинное лицо.
Она снова говорила мне, как ей будет его не хватать, полагая, что эти слова утешат меня. Она не знала, что я тосковала лишь по незримым узам, связывающим меня с родителями. Эти узы были не видны невооруженным глазом, но они были такими крепкими, словно сделанными из стали. И вот наконец они оборвались.
Наконец вечер подошел к концу, и я могла расслабиться. От постоянной, словно приклеенной улыбки у меня болели щеки.
Я знала, что уже почти избавилась от духов, мучивших меня, и пошла в последний раз поговорить со священником. Он не только оказал мне поддержку, в которой я так отчаянно нуждалась в те дни, когда умирала моя мать, но и помог пережить эти тяжелые похороны. Я поблагодарила его за все, что он сделал для меня.
— Вы помните наш разговор в хосписе перед смертью моей матери? — спросила я.
— Да, Тони, я очень хорошо его помню. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую опустошенность, — ответила я, — но также и облегчение, что все наконец позади.
Он не стал уточнять, что я имею в виду, и вместо этого спросил:
— Ты вернешься? Здесь есть люди, которые помнят о тебе.
— Нет, — ответила я. — Здесь меня больше ничего не держит.
Он понял, что мне хочется полностью порвать со своим прошлым. Мне в голову пришла мысль, постоянно тревожившая меня в госпитале: если люди из города, в котором жили мои родители, простят меня, я смогу забыть годы своей жизни в Ирлании.
Позже, когда все закончилось, я искала успокоения, которое надеялась обрести после смерти отца. Я старалась изо всех сил заставить себя почувствовать радость свободы, но не могла.
Я пыталась внушить себе, что больше никогда мне не позвонят, чтобы сообщить, что кто-то из родителей болен. Мне больше не придется притворяться перед людьми из Ларне, что у меня было нормальное детство и что я навещала своих престарелых родителей в последние годы их жизни, исполняя свой дочерний долг. Больше никогда я не услышу восклицаний, что очень похожа на кого-то из родителей: на того, о ком заходил разговор в тот момент.
Вместо этого я ощущала пустоту, меня охватывало гнетущее чувство, что я не успела сделать что-то важное.
Я взяла ключи от машины, в надежде что за рулем смогу расслабиться.
Я ехала куда глаза глядят, но неосознанно все время направляла машину в сторону фермы, последнего дома моих родителей, где они жили вместе. Моей матери всю ее жизнь доставляло удовольствие заниматься садом. Когда ей исполнилось семьдесят, она переехала в свой последний дом. Это была старая ферма, где все поросло сорняками. Она в течение нескольких лет, вплоть до своей смерти, создавала прекрасный сад. Я всегда вспоминала мать в последние годы ее жизни за работой в саду, с выражением безмятежности на лице. Создавая красоту в саду, моя мать находила душевное спокойствие, которого была лишена в семейной жизни. После смерти мать всегда вспоминалась мне на фоне сада.
Я вновь почувствовала желание, возникшее у меня еще с самого приезда в Ларне. Мне хотелось в последний раз прогуляться по саду, созданному руками моей матери. Я хотела постучать в дверь дома, где родители жили вместе последние годы, и спросить на это разрешения у новых жильцов.
На кладбище я не почувствовала невидимого присутствия матери и надеялась ощутить его в этом саду. Я не понимала, почему мне так этого хочется. Я знала лишь то, что мне необходимо снова вспомнить мать такой, какой я видела ее за год до ее смерти, и нарисовать в воображении ее образ. Болезнь иссушила ее, но на лице матери порхала счастливая улыбка, когда она показывала мне растения, выращенные собственными руками из саженцев, за которыми она так заботливо ухаживала.
Я прошла к дому, предвкушая увидеть знакомую картину, но обнаружила лишь пустое, свежевскопанное поле. Я увидела строительное ограждение и поняла, что хозяева решили вместо чудесного сада, который моя мать создавала годами, устроить теннисный корт.
«Не надо, Тони, отпусти их, — шептал голос из моего прошлого. — Их больше нет. Они покинули этот мир».
Потом я вспомнила о тюремном заключении своего отца, но не о том, к которому приговорил его суд, а о другом, к которому присудила его моя мать. Больше тридцати лет она мстила ему. Она держала своего мужа в клетке с прутьями, сделанными из чувства вины, безжалостно наказывая его за свои страдания.
Каждый раз, когда по телевизору шла передача о насилии, мать настаивала, чтобы они посмотрели ее, хотя видела, как он съеживался от унижения. В эти годы она взяла реванш, и он наконец стал плясать под ее дудку. Под конец жизни ей удалось взять все под свой контроль: недвижимость, банковские счета и своего мужа.
Тридцать лет он жил с чувством вины. До последнего дня он верил, что его жена ни о чем не знала.
И я никогда не пыталась выпустить его из невидимой тюрьмы, созданной матерью, открыв ему правду. Он так никогда и не узнал, что еще в шестилетнем возрасте я все рассказала матери.
Нет, я так и не открыла ему правду и не выпустила его на свободу.
Спустя много лет после того, как я подростком уехала из Ирландии, я поняла, что за работу в офисе платят совсем немного. Я работала официанткой, а потом была торговым агентом: ходила по домам и продавала энциклопедии и другие книги. Со временем у меня появился свой собственный бизнес.
За месяцы, проведенные в госпитале, я поняла, что доверие к людям и настоящая дружба всегда помогают идти верной дорогой.
В течение всей моей жизни люди продолжали задавать мне одни и те же вопросы.
Простила ли я своих родителей? Я не простила их, но и не осуждала.
Ненавидела ли я родителей? Долгое время, проведенное в госпитале, и бесполезно прожитая жизнь моей матери многому научили меня. Я поняла, что ненависть прежде всего поражает человека, который испытывает ее. Она сжигает изнутри, как разъедающая кислота, и разрушает жизнь, но никак не влияет на того человека, на которого направлена.
Это чувство вылилось в злость моего отца и слабость матери. Я никогда не позволю этой эмоции проникнуть в мою жизнь.
И последний вопрос: удалось ли мне обрести счастье?
Да, я нашла свое счастье.
Я выражаю особую признательность своему агенту Барбаре Леви, а также Мэриэн Суит за понимание и чувство юмора.
Огромное спасибо Кэрол Тонкинсон и Кристи Кроуфорд, а также всей команде HarperCollins за помощь в работе над обеими моими книгами.
Шутливое прозвище ирландца. — Здесь и далее примеч. пер.
Фирменное название бриллиантина для волос.
Китайско-американское блюдо, изобретение китайских поваров, работавших на железных дорогах западного побережья. В состав входят нарезанное соломкой мясо (говядина или свинина) или курица, молодые побеги бамбука и бобов, водяные каштаны, другие китайские овощи, специи и соевый соус, подается с рисом (белым или жареным). В самом Китае совершенно неизвестно.
Фирменное название газированного грушевого сидра.
Игра, в которой нога одного бегуна связана с ногой другого.
Методист — последователь методизма, одного из протестантских течений.
